Особенно достается от Галана Донцову. В свое время, рассказывал писатель, Дмитрий Донцов позорно бежал с Украины в Германию. В Берлине хватало и без него безработных «идеологов» — последователей Ницше. Донцов раздумывал, где бы ему осесть поудобнее, и спустя некоторое время решил перебраться во Львов.

Но Львов за это время из «австрийского» стал «польским». Польские власти хорошо знали, кто такой ищущий пристанища «самостийник» Донцов, верный слуга гетмана Павла Скоропадского — зятя германского генерала Эйхгорна, командующего оккупационными силами на Украине. Получить паспорт на въезд в Польшу в те годы было нелегко. Донцов нашел выход. Он написал большую книжку «Основы нашей политики», в которой проводил идею, что украинская «самостийницкая» политика возможна только в сотрудничестве с буржуазной Польшей, с повседневной ориентацией на сильную Польшу Пилсудского. Это была, между прочим, с иронией замечает Галан, руководящая идея правительства Симона Петлюры, того самого, с позволения сказать, правительства, которое еще так недавно воевало за власть с гетманом Скоропадским и продало пилсудчикам Западную Украину. Но все это было чепухой. Самым важным было то, что тезисы Дмитрия Донцова пришлись по вкусу полковникам Пилсудского.

Надо было Дмитрию Донцову как-то себя «реабилитировать» в глазах галицкой общественности. Вот он и начал издавать прерванный военными событиями «Литературно-Науковий Вистник». Получить от польских властей разрешение на издание украинского журнала мог не каждый. Надо было иметь «связи». Их имели петлюровские эмигранты, которые осели со своим «генеральным штабом» в Варшаве. Разрешение Донцову выхлопотали.

Но кто, вы думаете, спрашивает Галан, давал деньги на «Литературно-Науковий Вистник»?

«Полковник» Евген Коновалец!

Да, Галан ясно видел обличье врага: финансировать Дмитрия Донцова стал пресловутый террорист, мастер «длинного ножа» и организатор различных тайных и явных политических убийств Евген Коновалец, который, очутившись на чужбине без «сичевых стрельцов», начинал новую «деятельность». Почуяв запах крови при подавлении революционного восстания рабочих Киевского арсенала, Евген Коновалец не остановился на полпути. По заданию немецких генералов он начинал террористическую деятельность против Польши. Сам он в Польше жить не захотел и решил руководить всеми действиями своих бандитов из-за рубежа.

Кому придет в голову подозревать автора «Основ нашей политики» Дмитрия Донцова в том, что он снюхался с Коновальцем? Умопомрачительно хитроумную комбинацию провел господин Донцов! Правда, злые языки называли все это весьма неблагозвучно — политической проституцией. Но разве с такими «мелочами», философски замечал Галан, может считаться «борец за свободную Украину», каким неизменно считал себя Донцов, меняя очередного хозяина.

Теперь Донцову нужно было выслуживаться перед новыми боссами. И все было бы хорошо, если бы не эти «Викна» и трижды распроклятые горновцы. Они почему-то никак не могли уразуметь «ясного пути служения народу», по которому изволил шествовать Донцов. Галан назвал его попросту «выкормышем Гитлера» и «прожженным предателем». В статье «„Львовский научный вестник“ наготове» П. Козланюк показал, что, подрывая веру масс в возможность революционного свершения, клика Пилсудского, Донцов и его компаньоны организуют поход на Советскую Украину, чтобы реставрировать там капитализм.

Все «стройные» теоретические концепции Донцова летели к черту. Стоило одному из друзей Донцова опубликовать в «Вестнике» цикл лекций, задачей которых было «разбить идеологические основы марксистской литературы» путем «анализа» XIII главы из работы Энгельса «Анти-Дюринг» — «Диалектика. Отрицание отрицания», как в ряде статей С. Тудор и Я. Галан показали контрреволюционное лицо защитников механистического идеализма. Когда же сам Донцов выступил в своем журнале с серией статей о «безбуржуазности» украинской нации, а газета «Дило» поддержала его статьей «Судьба капиталистической системы», «Викна» не оставили от этих «теорий» камня на камне.

Нужно срочно искать иные ходы, решил Донцов, иначе влияние его на рабочего читателя, чего доброго, будет исчисляться округлой цифрой ноль.

