— Это верно.
— А тут собака, — горячо продолжал мужчина в кепке, — несознательное животное, тварь, так сказать Хотите, давайте ее рефлексы проверим. Я ей сейчас брошу чего-нибудь, а вы возьмите со скамейки чемодан. Поставим его обратно.
— Лучше вы берите чемодан, а угощения я буду ей бросать.
— Зачем же вам беспокоиться? Вот у меня булочка имеется и конфетка. Булочка все равно черствая… Эй, Жучка, на, куси, куси!
Мужчина в кепке бросил собаке круглую, твердую, как камень, булку. Ударившись с легким звоном о скамейку, булка упала на землю. Собака подняла правое ухо, потом соскочила со скамейки и вдруг, быстро и ловко работая передними лапами, зарыла булку в землю, рядом с ножкой скамейки.
— Ишь ты, какая, — с некоторым уважением сказал мужчина в шляпе. — Запас себе делает. Бережливая, чертовка. Дайте-ка сюда конфетку. Я брошу, а вы берите чемодан.
Он освободил конфетку от бумажной обертки, плюнул на нее и бросил собаке.
— Иси, иси! Куш!
Собака обнюхала конфетку и тут же зарыла ее рядом с булкой. Мужчина в кепке сделал шаг по направлению к скамейке и протянул руку к чемодану. Собака глухо и грозно зарычала.
— Идемте, ну ее к черту, — вдруг сказал мужчина в шляпе. — Что-то не нравится мне эта собака. Не хочу рисковать брюками.
— Даром только булку на нее загубили, — сердито согласился с ним мужчина в кепке. — Тоже мне цаца сидит, подумаешь!
Они ушли. Собака снова вскочила на скамейку и уселась в той же позе терпеливого ожидания. Мимо нее сновали люди, раздавались свистки паровозов, вдали по рельсам, мерно лязгая железом о железо, катились вагоны маневрирующих составов, но собака, казалось, не обращала никакого внимания на это движение и шум. Она ждала хозяина.
Наконец он явился. Это был молодой пограничник, остроносый, с карими мягкими, очень внимательными глазами.
— Заждался, Индус? — сказал он, потрепав собаку по лохматой голове. — Скоро поедем. Что с тобой? Чего ты волнуешься?
Индус соскочил со скамейки и, так же быстро работая передними лапами, стал отрывать свои запасы. Пограничник нахмурился.
— Что там у тебя? Давай сюда.
Индус отрыл булку, осторожно взял ее в зубы и подал хозяину Затем отрыл конфетку, отдал и ее. Вслед за этим он сел на землю и преданно улыбнулся хозяину. Улыбка его говорила:
«Вот видишь, как я знаю службу. Меня надо похвалить».
— Молодец, Индус! — сказал пограничник и, обратившись к пассажирам, сидевшим на соседней скамейке, прибавил — Граждане, кто давал собаке булку и конфетку?
На скамейке не ответили. Потом какая-то женщина в платке сказала:
— Давеча какие-то два стояли тут и любовались вашей собачкой.
— Придется их поискать. Индус, ищи
— Пожалуй, что не найдет их теперь. Давно это было.
— Найдем, — сказал пограничник, улыбаясь. — Не таких находили.
Опустив голову к земле, Индус уверенно побежал вперед по платформе. Хозяин шел сзади.
А через десять минут Индус уже привел хозяина в зал первого класса, где за столиком сидели и мирно пили пиво проверявшие его собачью честь незнакомцы.
Заметив пограничника и собаку, деловито направлявшихся прямо к ним, мужчина в кепке поперхнулся пивом, а его спутник нервно заерзал на стуле.
— Получите вашу булочку и конфетку, — сухо сказал пограничник и положил на стол приятелям запачканную землей булку и почерневший леденец.
Наступило неприятное молчание.
— Это мы угостить хотели… вашу собачку, — заискивающе залепетал мужчина в шляпе — Видим, сидит собачка одна, скучает… Мы не знали, что это такая собака. Мы думали, что это обыкновенная штатская собака.
— Эта штатская собака, граждане, задержала сто нарушителей границы.
— Ну?! То-то я смотрю, что у них на морде, извиняюсь, на лице выражение такое интеллигентное.
— Зачем вы давали ей булку и конфету, гражданин?
— Это самое… хотели с ними познакомиться
— Теперь познакомились? Довольны?
