— Ну и времена! — вздохнула она.

— Это займет все утро, — сказал он. — Насколько я понял, разрушения серьезные. Фасад дал трещины. Не говоря уж о комнатах на первом этаже, там полный разгром.

— Это должно было произойти.

— Так будет, пока всех их не пересажают. Правительство ничего не делает. В конце концов, Жерсен — честный человек. У него хватает мужества говорить вслух о том, о чем про себя думают все. И вот ему подкладывают бомбу.

— Согласись, иногда он перегибает палку.

— Возможно. Но у него такой темперамент. Достань-ка мне легкий костюм. Опять будет жара.

— А этот несчастный парень, что с ним?

— Не знаю. Меня не успели посвятить в детали… Думаю, у него оторвана рука. Не такая уж большая цена.

— Гастон!

— Что Гастон! Это же так! Надеюсь, его не скоро отпустят. Есть же законы, черт побери!

Малолитражка не тянула. Машина слишком старая, слишком часто переходила из рук в руки, ломаная-переломаная, лязгающая на ходу. Морис попадет в Париж не раньше восьми часов. Звонить Влади опасно. По телефону всего не объяснишь, не расскажешь подробностей. Мориса обогнали парни на мотоциклах, одетые как аквалангисты, кланяясь в издевательском приветствии. На спусках он пытался разогнаться, но на ровных участках терял скорость. По правде говоря, они слишком бедны, чтобы бороться с властью. Вот эта бомба, например. Кустарная самоделка с часовым механизмом за четыре су. И так во всем. Нет даже средств печатать листовки, плакаты. Все, что они могут, так это писать лозунги на стенах. Как дети, играющие в войну. Конечно, в какой-то мере эта вина Влади: он хочет вести борьбу сам, по своему разумению. Есть и другие группы, более солидные, с большими возможностями, с надежным прикрытием. Но они готовят себя для больших событий, а их так и нет. Влади говорит: «Конкретные дела — это для нас». Вот куда привело конкретное дело. Клод в больнице. Останется, наверное, без руки. И это в двадцать два года!.. И уж легавые поработают с ним! Даже если он будет молчать, все равно его вычислят: опросят соседей, восстановят шаг за шагом всю его жизнь, достаточно будет малейшей детали… Ладно, Влади разберется…

Он попытался обогнать здоровенный грузовик, не получилось. Подумал о том, как поведет себя Жерсен: конечно, не преминет написать в «Консьянс» передовую статью: «Новый удар левацкой гидры»… Если б не Клод, можно было бы посмеяться. Но Клод в полиции, а Жерсен использует все возможности своей газетенки, чтобы его засадить. Всем известно, что Жерсена в верхах ненавидят, но Клод все равно получит на всю катушку, им лишь бы избежать кампании в прессе. Не виллу нужно было взрывать, а Жерсена. Разговор о политическом убийстве заходил часто. Влади был не против. Жоэль — безусловно за. Остальные осторожничали. Их действия сковывала говорильня. Проспорив до утра, они расходились пьяные от слов и в полной уверенности, что мир у них в руках и можно немного поспать. И этот взрыв они достаточно обсуждали, обдумывали, рассматривали со всех сторон. В принципе все были согласны. Однако «анализ обстоятельств», как говорил Жорж, сразу же выявил разногласия. Лучше бы меньше заниматься теорией, а больше конкретными деталями. А то ведь слишком много импровизации. Морис дал себе слово на ближайшем собрании высказать все.

Из кармана брюк достал помятую пачку «Голуаз», отпустив руль, вытащил скрюченную сигарету и зажег ее от длинного пламени зажигалки. «Вот уже строю из себя ветерана», — подумал он. Посмотрев на себя в зеркало заднего вида, увидел лишь свои возбужденные глаза. Впереди, ослепляя его, поднималось солнце. Навстречу ему к морю мчались машины, нагруженные всевозможной поклажей. За Гайоном у остановившегося грузовика он увидел двух полицейских на мотоциклах. Отвернувшись, проехал мимо.

— Ну что? Тяжелый случай? — спросил комиссар.

Врач пригласил его в ближайший кабинет.

— Выкарабкается. Просто чудо. Правой кисти, можно сказать, нет. Осколки в ноге, ожоги по всему телу, но поверхностные. Кроме того, небольшой шок. Но он очень крепкий парень. Через две недели будет на ногах. Надеюсь, это послужит ему уроком.