На страницах «Литературно-Наукового Вистника» стали все чаще и чаще появляться «теоретические» статьи на политические темы. Хвалить польское правительство пилсудчиков Донцов опасался: украинцы могли объявить бойкот журналу. Но нужно было отыскать такую тему, которая могла бы завоевать симпатии у цензоров-пилсудчиков. Донцов издавна имел такую тему. Именовалась она ненавистью к русской культуре. Старые наветы из обихода бюро пропаганды «Союза освобождения Украины» и пресс-бюро, располагавшегося в Берлине, издаются теперь под новым соусом: «Большевики приняли в наследство ценности русской культуры — значит, они страшнейшие враги украинцев». Украина всегда была врагом России, утверждает на все лады Донцов.

Все чаще и чаще он выступает в роли воспитателя молодежи. Для кого? Для своего покровителя Коновальца — хищных волчат, завтрашних бандеровцев и мельниковцев. Свои «педагогические» идеи Донцов заимствовал из весьма «авторитетных» для него источников. Его письменный стол был завален книгами Альфреда Розенберга, Гитлера.

«Литературно-Науковий Вистник» переименовывается в «Вистник». При журнале начинают издавать «политическую библиотеку» — своеобразный катехизис молодых фашиствующих националистов. Разоблачению этой продажной литературы и журналистики Галан посвящает рецензию «Хи-хи-хи!..». Этот микропамфлет предупреждал читателя: реакционные галицийские партии сплачиваются в единый блок.

Галан был не одинок в этой борьбе. Горновцы рецензировали в своем журнале каждую книжку фашистско-националистических и клерикальных литераторов, которую официозная пресса пыталась сделать своего рода литературным знаменем времени. П. Козлашок в статьях «Еще не умерла…», «Через Варшаву на Киев», «Старое и новое», «Антисоветская макулатура» и других бичевал продажных писак из издательства «Червона калина» и «Хорошая книжечка», наводнявших Западную Украину дешевыми антисоветскими изданиями. Статьи Я. Кондры «Путь клеветы», «Пути украинской фашистской поэзии», «Ундофашистским рыцарям» и другие разоблачали новоявленных фашистов. Широкую известность среди рабочих и крестьян Западной Украины получили многочисленные работы Галана и Тудора, посвященные критике фашистской литературы. «Больше таких произведений, как статья „Яги“», — писали читатели «Викон».

…Все началось с уличной сценки, нечаянным свидетелем которой Галан оказался.

На улице Мицкевича неожиданно столкнулись нос к носу сиятельный приближенный Шептицкого Войнаровский и редактор националистической газетенки «Свобода» Баранов. Встреча напоминала плохой спектакль, где вместо опытных актеров выпустили на сцену неумелых статистов. Озабоченные лица спешащих по своим делам «общественных деятелей» мгновенно преобразились, губы, как по команде, изобразили ослепительную улыбку, которая, судя по всему, должна была изобразить восторг в связи со столь неожиданно и счастливо ниспосланной им судьбою встречей.

Прохожие могли подумать, что Войнаровский и Баранов нежнейшие друзья, не видевшиеся по меньшей мере несколько лет: ликование было феерическим, и испитой лик Баранова источал почти божественную благодать.

Минут через пять они расстались, и Галан, стоящий неподалеку, видел, как улыбка сменилась на лице Баранова выражением крайней брезгливости. Вероятно, сложнейшие чувства, бушевавшие в эти мгновения в душе почтенного редактора, требовали выхода. Как пар в котле. Во всяком случае, губы его что-то бормотали. До Галана донеслась фраза: «Времена!.. Приходится обниматься с таким проходимцем!..»

Накануне Галану рассказывали, что почти в столь же лестной форме Войнаровский отозвался о Баранове.

Галану стало весело. Как впоследствии скажет герой его комедии Дзуньо: «Я предал вас, вы меня, и незачем здесь ломать национальную солидарность».

Замысел у писателя всегда подобен вспышке в темноте, обнаруживающей вдруг в разрозненных фактах определенную систему и общий, объединяющий их смысл. Во всяком случае, увиденная им живая картинка уже сама по себе казалась театральной сценкой, разыгранной на улице, а все, что Галану было известно об участниках этого спектакля, придавало происшедшему глубинный смысл и совсем не бытовой характер.