– И что прикажете делать с этими сагами, мистер Крэкнелл? – Махони наблюдал за тем, как Крэкнелл распаковывал свой литературный груз с таким мрачным выражением лица, что его нахмуренные брови едва ли в полной мере могли выразить всю безысходность ситуации.

– Я был бы вам очень обязан, мистер Махони, если бы вы, как признанный автор, сказали мне свое мнение.

Махони щелчком открыл обложку первой из восьмидесяти пяти тонких самодельных книжек, которые Крэкнелл сложил в стопку. Внутри была неистовая плотность письма: тридцать слов в строке, сорок строк на странице. Почерк злобно правильный, с обратным наклоном и совершенно непонятный. На прикидку там должно было быть в общей сложности пять миллионов слов, не меньше.

– Понимаете, – продолжил Крэкнелл, – в этих книгах, с первой по двадцать седьмую, события происходят в начале третьего тысячелетия в Арконикской империи; в следующих, начиная с двадцать седьмой и по сороковую, охвачен тысячелетний период прихода к власти ее лукавого конкурента – Триммианской империи. Мне бы очень хотелось получить от вас некоторые рекоменда…

– Вы любите писать, мистер Крэкнелл?

– Простите?

– Вы получаете удовольствие от самого творческого процесса, мистер Крэкнелл, или это просто подходящий способ заполнить время?

– Ну, конечно, это заполняет время. Мой сосед меня слегка раздражает, ну так я, когда камеры закрывают на ночь, достаю тетрадь и могу писать хоть до утра! При свете электрического фонарика! Меня это успокаивает, понимаете.

– Вполне возможно, что это так, мистер Крэкнелл, и я уверен, что ваши фантастические саги достойны внимания, однако, поскольку у нас еще слишком много сегодняшних нерешенных проблем, я их и читать не стану.

Крэкнелл онемел. Потрясенный, рванулся было покинуть класс, забрав свой литературный труд, но потом одумался и попытался возразить. Он бормотал о правах заключенных, грозился пожаловаться начальнику тюрьмы, наконец упрекнул самоуверенного ирландца, не способного писать так же быстро, как он сам, в зависти. Махони и бровью не повел. Пришел Дэнни, и он заговорил, обращаясь ко всему классу, торопясь изложить план дальнейших занятий:

– Джентльмены! Я благодарю мистера Гринслейда и мистера Крэкнелла за представленные мне произведения, но мы с вами начнем с более простых вещей и будем двигаться поэтапно. В рамках этого курса вам, джентльмены, предстоит написать один небольшой рассказ объемом от четырех до шести тысяч слов. Не больше. Вот на этом мы и сосредоточимся. Рассказ – форма одновременно и легкая и трудная. Прежде чем пускаться в бег, человеку необходимо научиться ходить шагом. Потому я против бурных фантазий на тему далекого будущего, и меня не интересуют мысли и эмоции тупых насекомоподобных существ. – Он сделал паузу и многозначительно посмотрел на Крэкнелла. – Никаких супергероев, действующих в невероятных обстоятельствах. – Его взгляд перешел на Гринслейда. – Ваши рассказы должны быть о том, что вы хорошо знаете. Язык их должен быть понятным, и они должны иметь начало, середину и конец.

На последних словах Махони повысил голос. Потом повернулся к ободранной доске и цветными маркерами написал: «Начало. Середина. Конец». Он еще раз громко произнес все три слова, указывая на каждое пальцем, будто ждал, что буквы на доске запоют.

– С первой строчки важно осознать, кто ведет рассказ, и помнить об этом на протяжении всего повествования. У рассказа, как у любого цельного произведения, есть своя логика. Я даю вам двадцать минут. За это время вам надо придумать сюжет рассказа и изложить его в одном абзаце, – сказал Махони и вручил каждому из троицы лист бумаги и шариковую ручку. – Один-единственный абзац, – повторил он, бросив на Крэкнелла пристальный взгляд. – В нем вы укажете: кто, где, что, почему и когда. И никаких фантазий. Понятно? – Ирландец грузно плюхнулся на стул, положил ноги на другой, вытащил из кармана левацкую газету и погрузился в чтение.

