— Забыл… Конечно, отпуск — святое дело. Вот почему они выбрали именно этот момент. Где сейчас полиция?.. На дорогах, а в это время тем, кто продолжает работать, подкладывают бомбы. Ну ладно, обойдусь без кофе. Одевайся же. Тебе надо туда ехать.

— Нет. Послушай, Поль. Постарайся хоть раз меня понять. Это твоя вилла. Ты купил ее, не посоветовавшись со мной… Ты обставил ее по своему вкусу… Тебе известно, как я ненавижу Довиль. Но разве ты со мной считаешься? Теперь ты стал на тропу войны… А у меня нет желания во все это вмешиваться… Ясно, чем это может обернуться. Не хочу неприятностей.

— Но это же глупо!

— Возможно… Мне тебя жаль. Но чего ради я поеду в Довиль? Зачем?.. Разве я могу что-нибудь решить сама?.. И еще хочу сказать: я не считаю, что удар направлен против меня. И не хочу, чтобы нас ставили на одну доску. Я не твоя сторонница. И не подписываю твои статьи.

— Ты меня бросаешь?

— Нет, Поль.

— Да.

Она нырнула под одеяло, поправила удобнее подушку, делая вид, что хочет спать. Жерсен еще раз прошелся по спальне, осмотрелся, как будто выискивая свидетеля.

«Она меня бросает. Она заодно с ними».

Флоранс закрыла глаза и натянула одеяло на голову. Он же подождал с минуту, шевеля губами, сплетая и расплетая руки. На память вдруг пришли восторженные письма, отрывки из которых он регулярно печатал. «Ваша статья о налогах просто замечательна. Хорошо, что хотя бы „Консьянс“ защищает наши интересы… Да, Церковь забыла о своей миссии. Вы тысячу раз правы, изобличая вредоносный характер экуменизма…» Ежедневно поступали и другие одобрительные отклики, укрепляя его в своей вере. И вот теперь Флоранс… Им удалось добраться и до нее.

Жерсен молча оделся. Он мог простить все. Прежних любовников, которые у нее были до свадьбы. Хотя его и терзали адские муки при мысли, что она принадлежала не ему одному… Этот Мишель Мери, жалкий актеришка… Правда, ему удалось разрушить его карьеру. А этот Робер Водрей! Его он тоже прижал. Был, увы, еще один… но вовремя исчез… Жаль! Терпеливо, как ученый, который готовит диссертацию, он изучил всю прошлую жизнь Флоранс. Она об этом даже не подозревала, но он собрал на нее полное досье с вырезками из газет, фотографиями… Там были, конечно, фотографии тех времен, когда она работала манекенщицей. Но были и групповые снимки, сделанные во дворе лицея, когда она училась в предпоследнем и последнем классе… Она стояла справа от преподавателя. Прическу носила на косой пробор. Тогда она еще не красила волосы в каштановый цвет… Он мог простить двадцать восемь лет, которые Флоранс прожила без него. Но не это!.. Он не требовал, чтобы она занималась политикой. Он не очень-то любил женщин, вбивающих себе в голову какие-то идеи. Но думал, возможно наивно, что она была на его стороне, что она не подвергала сомнению его проницательность и смысл его борьбы.

Жерсен побрился, ополоснул лицо холодной водой. Боже мой, какие разногласия… Они есть у всех… Нельзя же из-за этого переходить на сторону противников. «Ведь я же прав. Без меня никто не осмелился бы поднять голос, не стал бы разоблачать скандальные истории. Я — это я и не ищу никаких личных выгод. Я наношу удары, но и получаю их. Вот именно!.. Моя жизнь проходит у нее на глазах. Она знает, что я не пью, не курю, у меня нет любовниц. Только газета! Ах да! Именно газета! И судебные процессы! И мнение всяких кретинов! И надписи на стенах: „Жерсен — убийца“. Ладно, тем хуже для нее. Если думает, что может меня бросить, увидит!»

Жерсен бросил в чемодан кое-что из вещей, прошел в свой кабинет, собрал бумаги, положил их в папку и посмотрел расписание. Из Довиля самолет в Лондон улетал в четырнадцать часов. Знать бы, есть ли свободные места. В любом случае надо изменить время встречи. Ну и пускай! Все его дела сдвинутся. Он вернулся в спальню.

— Я уезжаю. Вернусь завтра вечером, как и предполагалось. Обратный билет есть. Машина останется в Довиле, это по твоей милости. Надо будет кого-нибудь за ней послать… Ладно, ухожу.

Она не шевельнулась. Жерсен скомкал одеяло и отбросил его к краю кровати. Флоранс лежала в своей пижаме в цветочек, подобрав колени, а руки прижаты к подбородку.

