— Позвонит, Рэч.

— Я тоже так думаю, — вмешалась Бекки. — Мы видели, как он вчера смотрел на тебя, а теперь знаем, почему. Его улыбка может осветить самую темную комнату, и физические данные у него превосходные. Разве тебя не прельщает высокий темноволосый мужчина с неправдоподобно голубыми глазами, прекрасный, как Адонис?

— Вы безнадежно романтичны, мои маленькие купидончики!

— Мне кажется, он тебе отлично подойдет. Наши ребята охотно примут его в свою компанию. Мы не приставали бы к тебе с этим, если бы не любили тебя.

— Я знаю, Джен, и ценю вашу заботу. Ладно, дайте мне поесть, пока еще что-то осталось. Ваши мужья зовут нас присоединиться к ним.

Утром в воскресенье, выйдя из церкви, Рэчел не пошла завтракать с друзьями в деревенский клуб — погода была плохая, и лишний раз выходить на улицу не хотелось. Вернувшись домой, она переоделась в шорты и майку и села писать письма дочерям и рисовать картинки для детей Эвелин. Потом около часа дочитывала захватывающий роман. Потом занялась своей книгой. Пришлось опять писать от руки, потому что над домом одна за другой сверкали молнии и электричество несколько раз отключалось.

Как только она оторвалась от работы, взгляд ее упал на семейные альбомы, лежавшие рядом. Рэчел собрала их, отнесла на диван в гостиную и принялась листать. Она задержалась на фотографиях школьных лет. Она и Дэниел… Ей пришлось уйти со второго курса, когда она забеременела из-за лопнувшего презерватива. А потом к занятиям не вернулась, потому что Дэниел уговорил ее завести второго ребенка, желая укрепить их отношения, прежде чем они вернутся в Огасту и его родители захотят исправить его «ошибку». Ей пришлось отложить в сторонку свою мечту стать писательницей, потому что в среде, к которой принадлежал Дэниел, на работающую замужнюю женщину смотрели без одобрения, а в семье Гейнсов об этом нельзя было даже заговаривать. В последний раз Рэчел работала летом после первого курса. Многие годы она занималась только тем, чего ожидали от миссис Дэниел Гейнс — по большей части благотворительностью. И даже теперь ей не нужно было работать, потому что Дэниел прекрасно обеспечил ее страховкой, капиталовложениями, сбережениями и недвижимостью.

Приспособиться к жизни в его семье оказалось не так-то легко. Из одинокой девушки она превратилась в жену и мать, из стандартного домика перебралась в роскошное имение, а привычное существование дочери скромных фермеров сменила на роскошь и высокое положение в обществе. Вместо школьных вечеров и развлечений, традиционных для маленького городка, она проводила время в бридж-клубах, благотворительных обществах, на сборе пожертвований, симфонических концертах, в опере и так далее. Нелегко было научиться вести себя так, как принято в мире голубой крови, старинных семей и больших денег, но все-таки ее окружали неплохие люди. Рэчел радовало, что они не походили на родственников ее мужа, чванливых и недоброжелательных.

Гейнсы — много нажившие и много получившие в наследство — имели доходную собственность, включавшую дома, квартиры, торговые помещения, сбережения и займы, кондитерскую компанию, большое дело по торговле автомобилями, по продаже недвижимости, сотни акров свободной земли и значительную долю участия в других местных компаниях. Рэчел знала, как они расстроились, когда пришлось выделить Дэниелу его долю, которую впоследствии унаследовала она и отказалась продать им по невысокой цене. Клифф и Ньютон, дабы избежать недовольства Гейнсов, которые тоже были их клиентами, дали ей по этому поводу строго конфиденциальный совет. От Рэчел потребовалось много сил и мужества, чтобы удержать то, что, по ее мнению, по праву принадлежало детям и внукам Дэниела. Чтобы избежать скандала, Гейнсы на публике сделали вид, что не возражают против ее решения, но в частной беседе дали понять, что очень недовольны.

