В его весьма разнообразной жизни имелся и такой эпизод. Во время Войны за испанское наследство Дампир был капером. Имея небольшую эскадру из двух кораблей, «Сент-Джордж» («St. George») и «Санк Пор» («Cinque Ports»), он нападал на французские и испанские суда в Тихом океане. Однажды моряк с «Санк Пор» крепко повздорил то ли со своим капитаном Стрэдлингом, то ли с Дампиром. Во всяком случае, капитаны приняли совместное решение: высадить вспыльчивого подчиненного на ближайший необитаемый островок Мас-а-Тьерра, входящий в небольшой архипелаг Хуан-Фернандес, что расположен неподалеку от побережья Чили. Скандалисту оставили оружие, запас продовольствия и боеприпасов, а кроме того, Библию, несколько книг по мореходству и инструменты. Спустя четыре года Дампир вновь оказался в районе архипелага Хуан-Фернандес, вспомнил о высаженном моряке и решил его навестить. Тот оказался в относительно добром здравии, был принят на борт и доставлен в Англию. Наказанного столь жестоко моряка звали Александр Селкирк — впоследствии, как мы знаем, он стал главным претендентом на роль прототипа Робинзона Крузо.

Самому Уильяму Дампиру тоже довелось побывать в роли Робинзона. Правда, недолго — несколько месяцев. В феврале 1700 года его судно потерпело кораблекрушение. Дампир потерял почти все свое имущество, но спас дневники и гербарий. В апреле того же года он и его товарищи были взяты на борт проходившим в этих краях английским судном.

Вообще пиратское сообщество было чрезвычайно пестрым. Большую его часть составляли эмигранты из Старого Света — из Англии, Франции, Голландии, а также из Испании и Португалии. Правда, уроженцы Пиренейского полуострова относились в основном к представителям гонимых меньшинств — евреям, маранам (крещеным евреям) и морискам (крещеным маврам). Все они бежали в Новый Свет от преследований инквизиции и легко нашли общий язык с английскими и французскими врагами бывшей родины.

Около трети корсаров были, по мнению исследователей, чернокожими — беглыми рабами с плантаций или же африканцами, освобожденными из трюмов кораблей работорговцев. Попадались среди «Берегового братства» и местные уроженцы — сыновья колонистов. Одним из них был майор Стид Боннет, также стремящийся в прототипы капитана Блада.

Его называли «пират-джентльмен». Он родился и прожил большую часть своей жизни все на том же острове Барбадос. Стид Боннет был старшим сыном богатого английского плантатора. Унаследовав поместье отца, Боннет женился на дочери другого крупного землевладельца. Он имел все: богатство, хорошее образование, чин майора в местных войсках, солидное общественное положение. Но, похоже, все это не спасало молодого джентльмена от скуки. Во всяком случае, в один прекрасный день господин Боннет купил судно, вооружил его и нанял экипаж в семьдесят человек — разумеется, тайно. С этого момента респектабельный плантатор начал вести двойную жизнь. Оставив жене и особо близким друзьям доверенность на управление поместьем, Стид Боннет отправился в «деловую поездку», то есть занялся морским разбоем. Спустя какое-то время его другом и наставником стал знаменитый Эдвард Тич по прозвищу Черная Борода.

Пиратская карьера майора Стида Боннета оказалась недолгой. В 1718 году во время очередной «деловой поездки» его поймали и повесили.

Любопытная деталь: пират-джентльмен был страстным библиофилом. Его подчиненные знали, что, прежде чем потопить захваченный корабль, они должны были перетащить в каюту своего капитана все найденные на борту книги. Бьюсь об заклад, что в библиотеке Стида Боннета почетное место занимали «Оды» Горация, которые, как сообщает Р. Сабатини, на досуге и в периоды хандры любил почитывать капитан Блад.