Двадцать минут спустя Махони убедился, что в его литературном классе обнаружился любопытный тип писателя – сочинитель, почти не владеющий грамотой. Задание Дэнни выполнил, но то, что он написал, выглядело сумбуром и пестрело грубыми грамматическими ошибками. Впрочем, к своему удивлению, Махони обнаружил, что с поставленной задачей Дэнни в общем-то справился. В истории, сюжет которой он набросал, были начало, середина и конец, в ней действовали персонажи с достоверными характерами и описывалась обстановка, которую Дэнни, несомненно, хорошо знал. Махони одобрительно посмотрел на новичка:

– Недурно, мистер О’Тул, очень даже недурно. Идея мне нравится, хотя я не совсем представляю себе, как вы будете рассказывать эту историю с кокаином, следуя нашей трехступенчатой схеме. Впрочем, там будет видно. Вы серьезно намерены разрабатывать именно этот сюжет?

– Ну, в общем да… – пробормотал Дэнни. Почему-то насчет двух остальных своих учеников Махони не волновался.

– В таком случае, буду признателен, если вы задержитесь на несколько минут.

Мерзкая парочка потопала к лестнице. Оба с трудом скрывали друг от друга самодовольство, уверенные – каждый про себя, – что именно он – самый талантливый автор в Уондсуортсе. Махони повернулся к Дэнни. Его широкое краснощекое лицо сделалось серьезным.

– Вам срочно надо подтянуть орфографию и грамматику, – сказал он. – Одних идей мало. Какой из них толк, если вы не сможете их выразить? Мне не хочется, чтобы вы с самого начала пошли не тем путем. У меня есть пара учебников, предназначенных взрослым, желающим повысить грамотность. Там много полезных упражнений. Поработайте с ними. Если мы собираемся делать из вас писателя, мистер О’Тул, надо серьезно заняться грамматикой, вы согласны?

Дэнни прислушался к совету. Он принял важное решение. Ему нравился Махони, и он хотел его порадовать. Но и Джерри Махони сделал важное открытие – по прошествии двух недель он окончательно убедился: у Дэнни О’Тула незаурядный писательский талант.

Дэнни быстро проглотил учебник грамматики для взрослых. К следующему занятию он принес Махони все выполненные упражнения. Махони дал ему другой учебник, посложнее. Дэнни взялся за новую книгу и скоро одолел ее до конца. Весь его доход от скворечников уходил теперь на батарейки к электрическому фонарику. Каждый вечер после того, как в камере тушили свет, он продолжал работать над собой, читая те немногие книги, которыми смог разжиться в скудной библиотеке «особого» крыла.

В армии Дэнни прочитал Свена Хассела, да и на гражданке иногда брал в руки триллер, но никогда раньше он не глотал книги с таким упоением, как теперь. Он читал исторические романы и детективы, просматривал старые номера «Ридерз дайджест», наслаждался вестернами плодовитого Д. Эдсона под хлесткими названиями – «Удар в спину» или «Пять полночных выстрелов». Постепенно Дэнни перешел к более серьезным произведениям – его больше не пугали старые пыльные тома в тканых переплетах, набранные мелким шрифтом, которыми были заставлены нижние библиотечные полки. Так он добрался до Дюма и Диккенса, Твена и Теккерея, Голсуорси и особенно полюбившейся ему Элизабет Гаскелл.

Книги поразительным образом заставили Дэнни работать головой. Нельзя сказать, что он от природы был глуп, напротив, всегда отличался сообразительностью. Но сейчас чтение запоем словно смело прочь те барьеры в мозгу, которые образовались под влиянием крэка, превратившись в психические шоры, мешавшие ему не только рационально мыслить, но и испытывать нормальные чувства. Выдуманные миры романов девятнадцатого века помогли Дэнни по-новому взглянуть на мир, в котором он жил сам, дав себе честную оценку. Мир, как выяснилось, был намного огромней, чем Дэнни подозревал. У него оказалось литературное чутье. Он мог безошибочно определить качество каждой написанной на английском языке строки, ее психологическую достоверность, то есть проанализировав ее не хуже любого критика. Его литературный дар был таким же естественным, как пристрастие к крэку.

Через месяц Джерри Махони начал носить своему любимому ученику книги из дома, дополняя скудные запасы ветхих томов тюремной библиотеки. Чернокожий Дэнни, решил Махони, наверняка захочет узнать, что пишут чернокожие авторы. Он притащил ему Джеймса Болдуина («У, начудил мужик!»); Ральфа Эллисона («Э, братишка, чего так злиться-то?»); Тони Моррисона («Да, да, да! Но концовка хромает…»), и Честера Хаймса («Мура! Забавно, изобретательно. Парень хорошо знает дерьмо, про которое пишет, но все равно – тягомотина!»). Эти писатели обращались и к Дэнни тоже. Он восхищался прохладой прозы Кэрила Филипса и сдержанным гневом Фреда Д’Гиара. Но больше всего Махони удивляло, что он находил интересными самые разные и не похожие друг на друга романы.