Небольшой каменистый островок далеко за мысом покрыт кустарником, кое-где видны и деревья. Дети рыбаков — хорошие пловцы, но не каждый из них решался доплыть до него. Сильное течение у берега может отнести в море, за рифы, а там рыбы с большими зубами. Хотя несколько раз мне доводилось видеть, как юноша и девушка утром во время отлива уплывали к острову, а возвращались вечером с приливом. На берегу их ждала родня с факелами. Под удары барабана — бочонка с натянутым на выбитое днище куском упаковочного пластика — молодую пару вели к старосте, а потом пили всей деревней ровно столько дней, на сколько хватало выпивки. Но поскольку никто из беженцев вроде бы не собирался проходить брачное испытание с местными чумазыми красотками, то замысел Мааса прост и ясен. Он переправит нас на остров, к примеру, собирать валежник, а когда вернет обратно, то без всяких проволочек объявит сервами. И ничего нельзя будет сделать, потому что на его стороне сила и закон. Вернее, он сам и есть закон, судья и палач в одном лице. А насколько Маас скор на расправу, мы увидели, когда он без лишних разговоров отрубил мизинец старшему сыну, потому как тот «смеялся и шутил» с какой-то веселой вдовушкой, на которую, видимо, положил глаз сам староста.

— Не терпится Маасу, — сказал я. — Мог бы подождать немного, все бы само попало в его лапы. Или боится, что в город нас переместят. Бежать нам некуда, я об этом уже думал. Кругом пустыня. Да и Волковы далеко не убегут.

— Тут не думать надо, а соображать! Ивана староста заберет себе, меня тоже, насчет остальных он уже договорился с соседней деревней. Две новые лодки и четыре вьюка дают. За стариков Волковых и Павла, за твою семью, за Лепса. Я знаю, да. Я слышал, как Маас торговался. Он сначала хотел твою жену себе оставить, но тогда остался бы без двух вьюков. Вот так вот.

Убить бы Мааса, прямо сейчас убить, пока он не ожидает ничего худого от бесправных беженцев, выпустить кишки его же палицей-топором, а потом скормить останки рыбам, чтобы соус покрепче вышел… Я тряхнул головой, отгоняя кровавое, но такое упоительное наваждение. Еще немного, и мы тут уподобимся местным дикарям. «А что в этом плохого?» — шепоток из темных закоулков сознания звучал убедительно, но я еще не настолько озверел, чтобы давать волю диким инстинктам. Керби, однако, что-то увидел в моих глазах, опасливо отодвинулся на самую малость, дернулся, может, сам того не заметив, а голос его стал ниже, он словно решил успокоить меня.

— Я все продумал. Соберемся быстро и уйдем далеко. Волковы остаются, я с ними уже говорил. Иван сказал, что если Маас попробует разлучить его с родителями и с Павлом, то он ночью лодки спалит, а в чаны с соусом извести накидает. Этот сможет.

— Молодец!

— Ну, не знаю. Плохо ему будет. Мы уйдем, а его голодом уморят, если не покорится. Ладно. На все полчаса. Надо собрать вещи, которые сможем унести, и воды, воды побольше.

— Не спеши, — я оглянулся на темный квадрат палатки, еле заметный на фоне обрыва. — Куда бежать? Километров триста до города — это морем, а вдоль берега по заливу в два раза больше, как минимум. В первой же деревне нас схватят и либо вернут Маасу, либо себе присвоят.

— Мы туда пойдем… — прошептал Керби, показывая большим пальцем себе за спину.

Поскольку он стоял спиной к обрыву, я решил, что Керби перепутал направление. Во время долгих ожиданий в казенных кабинетах я насмотрелся на карты Тугама, в обилии развешанные на стенах. Старые, архаичные карты, начинка давно вышла из строя, и разглядеть можно было только контуры континента и населенные пункты. Работающие панели висели, наверное, только у больших начальников, к которым беженцам ходу не было. Так вот, за спиной Керби по крутым скользким тропинкам можно выбраться на обрыв. За густыми зарослями крупной, но несъедобной ягоды сразу начинаются песок и камни да изредка выпирают большие валуны, обрамленные жесткой рыжей травой. Это пустыня. Взобравшись на валун, можно увидеть вдалеке белесую полосу, которую легко принять за дорогу.