Увы. Капитан Блад никогда не существовал в действительности. Сабатини воспользовался биографиями и чертами характера множества людей для создания этого образа. Но и этого было мало. Потому что все те люди, которых можно назвать прототипами капитана Блада, были не самыми приятными джентльменами. Беспринципные авантюристы, кровожадные головорезы, интриганы и заговорщики, они в лучшем случае могли бы похвастаться личной храбростью, но не благородством, интеллектом или обаянием Питера Блада. И то сказать: сколько бы вы ни искали в документах той поры, вам не удалось бы найти среди подлинных пиратов (даже если их называли корсарами или каперами, флибустьерами или буканирами) благородных мстителей, воевавших по-джентльменски, избегавших жестокости или проявлявших иные высокие качества человеческой натуры.

Помню, впервые читая знаменитую книгу Александра Эксквемелина «Пираты Америки», содержавшую, что называется, сведения о флибустьерах Карибского моря из первых рук, я был невероятно разочарован даже не столько жестокостью или алчностью Моргана, Л’Оллонэ, Леграна, сколько явной заурядностью подавляющего большинства этих романтических героев. Они показались мне тогда невообразимо скучными.

И, конечно же, баснословные сокровища в их добыче почти не встречались. В основном пираты довольствовались не золотом и алмазами, а выделанными кожами, какао и тому подобными грузами, которые они могли захватить на торговых судах. Нечасто герои Тортуги рисковали нападать на крупные флотилии, перевозившие подлинные ценности. Иной раз случалось, но очень, очень редко.

Однако у литературы свои законы. Ей нужны романтические герои. И потому на страницах книг продолжали появляться благородные пираты, обаятельные грабители, честные рэкетиры и самоотверженные гангстеры. Повсюду — в Новом Свете и Старом, в Америке и России, в Англии и Японии.

И, разумеется, в русской литературе Флибустьерским морем было, безусловно. Черное. А русской Тортугой — конечно, Одесса. В ряду же благородных разбойников первое место занимает неподражаемый Беня Крик.

А в знаменитой пиратской песне из «Острова сокровищ», оказывается, нет никакой разбойничьей романтики. «Пятнадцать человек на сундук мертвеца» — помните? «Йо-хо-хо, и бутылка рому…» «Мертвецом» на тогдашнем жаргоне называлась всего-навсего пустая, опорожненная бутылка. «Сундук мертвеца» — ящик пустой тары. Только и всего.

Когда в раннеперестроечные годы были опубликованы дневники Исаака Бабеля времен службы писателя в Первой конной, многих поразила почти документальная точность его знаменитой «Конармии».

Например, в дневнике мы читаем вот такую запись: «Начальник конского запаса Дьяков — феерическая картина, красные штаны с серебряными лампасами, пояс с насечкой, ставрополец, фигура Аполлона, короткие седые усы, 45 лет, есть сын и племянник, ругань фантастична, привозят из отдела снабжения, разломал стол, но достал. Дьяков, его любит команда, командир у нас геройский, был атлетом, полуграмотен, теперь „я инспектор кавалерии“, генерал, Дьяков — коммунист, смелый старый буденновец…»

«…Крестьянин захлебывается от негодования, показывает полумертвого одра, которого ему дали взамен хорошей лошади. Приезжает Дьяков, разговор короток, за такую-то лошадь можешь получить 15 тысяч, за такую — 20 тысяч. Ежели поднимется, значит это лошадь»[8].

А вот в «Конармии»:

«На огненном англоарабе подскакал к крыльцу Дьяков, бывший цирковой атлет, а ныне начальник конского запаса — краснокожий, седоусый, в черном плаще и с серебряными лампасами вдоль красных шаровар…

— Вон, товарищ начальник, — завопил мужик, хлопая себя по штанам, — вон чего ваш брат дает нашему брату… Видал, чего дают? Хозяйствуй на ей…

— А за этого коня, — раздельно и веско начал тогда Дьяков, — за этого коня, почтенный друг, ты в полном своем праве получить в конском запасе пятнадцать тысяч рублей, а ежели этот конь был бы повеселее, то в ефтим случае ты получил бы, желанный друг, в конском запасе двадцать тысяч рублей. Но, однако, что конь упал — это не хвакт. Ежели конь упал и подымается, то это — конь; ежели он, обратно сказать, не подымается, тогда это не конь…»