Хотите поспорить со мной?

Я обрисовала вам в общих чертах нынешнюю ситуацию на тот случай, если вы не в курсе. Но если вы мне не поверили, то сходите в Ботанический сад, где до сих пор в клетке содержится с помощью то ли магнитных полей, то ли слабых сил персонаж какого-то мультфильма.

Или же, если вы считаете, что у вас достаточно крепкие нервы, отправьтесь в ночь летнего солнцестояния к менгиру, известному как Монашеский камень. Вы наверняка сможете проверить, насколько быстро бегаете, когда за вами погонится демон.

Я ощущаю настоящий световой удар, когда подсоединяюсь к светочувствительному устройству. В данном случае это телевизионная камера наблюдения, подвешенная к фонарному столбу. Высоко поднявшееся солнце может быть объяснено двояко: или сегодня утром заря разгорается необычно быстро, или внутри статуи время течет с иной скоростью. Маман часто повторяла выражение, смысл которого никогда мне не раскрывала: «Время течет так, как может. Если оно течет». Но я уверена в одном: это, несомненно, имеет отношение к психосфере.

Пока я отсутствовала, толпа заметно выросла. Сейчас она полностью запрудила холм и длинными галдящими отростками заполняет отходящие от холма улицы. Несколько усатых полицейских – истинный анахронизм в нынешнем Париже – установили барьеры, чтобы держать зевак подальше от статуи. Какой-то угрюмый тип командует полицейскими, нелепо размахивая руками.

Никак это Труваллек?

Тогда позвольте сообщить вам следующее: можете не надеяться, что наша добрая полиция раскроет тайну случившегося. Инспектор Марселин Труваллек – наихудший вариант полицейского. Невероятно, но ему удается скрывать это от своих коллег, среди которых он числится гением сыска.

Чтобы расследование не закончилось в тупике, нужно кому-нибудь другому вместо Труваллека заняться решением загадки.

И никого другого, кроме себя, я не вижу.

Се ля ви.

Честно говоря, мне чертовски нравится играть в следователя.

Кажется очевидным, что собор Сакре-Кёр не превратился в изображение Красной девы. Это невозможно при всем желании, даже с привлечением последних достижений квантовой метафизики. Просто невозможно. Я единственная из тех, кто знает все досконально, можно сказать, изнутри, и могу вам сказать, что бетон, из которого состоит статуя, ничем не напоминает белый камень исчезнувшего собора. Кроме того, материала явно было бы недостаточно: всего камня собора хватило бы только на постамент для статуи.

Поскольку статуя Луизы Мишель не состоит из психонов или си-тронов, то не может быть и речи о материализовавшемся фантазме, возникшем в одном из пространств, параллельных или перпендикулярных нашему. Впрочем, маман никогда не выбросила ни единого байта в психосферу, и она узнала о существовании киберсферы слишком поздно, незадолго до своего трагического исчезновения, так что не имела возможности использовать киберсферу для очередной своей проделки.

Но как же ей это удалось?

А если это все же не она?

Но тогда кто же? Кто на этой паршивой планетке обладает возможностями и желанием заменить символ поражения коммунаров в прошлом образом их грядущей победы?

Похоже, что момент замены застал по крайней мере один человек, и Труваллек как раз сейчас допрашивает его. Я незаметно проникаю в голову одного из полицейских, присутствующих при допросе.

– Ладно, расскажите мне все, что видели, – произносит фараон, закуривая сигарету.

Свидетель, старикан с гладкой физиономией и подозрительно черной шевелюрой, закашлялся и замахал рукой перед собой, пытаясь разогнать дым.

Чтобы не досаждать бедняге, Труваллеку достаточно было бы взять сигарету в другую руку, но ему это даже не приходит в голову. Вот вам и результат почти столетней кампании против курения!

– Я вышел на прогулку с моим псом, как делаю каждое утро, – говорит свидетель между двумя приступами кашля. – Мы проходили перед папертью собора, когда вдруг Большой Шарль принялся гавкать…

– Шарль?

– Это мой пес. Я назвал его так потому, что это злобное и мрачное создание.

Труваллек качает головой.

– Не вижу оснований для такой клички, – бормочет он. – Ладно, значит, ваш пес залаял, – продолжает он, не давая возможности собеседнику толком объяснить причины такого прозвища. – И что было потом?