В первые месяцы нашего пребывания в Райской Рыбалке я чуть ли не каждый день продирался через цепкие ветки, лез на камни и долго всматривался в сторону белой полосы. Но так никого и не увидел, ни пешехода, ни вьюка — местную разновидность тягловой скотины. Однажды рискнул и почти полдня шел в ту сторону, а когда дошел, то увидел, что это действительно дорога, но идти по ней тут же расхотелось — она была усеяна костями, источенными песчаными ветрами, и, как мне показалось, среди них виднелись и человеческие останки. Может, в сезон ветров пропал здесь путник, а скорее, от жажды умер, не догадавшись свернуть к берегу или не зная пути. Сухо в пустыне, и, кстати, непонятно, где берут начало ручьи, выбивающиеся из-под камней близ скал, нависающих над поселком. Хорошая, вкусная вода, наверное, из подземных родников. Знать бы, где находятся колодцы, да и есть ли они вообще…

— Там пустыня, — сказал я. — Весь континент — пустыня. Некуда идти.

— А мы не одни пойдем, мы с караваном.

В слабом лунном свете я разглядел самодовольную ухмылку Керби. Он явно что-то вынюхал, и ему не терпелось в который раз показать свое превосходство. А ведь останься мы здесь навсегда, рано или поздно он может занять место старосты, — пришла мне в голову неожиданная мысль.

— Идет большой караван, вот так. И мы с ним пойдем до самой столицы. А там большой порт, и корабли прилетают часто, я знаю точно.

— Постой, постой! — мысль о столичном космопорте взволновала меня. — Какой еще караван, куда идет?

— Ну, вот этого как раз точно не знаю, — техник замялся. — Староста говорит, большой караван, кажется, с торговцами, а может, и с паломниками. В пустыне есть оазис, там какая-то местная святыня, вот караван туда движется. Завтра пройдут недалеко от деревни. Маас долго болтал об этом с другими старостами. Они сговорились никого не выпускать из деревень, чтобы за караваном не увязались. Вот и праздник потому. Все запасы браги выставил, черт старый. Так что если сейчас не уйдем, завтра поздно будет.

— Ночью идти в пустыню? Ловко придумал. Начнется песчаная буря, и всем конец.

— Какая буря?! До сезона бурь еще месяца три-четыре. Так что пересидим до утра, перетерпим. Палатки оставить придется, чтобы не сразу заметили наш уход.

— А если караван нас не подберет? Может, в машинах мест не будет? Или разминемся с караваном?

— Что мы теряем? — хмуро ответил Керби.

Да, прав техник, после того как мы потеряли все на Айконе, список новых потерь теперь не занял бы и страницы. Рискнуть можно. Ночь в пустыне как-нибудь переживем, тем более что бури и впрямь стихли. Недавно они колонной пескоструйных машин прошлись над побережьем. Скалы прикрывали нас со стороны континента, а то вряд ли бы в Райской Рыбалке осталось что-либо выше пенька дынного дерева. Тогда я понял, почему здесь селятся на узкой полоске земли между морем и окаймляющей почти весь континент длинной грядой. Не знаю, есть ли в пустыне ядовитые насекомые и опасные звери, но делать-то все равно нечего! В столице, если повезет, мы сможем попасть на судно и улететь, а вот в Райской Рыбалке нет шансов даже остаться свободным человеком.

Ближе к утру ветер, поющий на разные голоса в расщелинах скал, угомонился, лишь шорох осыпающихся мелких камней и хруст песка под ворочающимися в полусне беженцами нарушали тишину. Спать удавалось урывками. Иногда мне слышались тихие голоса, словно кто-то бормотал во сне, порой казалось, что неподалеку легонько всхрапывает сонный вьюк, пришлепывая слюнявыми губами. Время от времени над нашими головами пролетали какие-то птицы, я вздрагивал от их стрекочущих голосов — мне казалось, что староста пустился в погоню и настиг нас. Труда догнать нас ему бы не составило, мы затаились недалеко от берега, в самом начале пустыни. Одна надежда на то, что рыбаки перепили дынной браги, и пока соберутся с силами, мы уже будем далеко.