Вскоре после смерти мужа Рэчел хотела участвовать в делах, ходить на совещания — в сущности, занять его место, но Гейнсы холодно остановили ее, сказав, что это не женское дело, и практически приказали ей сидеть дома и заниматься детьми. Сестры Дэниела и их мужья не осмелились поддержать ее, опасаясь, что их лишат наследства. Рэчел знала, что в основе их поведения лежит неспособность примириться с тем, что именно она получила часть денег и имущества Гейнсов. Несомненно, все обернулось бы иначе, будь у нее сын, похожий на Дэниела, которого они могли бы контролировать.

Рэчел припомнила и то, как недовольны и шокированы были Гейнсы, обнаружив, что их единственный сын женился на почти бедной провинциалке, которая в общем-то была никем, особой сомнительного происхождения. Она так и не стала одной из них, на нее всегда смотрели, как на человека с другого берега. На семейных торжествах Гейнсы непременно старались заставить ее почувствовать себя посторонней и недостойной. Даже при жизни Дэниела, к ней и ее дочерям относились иначе, чем к дочерям Гейнса Цинтии и Сюзанне, их мужьям и детям. Беда была в том, что Карен и Эвелин чувствовали такое отношение и не испытывали по-настоящему родственных чувств к родителям отца, в отличие от бабушки и дедушки со стороны матери, которых очень любили. Уехав в Чарльстон два года назад, Гейнсы очень редко звонили и никогда не приглашали их погостить.

На два последних Рождества, пропуская День Благодарения, их приглашали в Чарльстон только на несколько часов, даже без ночевки. Подарки им дарили какие придется, неохотно и неприветливо. Рэчел казалось, что смерть Дэниела дала возможность его родителям вычеркнуть ее и девочек из своей жизни, может быть, потому, что Карен и Эвелин предпочитали ее родителей, а не родню Дэниела.

Вероятно, она и сама отчасти виновата в этом разрыве. Забеременела она случайно, не выйдя замуж, что в те дни считалось немыслимым. В 1966 году устрашающих рассказов о нелегальных абортах в темных задних комнатах, в антисанитарных условиях, было достаточно, чтобы убедить девушек блюсти невинность. Рэчел позволила Дэниелу убедить себя: он твердил, что люди, любящие друг друга, которые собираются пожениться, могут позволить себе близость. Она с изумлением поняла, как мало знала в свои восемнадцать лет о сексе и чувстве. Конечно, в этом возрасте девушки считают, что им известно все. Однажды вечером она дала слабину и попалась, совершив ошибку, о которой Гейнсы наверняка догадывались. Она вышла замуж, предварительно не познакомившись с Дороти и Ричардом, нарушив правила этикета, внедрившись в их круг, осмелившись захватить их сына. Но она не была причастна к тому, что младенец умер от инфекции, потом случился выкидыш, погубивший будущего сына, а молодой муж погиб в авиакатастрофе во время грозы, хотя ее и пытались заставить чувствовать свою вину за эти трагические случаи.

Рэчел старалась, чтобы презрение Гейнсов не задевало ее, но ничего не получалось: дело было не в ней, а в ее детях.

Она закрыла альбом, отложила его и направилась в кухню, чтобы приготовить себе малинового чаю и успокоиться.

В семь часов, когда гроза прошла и она включила компьютер, собираясь ввести в него готовую главу и начать обдумывать следующую, зазвонил телефон.

— Рэчел, это Квентин Ролс. Надеюсь, я тебе не помешал.

Она замерла, ее руки задрожали, едва не выронив трубку.

— Не слишком. Я работаю над одним из своих проектов.

(Судя по тону твоего голоса, это для тебя новая неожиданность.)

— Я хотел сказать, что очень рад был снова видеть тебя и что я прекрасно провел время. Все были очень милы, я получил большое удовольствие.

— Да, оргкомитет проделал огромную работу. Рада, что тебе понравилось, надеюсь, Керри тоже довольна. Думаю, что этот трудный вечер дался ей легче благодаря твоему присутствию.

— Спасибо. Должен заметить, все были с ней вежливы и любезны. Она сказала, что хорошо провела время и что мысль прийти и наконец убедиться в том, что прошлое миновало безвозвратно, была правильной. А друзья для того и нужны, чтобы помочь пережить тяжелые времена и разделить хорошие, верно?