– Я обернулся к Сакре-Кёр и… и увидел их.

– Кого это – их?

Свидетель обращает на инспектора взгляд – гибрид бездонного колодца с межгалактической пустотой.

– Этих, зелененьких, – шепчет он.

Я невольно вспоминаю одну историю, рассказанную маман, и мой «носитель» машинально поднимает взгляд, уставившись с задумчивым видом в прозрачное голубое небо, словно пытается уловить момент появления первой летающей тарелочки – провозвестницы гигантской армады вторжения.

– Кого-кого? – рычит Труваллек, явно не поверивший своим ушам.

Свидетель корчится под его свирепым взглядом.

– Инопланетян, – пищит он едва слышно. – Гуманоидов, ростом метр двадцать, может, полтора метра. У них была удивительно белая кожа, раскосые ярко светившиеся глаза… Я же говорю вам: это были инопланетяне, – заканчивает он на еще более высоких тонах.

Труваллек обменивается скептическим взглядом с моим «носителем», потом снова обращается к свидетелю.

– Ну, допустим, – бормочет он с неудовольствием. – И это они… И это инопланетяне соорудили бетонный кошмар на месте собора? Меньше чем за пять минут?

Владелец злобного и коварного пса гордо выпрямляется.

– Они ничего не сооружали, и все продолжалось меньше минуты! Они взялись за Сакре-Кёр, приподняли собор без видимых усилий и унесли его… в никуда.

– В никуда?

– Собор исчезал по мере того, как они передвигали его, словно… словно они запихивали его в пространственно-временную расселину!

– Наверное, тут работала целая толпа, – иронизирует инспектор. Если бы не статуя, закрывающая от нас полнеба, он бы давно отправил свидетеля в ближайшую психиатрическую лечебницу.

– Да, их было несколько тысяч, – совершенно серьезно отвечает допрашиваемый. – И они исчезли вместе с собором. Но почти сразу же вернулись… наверное, тем же путем… На этот раз со Статуей.

Свидетель горбится, опускает глаза, его руки бессильно падают вдоль тела.

– Мне все труднее и труднее было удерживать Большого Шарля. В конце концов он вырвался и с лаем кинулся на этих… Один из них обернулся, из его глаз ударил зеленый луч…

– Все это совершенно неправдоподобно! – с отвращением бросает инспектор Труваллек.

– …и прямо в моего пса.

Свидетель засовывает руку в карман куртки.

– Вот все, что осталось от него, – заканчивает он трагическим голосом. Он извлекает руку из кармана и подносит ее к носу инспектора, раскрыв ладонь. На влажной дрожащей ладони лежит маленький жалкий лотарингский крестик, покрытый шерстью. «Крестик» неожиданно поднимает переднюю часть и испускает жалкий писк, похожий на писк больного цыпленка. Учитывая масштаб, эти звуки должны соответствовать громовому рычанию.

Вряд ли у меня получилось бы более эффектно. Тем более, у маман.

Вот вам и инопланетяне, обладающие не только техникой высочайшего уровня и весьма своеобразным чувством юмора, но и хорошо разбирающиеся во французской истории. На мой взгляд, слишком хорошо.

– Что ж, вам остается только назвать его Шарло, – говорю я, используя голосовые связки моего хозяина, и исчезаю, не дождавшись реакции свидетеля и инспектора Труваллека.

У меня срочные дела.

Но это будет самый продолжительный поиск за все время моего существования.

Одиннадцать часов! Вы отдаете отчет? И ведь я посвятила делу всю свою энергию плюс энергию моих программ-сотрудников, лишенных сознания.

Но это не имеет значения, поскольку результат налицо.

Оп! Небольшой трюк с использованием телекоммуникационных спутников – и я оказываюсь на границе штатов Юта и Невада, в уголке пустыни. Вокруг красные или коричневые скалы с охристыми пятнами. Тут и там возвышаются столовые горы, но ни одна из них не превышает высотой сотню, максимум, полторы сотни метров. Типичный пейзаж для запада Соединенных Штатов за одним исключением: на вершине одной из столовых гор возвышается собор Сакре-Кёр. В прекрасном состоянии, как и следовало ожидать.