Впрочем, разговор не клеился. Кларк с доктором, вопреки обыкновению, даже не перешучивались. Баркер был мрачен. С лица японца не сходила задумчивость, даже когда он извлек фляжку.

— Я смотрю, ты не только шоколад любишь, — впервые ухмыльнулся Кларк.

Кадзусе пожал плечами. Тонкие пальцы японца свернули пробку. Из фляжки в стакан полилось прозрачное.

— Будете?

Баркер кивнул. Александр тоже не стал сопротивляться, когда доктор и ему подставил стакан, плеснул на два пальца. Лишь повел ноздрями, ловя резкий запах.

— Что это? — спросил отстраненно.

— Саке.

— Распитие алкогольных напитков на борту корабля запрещено установленными правилами, — казенно пробубнил Александр.

— Знаешь, Алекс, правила не предписывают мне выходить в безвоздушное пространство, чтобы понаблюдать за трупами.

— Вот уж не думал, что вид мертвеца может шокировать врача.

— Во-первых, я не патологоанатом, — задумчиво произнес Кадзусе. — Во-вторых, меня не шокирует вид трупа. Но знать, что ты мог сохранить человеку жизнь и опоздал…

Японец замолчал и приложился к стакану. Александр наблюдал, как доктор проглатывает половину его прозрачного содержимого, как набрасывается затем на еду.

Баркер последовал его примеру. Несмотря на нехилые габариты, пил он как-то неумело, пригубляя маленькими глоточками.

«Сколько не объединяй народы, не рушь границы, не снимай языковые барьеры, а менталитет так просто не вытравишь, — пришла мысль. — Все равно мы разные. Есть особенности культуры, восприятия. Есть традиции. Вон, даже пьем по-разному».

Александр поднял стакан и осушил залпом. Выдохнул. Саке он раньше никогда не пил. Как-то не довелось. Хваленый рисовый напиток на вкус оказался отвратительным. Больше всего походил на теплую, разбавленную водку.

— Никому бы вы ничего не спасли, — буркнул Александр, принимаясь за еду. — Заранее было ясно, что это бесполезно. Научники накосячили, искали с кем вину распополамить. Вот и нашли нашего капитана. Только тут они дважды промахнулись. За то, что нас с курса сдернули, у них проблем только прибавится.

Баркер поглядел на Погребняка, хмыкнул:

— Тебя как будто это радует?

— Мне как будто это безразлично, — в тон ему отозвался Александр. — Меня другое волнует.

И он замолчал, покручивая в пальцах пустой стакан. Пауза получилась долгой. Кларк спокойно вернулся к еде, будто его ничего больше и не трогало. Кадзусе тоже пытался сохранить отстраненный вид, но все же сдался.

— И что же, позволь спросить?

— Здоровье экипажа. Мы как-то говорили с тобой об этом. Так вот оно волнует не только тебя.

Японец склонил голову в полупоклоне.

— Сегодня, как мне кажется, экипаж показал здоровую сплоченность и сработал как единый организм.

Александр покачал головой.

— Если сегодня всем членам экипажа можно было ставить одинаковый диагноз, это не значит, что все здоровы.

— О чем ты?

По глазам японца было видно, что он обо всем догадывается, но боится признаться в этом даже себе. Баркер тоже отвлекся от тарелки, сидел и смотрел поочередно, то на Кадзусе, то на Погребняка, но влезать в разговор не спешил. Они ждали.

Можно было пожалеть обоих и сыграть в дипломатию, но Александр решил бить наотмашь.

— Я о сегодняшней выходке, — жестко произнес он. — Я о капитане, который вместо того, чтобы принимать решение, играет в демократию и устраивает голосование. Я об экипаже, который единодушно поддерживает и реализовывает бредовую, бесполезную и совершенно иррациональную идею.

— Люди были в опасности, — упрямо отрезал Кадзусе.

— Люди были мертвы.

— Мы не могли знать это наверняка, Алекс. А человеческая жизнь бесценна.

Кровь прилила к голове. Александр стиснул челюсти, чтобы не сорваться. Мысленно сосчитал до пяти. Попытался продолжить так же твердо и холодно, но в голос все равно просочился сарказм.

