- Наверное, стоит, Люка, наверное, стоит.
- Кстати, комиссар, знаете, что я только что вспомнил?
- Что?
- Когда каталку с трупом выкатили из здания, профессор приподнял простыню, как бы желая в чем-то удостовериться...
- И что?
- И я увидел синяки на голове Делу. Они были такие сочные, что видны были издалека.
- Это следовало ожидать...
- Избить покойника! Они ни перед чем не остановятся, Мегре, ни перед чем...
- Так же, как и мы, Люка, так же как и мы.
Люка этой ничего не значащей фразы не слышал, он, отрешившись от всего, писал в записной своей книжке.
15. Дом с Приведениями
После обеда Мегре водрузил на голову котелок, надел любимое плотное драповое пальто с бархатным воротником и пошел прогуляться по парку. Ему надо было собраться с мыслями и обдумать дальнейшие действия, а как это можно сделать лучше, чем грызя любимую трубку в освеженном дождями парке, парке чем-то похожем на парк замка Сен-Фиакр, в котором он провел лучшие свои годы, провел детство и отрочество?
Комиссар редко виделся с мадам Пелльтан, проживавшей с дочерью во втором корпусе. Редко, так как поздно встававшая мадам Пелльтан к завтраку не ходила вовсе, обедала одной из последних, а ужин, будучи склонной к полноте, «отдавала врагу».
Во Втором корпусе было четыре палаты. Две из них, располагавшиеся на первом этаже, занимали мать с дочерью. Две на втором пустовали, ибо, как и верхние палаты Первого корпуса, пользовались «дурной» славой. Нет, живших в них людей не резали волки, и сами они не вешались, эти комнаты были ареной активного полтергейста. То есть в них постоянно и сами собой открывались дверцы шкафов и просто двери, сама собой разбивалась посуда, зажигался и тух свет.
Мегре рассказывали, что, проведя в этом корпусе первую ночь, мадам Пелльтан так перепугалась, что ранним утром спешно собрала чемоданы и, схватив дочь за руку, ринулась к «Эльсинору», как к спасательной шлюпке. Однако, не пробежав и десятка шагов, бедняжки наткнулись на садовника с пустыми ведрами, еще через десять шагов дорогу им перебежал кромешно черный кот, которого до того и после никто не видел. Садосек, ставший нечаянным свидетелем этого дорожно-транспортного происшествия (или очевидцем видения), клялся, что из ноздрей кота шел дым, а сам он предостерегающе качал головой. На месте обсудив эти непознанные явления с дочерью, мадам Пелльтан, бывшая весьма суеверной, решила возвращаться, ибо безобидный, в общем-то, полтергейст и кот с дымком, преграждающий путь - это две разные вещи.
- Самое удивительное, что люди искренне верят не в факты, а во все это, - думал Мегре, выкинув из головы вкусную ореховую трубку, ореховую дымящуюся трубку, трубку со сладким дурманящим табаком. - Верят, что, поселившись в «Трех Дубах», непременно будут съедены волками, как Розетта фон Кобург, возлюбленная премьер министра, или повесятся, как якобы повесился (или пошел под венец) студент Сорбонны; прописавшись же в «Доме с Приведениями» - неминуемо столкнуться лоб в лоб с непознанным ребячеством потустороннего мира. И мало кто подумает, что мадемуазель Генриетте с ее молодым любовником соседи не были нужны ни под каким соусом. Также как и мадам Пелльтан нужны были комнаты, в которых она, уложив дочь спать, могла уединяться с неким господином...
Неким господином... Кто мог бы быть любовником мадам Пелльтан?
Мегре перебрал в памяти всех мужчин санатория, но никто из них не смотрелся рядом с полненькой и немногословной мадам, не смотрелся с ней в паре. Сложный аромат спелой вишни, персиков, дыни с тонами подлеска никак не собирался в букет с минерально-изломанными тонами, кисловатыми или древесными в послевкусии, обычными тонами местного разлива, то есть тонами большинства постояльцев «Эльсинора».
- Впрочем, пару дней назад я вряд ли смог предположить, - усмехнулся Мегре, - что величавая мадемуазель Генриетта спит с неким Делу, по прозвищу Волк, кравшим из бани булыжники.
