Победы на фронтах постепенно начали сменяться поражениями. В эту летнюю кампанию Германия сделала ставку на вывод из войны России с тем, чтобы обеспечить себе устойчивый тыл, затем спокойно расправиться с Францией и Англией. Основные ударные силы под командованием генерала Макензена (с Западного фронта перебросили 11-ю армию в составе 10 пехотных и 1 кавалерийской дивизии) были сосредоточены в направлении Галиции.

В начале мая 1915 года немцы в полосе обороны 3-й армии генерала Радко-Дмитриева пошли в прорыв у Горлицы. На нее навалились сразу четыре армии союзников, создавших двукратный перевес в живой силе и почти шестикратный — в артиллерии.

Вот тут как раз и сказался в полной мере «снарядный голод», о котором предупреждали военного министра Сухомлинова еще до войны и который палец о палец не ударил, чтобы его предотвратить. Неделю Радко-Дмитриев отбивался в одиночку, ибо командование фронтом полагало, что Макензен всего лишь наносит отвлекающий удар, а основной придется на карпатском участке. Когда наступило прозрение, было уже поздно — немцы вклинились на 40 км в глубь обороны, расчленив истекающую кровью армию Ратко-Дмитриева. В окружение попала 48-я дивизия Корнилова, сам раненый начдив со своим штабом попытался проложить себе дорогу штыками, но был взят в плен (однако основные силы дивизии вышли из окружения, сохранив знамена).

Более года он провел в неволе, трижды пытался бежать, пока, наконец, из лагеря в селении Кассек с помощью австрийского фельдшера Мрняка ему это удалось.

Разгром 3-й армии привел к общему отступлению фронта, вынужденного оставить всю Польшу и Галицию. «Железная дивизия» стояла насмерть, но с подавляющим превосходством в артиллерии она ничего поделать не могла. 13-й и 14-й полки просто перестали существовать, попав под ураганный огонь германских батарей. Генерал Марков в совершенном отчаянии вывел из-под огня всего роту, с ног до головы залитый кровью командира соседнего полка, которому осколком оторвало голову.

Под Варшавой немцы впервые применили отравляющие газы, в результате чего в русских войсках, не имевших противогазов, было 9 тысяч отравленных.

Отступление «железных стрелков» прикрывал Архангелогородский полк, которым когда-то командовал сам Деникин. Почти все его сослуживцы полегли уже на следующий день под напором наседавших немцев, дав возможность дивизии отойти без потерь.

Горлицкий прорыв привел к тому, что под ударом оказался и Северо-Западный фронт, вынужденный отойти в Курляндию. В итоге русская армия за летнюю кампанию потеряла около миллиона солдат и почти весь кадровый офицерский корпус. К осени, когда фронт стабилизировался на линии Рига — Двинск — Черновицы, под ружьем были почти сплошь запасники и офицеры уже не из «военной косточки», а из разночинцев и интеллигенции.

Впрочем, своей цели Германия так и не сумела добиться, Россия не была выведена из войны, а в арьергардных боях постоянными контрударами сама смогла нанести союзникам значительные потери (только число пленных австрийцев составляло несколько сот тысяч). Боевой дух армии хоть и был подорван, но не сломлен.

Как раз дивизия Деникина в этот неудачный для России период войны и отличилась рядом успешных контрударов. В середине сентября именно она под Луцком на Волыни атаковала втрое превосходивших ее австрийцев и выбила их за реку Горынь. Интересно, что Брусилов, пытаясь разжечь здоровое самолюбие подчиненных, отдал приказ брать Луцк не «железным стрелкам», а 30-му корпусу генерала Андрея Зайончковского. Тот зачем-то выпустил приказ, в котором сообщал подчиненным, что «железные» взять Луцк не могут, поэтому эта почетная задача предоставлена его корпусу.

Деникин обиделся и на рассвете 23 сентября лично на своем автомобиле повел дивизию в атаку. Брусилов потом писал: «Деникин, не отговариваясь никакими трудностями, бросился на Луцк одним махом, взял его, во время боя въехал сам на автомобиле в город и оттуда прислал мне телеграмму, что 4-я стрелковая дивизия взяла Луцк». Добавим, взяв в плен 158 офицеров и 9 773 солдата. Почти столько же, сколько было в составе самой дивизии.

При этом Зайончковский отправил телеграмму Брусилову, что именно его корпус взял Луцк. На ее бланке командарм язвительно вывел: «И взял там в плен генерала Деникина».