— Оч-чень, оч-чень рады, — сказал мужчина в кепке, встал и даже шаркнул ногой, почтительно глядя на равнодушного Индуса.
— Пошли, — сказал хозяин, убедившись, что знакомые Индуса не представляют для него никакого интереса, и взял собаку на поводок.
Они вышли вместе, человек и собака — два друга.
ЗНАКОМОЕ ЛИЦО
Когда Паромовы съели холодную курицу, ехать стало скучно. А тут еще пошел дождь, и холодные капельные улитки медленно поползли по стеклам вагонного окна.
— Кто куда, а я на боковую, — потянувшись, сказал Паромов. — Сюся, иди зови проводника, пусть приготовит постели.
Сюся, наследный принц династии Паромовых, сопя слез с дивана и, гордый ответственным поручением, убежал. Вскоре он вернулся в сопровождении черноусого бравого проводника с веселыми карими украинскими глазами.
Проводник быстро и ловко постелил все четыре постели, получил деньги, выписал квитанцию, сказал: «Спокойной ночи, граждане» — и вышел.
— Какое интеллигентное лицо у этого проводника, — сказала Елена Петровна, жена Паромова.
— Очень приятное лицо, — откликнулась старушка Мария Герасимовна, ее мать.
— А главное, он страшно на кого-то похож, — заключил Паромов, — на известного какого-то человека… Вот память — не могу вспомнить — на кого!
Помолчали.
— На известного какого-то человека, — пробормотал Паромов, — не то на полководца знаменитого, не то на писателя. Вертится в голове, а вспомнить не могу… Сюся, ну-ка скажи, каких ты знаешь знаменитых полководцев с усами?
— С усами, папа? Буденный.
— Нет, из старых. Из истории.
— Из истории? Чапаев.
— Вот заладил. Из той истории, из древней, с царями которая.
— С царями я не помню, — растерянно сказал Сюся. — Александр Македонский не подойдет, папа? Его даже Чапаев хвалил. Очень знаменитый полководец и как раз древний.
— Александр Македонский без усов. Они все тогда бритыми ходили. Давай следующего.
— Наполеон Буонапарте, знаменитый полководец, — сказала старушка Мария Герасимовна.
— Наполеон, Мария Герасимовна, как родился без усов, так и помер без усов.
— Разве? Пардон, забыла. Тогда Кутузов.
— Вы что, смеетесь надо мной, Мария Герасимовна? Кутузов никогда не носил усов. Усатых давайте, усатых!.. Вот черт, ну прямо так и вертится в голове.
— Петя, ложись спать, утром вспомнишь, — примирительно предложила Елена Петровна.
— Пока не вспомню, все равно не усну. Ты же меня знаешь, Лелечка. Лучше помогай мне вспоминать. Скобелев? Нет, не Скобелев. Жоффр? Нет, не Жоффр. Бетховен? Тьфу, это композитор, а не полководец!.. Пойду еще раз на него посмотрю — может, тогда вспомню
Когда Паромов вернулся в купе, женщины и Сюся уже лежали и делали вид, что сладко-сладко спят. Паромов присел на край диванчика и попытался прогнать мысль о проводнике, похожем на знаменитого полководца. Но не тут-то было! Мысль жужжала и кружилась в паромовской голове, назойливая, как слепень в конюшне
— Леля, ты спишь? — тихо сказал Паромов жене. — Мне кажется, что он, скорее, на знаменитого писателя похож. Ради бога, напомни мне, какие есть усатые писатели.
— Дайте людям покой, Петр Васильевич, — вдруг сердито сказала старушка Мария Герасимовна. — Жорж Занд, кажется, с усами.
— С вашего разрешения, Жорж Занд — дама, и притом безусая. Спите лучше, Мария Герасимовна, чем глупости говорить.
Старушка Мария Герасимовна обиделась и повернулась к стенке.
— Степан Степанович — писатель с усами, — неопределенно улыбаясь, сказала жена Паромова.
— Вечно ты со своим Степан Степановичем! У проводника лицо во сто раз умнее и выразительнее, чем у твоего Степана Степановича. Ты мне лучше из классиков давай. Из классиков многие усатые.
— Классики не усатые, а бородатые, — наставительно сказала старушка Мария Герасимовна. — Например, Лев Толстой — уж такой классик, что дальше некуда. И с бородой!
— Но у него-то бороды нет!
— У кого у него?
— У проводника!