Он пошел мимо «Дома с Приведениями», ощупывая глазами здание, вход в него, куклу, оставленную на скамейке, белокурую девушку, безлично смотревшую из окна.
...Маленькая Люсьен, молодое вино, нет, не забродивший еще виноградный сок... Восемнадцать лет, в санаторий привела мать. В большой гостиной кто-то, сидевший за спиной, в полголоса говорил, что у девочки что-то с головой. Его собеседник в ответ захихикал, что Люсьен – блондинка, да такая яркая, что все психиатры департамента махнули на нее рукой, третий же сплетник зашептал, что бедняжка просто страдает психическим инфантилизмом и легкой олигофренией, мало заметной среди широких слоев населения.
Что ж, драма, да и только. И для девочки, и для мамы, которой всего тридцать три. Или уже тридцать три? Да, уже. Отсюда и нервозность… Жизнь проходит, сладкое вино молодости понемногу превращается в уксус старости.
Мегре миновал «Дом с Приведениями», глаза его расслабились, оставшись наедине с природой, подернутой дымком ленивого тумана. Снова захотелось вдохнуть в себя сладкий табачный дым, рука скользнула в карман пиджака, нащупала трубку, которую, впрочем, нечем было набить – в санатории курение было запрещено категорически, и потому в поселковой лавке табаком и не пахло. Спасли его глаза. Спасли от уныния, обычно следовавшего после констатации факта отсутствия табака. Они констатировали движение, слишком резкое для дремавшего парка.
- А вот, кажется, и некий господин, - мигом забыв о трубке, проговорил Мегре.
В укромном уголке парка, на скамейке, укрывшейся в тупичке живой изгороди невдалеке от статуи Афины, сидела мадам Пелльтан (черный лаковый плащ, черная шляпка, вуаль). Рядом располагался садовник Катэр в зеленом с оранжевым рабочем комбинезоне. Они говорили, как говорят близкие люди: мадам, например, поправила ему воротник, а тот отогнал от ее лица зажившуюся муху.
- Может садовник, пусть красавец, быть любовником женщины, владеющей тремя доходными домами в Льеже? - задал себе вопрос Мегре. - А почему нет? Сердцу не прикажешь. А может, они не любовники, а родственники? Он ее брат? Сходство какое-то есть. Сходство... Они похожи друг на друга, как похожи муж и жена, немало друг с другом пожившие и пережившие! Вот те на! Надо проверить это предположение...
- Господин комиссар, господин комиссар, вас супруга спрашивает! - прервал размышления Мегре голос консьержа Жерфаньона.
Обернувшись, комиссар увидел простертую руку, в ней - радиотелефон.
- Спасибо, дружище Жером! Вы так внимательны ко мне. - Мадам Пелльтан и Катэр смотрели на них как сурки, учуявшие опасность.
- Рад вам услужить, комиссар! Я прочитал все до единого романы о вас, и видеть вас, говорить с вами - величайшее для меня счастье. Почему? - можете спросить вы. - Да потому что я, когда вижу вас, эпического героя, живым, сам оживаю!
- В таком случае, за мной автограф. И знайте – он составит вам состояние, ибо будет первым и последним моим публичным автографом. Кстати, я не говорил, что вы очень похожи на Ксавье Гишара, моего друга и шефа? У него такие же лукавые глаза и длинные седые волосы.
- Спасибо, бригадный комиссар! Однако ж, говорите, говорите, не то мадам Мегре вконец рассердится, - из протянутой трубки раздавалось недовольное бухтение супруги комиссара.
- Слушаю тебя, дорогая, - Мегре взяв телефон, пошел по направлению к скамейке, обжитой мадам Пелльтан и Катэром; Жерфаньон остался на месте, делая вид, что рассматривает розовые кусты, укрытые сосновым лапником от грядущей зимы.
- Как ты там? - спросила мадам Мегре. Катэр пригнулся, увидев, что комиссар приближается. - Как я слышала, поклонников и поклонниц у тебя хватает?
- Все нормально, дорогая, иду на поправку. К рождеству попрошу выписки. А что касается поклонников, они поклоняются не мужчине и не полицейскому, но чучелу, прославленному Сименоном.
- Мне звонили... одна доброжелательница.