— Ты слышишь, я уезжаю. Еду в Довиль заняться «своей» виллой, как ты говоришь. Но когда вернусь, моя милая, поговорим. Причем серьезно.

Жерсен вышел, хлопнув дверью. На лифте спустился прямо в гараж, слабо освещенный пыльными лампочками. Там было почти пусто. Отпускной период! «Идеальное место, чтобы меня пришить, — подумал Жерсен. — Войти может кто угодно. Стоит только нажать на кнопку, открывающую железную дверь. Можно даже подняться в квартиру, и никто не заметит. Потом звонок. Я открываю дверь. Выстрел, и спокойно уходят. Надо быть поосторожней».

Он уселся за руль «вольво», вынул из «бардачка» пистолет калибра 6,35, сунул в карман.

Флоранс встала. Отдернула штору и увидела, как «вольво» выехал на улицу. Наконец она могла быть спокойной. Она потянулась, зажгла сигарету. Боже, как хорошо, когда его нет. Нет служанки! Нет Поля! Нет соседей! Немного свободы!.. Вилла? Черт с ней. Если бы она была где-нибудь в другом месте, в Дордони, в Ардеше… там, где можно было бы скрыться от толпы… тогда потеря была бы болезненной. Но в Довиле! И потом, все равно заплатят по страховке.

Она прошла на кухню и приготовила себе кофе, настоящий кофе, свежемолотый, а не растворимый, который предпочитал Поль из-за постоянной спешки. Поль… Хоть его сейчас и не было, все дышало его присутствием. В квартире от него распространялось какое-то предгрозовое напряжение, какая-то нездоровая влажность. Муссон! Сезон дождей!.. Вот что это такое. Нет уж, увольте! Немного воздуха! Военные действия можно отложить до завтрашнего вечера. Ведь он вернется и начнет все сначала, с того же места. Он скажет: «Ну что ж, мне кажется, нам надо поговорить». И будет нескончаемо к ней приставать, доказывая свои взгляды, и, как обычно, восклицать: «Стоп, ты только что сама сказала…» Боже мой! Как хорошо быть одной! Сколько женщин живут в свое удовольствие! И как правы те, кто обходится без мужчин!

Флоранс зажгла еще одну сигарету. Она слишком много курит. Кухню обволакивал аромат кофе. Она налила кофе в чашку, посмотрела, как тают кусочки сахара, которые она положила один на другой. В свою бытность манекенщицей она никому не отдавала отчета в своих действиях. Конечно, это было утомительное занятие с бесконечными тяжелыми обязанностями… «Надо быть честной. Невозможное ремесло. Как зверь в клетке, шерстью которого приходят полюбоваться. Ходишь под пристальными взглядами, живешь как в кольце из взглядов…» Но разве было время, когда она не чувствовала себя узницей? Разве было время, когда, проснувшись, она ощущала грядущий день чистой страницей, на которой можно писать или рисовать что заблагорассудится? Никогда! Было несколько любовных связей. Приятели. Безответные эмоции. Но все же был… Рене… Она пила душистый, крепкий, густой, как ликер, кофе. Насыщенный. Вот точное слово. Оно применимо и к ее жизни. Ее жизнь не была насыщенной, устойчивой. Она снова вспомнила о Рене. Может быть, с ним… Бедный Рене! Он один был милым, нежным, скромным и ласковым. Она бросила его просто так, потому что считала, что мужчина должен быть завоевателем, способным все сокрушить… Точно как Поль! Зачаровывающий своей верой во что-то. Но ведь и так задыхаешься от всех этих судорожных, злобных верований, подобных острым, наточенным инструментам пытки. А ведь истина — в этой чашке кофе и в этой мухе, чистящей крылышки на углу стола под лучами солнца.

Что ж, с Рене, может быть… Он был художником по интерьеру. Вещи слушались его. Он умел несколькими штрихами объединить их неожиданно и удачно. Из каких-то каракулей вдруг возникало любовное гнездышко или столовая, в которой вот-вот раздадутся крики детей и щебетание птиц. Счастье было на конце его пера, а она выбрала Поля. А теперь, чтобы избавиться от Поля…

Ложечкой она собрала коричневую сладкую гущу, оставшуюся на дне чашки, высший дар кофейного аромата, и еще раз потянулась до боли в костях. Уйти от Поля! Но ведь он не признавал не только самой мысли, но даже упоминания о разводе. У кого спросить совета? Если обратиться к адвокату, разделяющему взгляды мужа, она заведомо обречена на неудачу. Если же обратиться к одному из его политических противников, это сразу раздуют в газетах. Поля тогда не остановить. Она его знает. Остается только сбежать. Но что значит: сбежать? Куда? Когда она была всего лишь Флоранс, она могла уехать куда угодно. Не было проблем. Но мадам Жерсен не свободна в своих поступках…