— Вы их не знаете, — сказал комиссар. — Можно с ним поговорить?

— Лучше оставить его в покое.

— Я ненадолго. Впрочем, пойдемте вместе.

— Я поместил его в отдельную палату.

— Правильно сделали.

Они вышли из кабинета. В коридор через окно пробивались утренние лучи солнца. Комиссар вытер лицо.

— Придется вам поработать, — сказал он.

— Особенно завтра. С дюжину несчастных случаев уж точно привезут. Это что! В прошлом году тридцать первого июля было семнадцать… Сюда.

Он медленно открыл дверь, и комиссар увидел раненого, правая рука которого скрывалась под огромной повязкой. Клод, широко раскрыв глаза, смотрел в потолок. Комиссар подошел к кровати. Клод перевел взгляд на него.

— Вот и получил, что хотел, — сказал комиссар. — Здорово!.. Ты, конечно, приехал из Парижа. Как тебя зовут?

Клод закрыл глаза.

— Кто с тобой был?.. Ну! Кто с тобой был?

— Никого, — прошептал Клод.

— Ты приехал на машине?

— Нет… на поезде.

— На каком поезде?.. Тебе же ясно: ты не отвечаешь, но мы все равно узнаем. Мы всегда узнаем… Ты знаешь Жерсена лично?

— Нет.

— Это месть?

На губах Клода заиграла странная усталая улыбка.

— Клянусь, смеяться нечему. Ты в этом убедишься.

Врач схватил комиссара за руку.

— Вы мне обещали… Думаю, на сегодня хватит… Не такой уж он сильный.

— Передвигаться не может?

— Совсем не может. Уверяю вас.

— Все равно. Кого-нибудь пришлю. Лучше, чтобы он оставался под присмотром. Главное — не пускать журналистов. Никого! Полная изоляция! Обеспечить спокойную работу.

Он наклонился над больным.

— А ты, малыш, подумай. Оторванная рука тебя не спасет. Мне нужны твои сообщники, все до единого.

Сначала Жерсену показалось, что звонит будильник. Но звонил телефон. Он встал. Шесть часов. Над ним что, издеваются?! Флоранс спит или притворяется, что спит. Он быстро подошел к столу и резким движением снял трубку.

— Жерсен слушает… Говорите громче… Что?.. Моя вилла!.. Сволочи!.. Большие разрушения?! Уточнить не можете?.. Записываю, мэтр Серр… Нет, угрозы не получал… То есть ничего особенного… обычные угрозы, если хотите… анонимные письма приходят каждый день, я на них и внимания не обращаю… У вас о нем ничего нет? Левак, наверное… Видите ли, в девять тридцать я должен быть в Лондоне, вернусь завтра вечером, но могу отправить к вам жену. Она там сориентируется не хуже меня. Раз уж несчастье произошло — чуть раньше, чуть позже, не имеет значения… Что?.. Если пойдет дождь? Да, вы правы. Надо накрыть… Спасибо, комиссар. Рассчитываю на вас. Спасибо.

Он бросил трубку и вернулся в спальню.

— Флоранс… Проснись.

Зажег плафон.

— Не время спать. Знаешь, что с нами сделали?

Флоранс протерла глаза.

— Прошу тебя. Не кричи. Голова трещит.

— Взорвали виллу.

Жерсен сел на край кровати и медленно повторил, как бы стараясь осознать:

— Взорвали виллу.

Он вдруг вскочил, стукнул кулаком по ладони.

— Зачем стесняться. Прошу, господа! Жерсен в вашем распоряжении. Он ваш. Бейте сильнее! Он — враг. Других нет.

Флоранс села в кровати и откинулась на подушку.

— Вилла!.. Ее…

— Именно. Гостиная разворочена. Стенки разлетелись. Ущерб еще не подсчитан… Теперь понимаешь? К счастью, одного схватили.

Он рассмеялся и пнул ногой складку прикроватного коврика.

— Правительству достанется. Потому что этого типа придется теперь судить. За мной двести тысяч читателей. Эти двести тысяч потребуют справедливости. Будет шум… Оденься. Ты поедешь туда. У меня самолет… Позови Марию, пусть быстро приготовит кофе.

— Мария со вчерашнего дня в отпуске.

Вышагивавший по комнате Жерсен остановился и обескураженно уронил руки.