Надо полагать, подобная ревность свойственна не только дамам, но и военным, ибо после Луцка Деникин с Зайончковским на дух друг друга не переносили. В своих воспоминаниях будущий главком ВСЮР не нашел для оппонента ни одного доброго слова.

Как раз в день взятия Луцка в штабную хату, где располагался сам начдив, влетела австрийская граната, угодившая в камин. К счастью Деникина, она не разорвалась. Через три года точно такая же, но русская граната, влетев в штабную хату Добровольческой армии, оборвет жизнь генерала Корнилова.

Однако стратегического смысла в столь лихом контрударе «железных стрелков» не было. Командование уже через несколько дней отдало приказ отойти на прежние позиции, опасаясь удара во фланг. Вскоре свара двух генералов достигла ушей Брусилова, который не стал играть в педагога, а объединил «железных стрелков» со 2-й стрелковой дивизией генерал-лейтенанта Юлиана Белозора, создав в составе армии 40-й корпус под командованием генерала Воронина, заметив попутно, что «по составу своих войск этот корпус был одним из лучших во всей Русской армии». «Железные» перестали играть роль «пожарной команды» и слоняться по всей Галиции, затыкая бреши.

Более или менее успешные позиционные бои в Пинских болотах продолжались до весны 1916 года. Особенно запомнилось сражение под Чарторыйском в октябре 1915 года, где отличился полк Маркова, который прорвал фронт, углубился в немецкий тыл, где вклинился в телефонную линию немцев. Подслушав переговоры германских штабов, Марков ворвался в Чарторыйск, уничтожив занимавший его 1-й гренадерский

Кронпринца полк, захватив орудия, пулеметы и обозы. Общее количество пленных составило 8,5 тысячи. На запрос командования, как положение на его участке, полковник скромно отозвался: «Очень оригинальное положение. Веду бой на все четыре стороны. Так трудно, что даже весело!»

Поддержи 30-й корпус прорыв 40-го и контрудар под Чарторыйском, и можно было бы опрокинуть весь левый фланг австрийцев. Но корпусные командиры проявили поразительную нерешительность, что стоило должности генералу Воронину. Впрочем, не только ему. Разбор кампании 1915 года для Юго-Западного фронта заставил сменить комфронта Иванова и его начштаба генерала Владимира Драгомирова. Причем сам Иванов пытался свалить вину за неудачи Горлицкого прорыва на Брусилова, но за того горой встала Ставка. Именно она настояла на том, чтобы Брусилов 5 апреля 1916 года стал новым командующим фронтом (8-ю армию от него принял генерал Каледин).

На новом посту тот сразу же развил бурную деятельность, убеждая ставшего Верховным главнокомандующим государя в том, что его фронт даже после понесенных поражений вполне боеспособен. При этом он настаивал, что в предстоящей летней кампании Юго-Западный фронт не должен вести себя пассивно, как предлагали генералы Эверт (Западный фронт) и Куропаткин (Северный фронт), которые должны были наносить главный удар на виленском направлении и далее на Берлин. Как раз для этого на их участках были собраны 70 % всей живой силы и техники (1,2 млн против 620 тысяч у немцев).

Интересно, что при этом ничуть не изменившийся с японской войны сам Куропаткин утверждал, что «на успех его фронта рассчитывать очень трудно… как это видно из предыдущих неудачных попыток к наступлению, прорыв фронта немцев совершенно невероятен, ибо их укрепленные полосы настолько развиты и сильно укреплены, что трудно предположить удачу; скорее, нужно полагать, мы понесем громадные безрезультатные потери». Надо полагать, у русской армии был катастрофический кадровый голод, если войска в бой вели столь малопригодные к этому военные деятели и одиозные личности, как Сухомлинов, Иванов, Куропаткин. Последнего терпеть не мог великий князь Николай Николаевич, и пока он был главнокомандующим, Куропаткина и близко к войскам не подпускал (Григория Распутина, кстати, тоже. Известен его ответ на телеграмму «старца», который выражал желание приехать в Ставку «помолиться за воинов» — «приезжай, повешу»). Государь, посчитавший себя выдающимся стратегом и возглавивший армию, вынул из нафталина своего любимца Куропаткина и назначил его командовать сначала гренадерским корпусом, а затем Северным фронтом. Провалил несколько попыток наступления на своих участках, объясняя это «несоответственным употреблением артиллерии, дурной погодой и отсутствием сносных дорог в районе атак». Кто бы мог подумать, что в марте в болотистой Курляндии может быть плохая погода?