— Бесценна? Полно тебе. Я слышал эту туфту еще в школе. Давай не будем про слезинки ребенка. Каждая жизнь имеет цену. Тебе нужны доказательства? Пожалуйста. Ты знаешь, сколько стоит корабль, на котором мы летим? Ты знаешь, сколько стоит преобразователь Хольдермана? А если учесть, что это преобразователь последней модификации — по всей видимости, единственной рабочей модификации, что таких преобразователей всего два…

— К чему ты это?

— Ты знаешь, сколько стоит сопровождение нашей экспедиции? Сколько стоит подготовка экипажа? Ты знаешь, что только над подбором экипажа, над тем, чтобы собрать нас пятерых на этой посудине, полгода работал отдел в полсотни человек. И это не тетки из кадрового агентства, это специалисты высочайшего уровня. Ты представляешь масштабы затрат на наш полет?

— Я представляю, — вклинился Баркер, оттесняя японца. — Дальше что?

— Хорошо, — злорадно процедил Александр. — Тогда второй вопрос: тебе известна цель нашей экспедиции?

— Как всем.

— Великолепно. И что мы получаем в итоге? В нас пятерых, в нашу экспедицию вложены миллиарды. От результатов нашей экспедиции будет зависеть будущее человечества. А мы, не успев выполнить еще ни одной из поставленных задач, рискуем всем по обоюдному согласию. И ради чего?

— Саша, разреши поинтересоваться, в который раз ты участвуешь в подобного рода экспедиции? — набычился Баркер.

— Это имеет значение?

— И все же?

— В подобного рода экспедиции, — отчеканил Александр, — я участвую первый раз. Как и любой другой из членов нашей экспедиции. По той простой причине, что это первая в истории человечества экспедиция подобного рода.

«Не так, — пронеслось в голове. — Он военный, с ним надо иначе».

— Я не об этом, Саша. Здесь космос и…

Александр зло шарахнул пустым стаканом по столу, обрывая Баркера на полуслове.

— И я не об этом, Кларк. Ты знаешь, что такое устав. Не мне тебе это объяснять. Устав предполагает принятие решения командиром и беспрекословное следование этому решению подчиненных. Устав не предполагает демократии.

Баркер, хотевший было что-то сказать, запнулся.

— Далее, — продолжил Александр. — Командир отряда несет ответственность за свой отряд. И силами этого отряда выполняет задачи, поставленные высшим руководством. Что получится, если каждый командир начнет плевать на поставленные задачи и бежать спасать мир, который, кстати говоря, об этом не просит?

Александр поймал себя на том, что голос его звучит чеканно, будто он вбивает каждое слово в голову Кларка. Да, наверное, с ним так и надо.

— Скажи мне, в чем я не прав, Кларк? Только не говори про бесценность жизни. Мы уже посчитали, сколько мы стоим. Если хочешь, можно прикинуть, сколько стоит старое грузовое судно вместе с грузом и тремя обормотами, которые его транспортируют.

Баркер молча, фильтровал сказанное. В нем явно боролись две правды.

— И все же, Алекс, — снова подал голос японец. — Жизнь бесценна. Как бы ты не вдавался в арифметику. С точки зрения родных этих бедолаг…

— А с точки зрения твоих родных, твоя жизнь чего-то стоит? — парировал Погребняк. — Только те, как ты выразился, бедолаги уже мертвы, и с их близкими все понятно. А ты сегодня имел все шансы точно так же отправиться на тот свет. Причем ни за что, за сиюминутную иллюзию нужности. Что бы сказали на это твои близкие?

Доктор не ответил. Лишь покачал головой.

— Ты не прав. Чисто по-человечески.

— А мне плевать. У нас есть задачи, которым мы следуем, приказы, которым подчиняемся. Мы можем подвинуть человечество на новую ступень истории, а вы рискуете всем непонятно ради чего.

Японец грустно улыбался и качал головой, все больше напоминая китайского болванчика.

— Это гордыня. Ради того, чтобы наши имена вписали в историю…

— Не подгоняй все под свое мировосприятие, док. Не ради того, чтобы наши имена вписали в историю. А ради этой истории. Ради того, чтобы население Земли завтра шагнуло в завтра, а не топталось во вчера.

Александр резко поднялся и вышел. Сзади донесся лишь пшик закрывающейся двери и тишина.