— Пусть осмотрится. На ветер, на ветер его поверни.

— Какой ветер? Едва тянет с захода.

— И то ладно.

Стоян осторожно развязал должик и велел псарю спустить собаку. Пес сразу кинулся вперед, ловя дрожащими ноздрями запахи поля.

Ястреб, увидев рыскающего пса, уже не спускал с него блестевших глаз. И вот пес замер, шумно потянул носом и вильнул кончиком хвоста. Ловчий знаком показал княжичу: «Подымай ястреба». Александр медленно стал поднимать руку вверх, почувствовав, как напрягся ястреб, клонясь вперед.

— Хоп! — молвил псарь. Собака ринулась вперед. И почти из-под морды ее рванулась вверх перепелка.

Александр толкнул правую руку вперед, помогая ястребу сразу набрать скорость. Словно стрела из лука, ринулся ястреб вслед своей жертве. В считанные мгновения он нагнал ее, вонзил в спину когти и плавно опустился на землю. Когда к нему подбежали люди, он свирепо когтил перепелку. Ястреб сердился, шипел и не хотел отдавать добычу. Тогда Александр осторожно стал разгибать ему когти.

— Ну вот, умница, — сказал он ястребу и, спрятав за спину перепелку, положил ее в вачик[47].

— И ты молодец, Александр Ярославич, — искренне похвалил ловчий. — Все сотворил как надо.

Перепелок на поле и впрямь оказалось много. Но когда княжич выпростал из лап ястреба двенадцатую, Стоян сказал:

— Довольно. Едем ко двору.

— Почему? — изумился Александр. — Еще ж и солнце не село.

— Для начала хватит.

— Но он же еще имает.

— Вот и хорошо, что имает. А ну как выпустит какую? Это для первого лова ох как плохо.

Возвращался княжич домой в великолепном состоянии духа. Ах какое чудное занятие — лов! Как замирает сердце перед взлетом перепелки! Как лихо срывается ястреб в погоню за ней! Как быстро настигает ее! И… р-раз!

В глазах княжича до сих пор стоят эти прекрасные мгновения.

А между тем они давно едут лесом, давно закатилось солнце, и наступившая ночь становится все темнее. Деревья черные и таинственные обступают их. Как это Стоян, едущий впереди, видит верный путь?

Вверху меж деревьями нет-нет да мигнет далекая звезда. И в этой жуткой темноте княжич с благодарностью вспоминает кормильца, который настоял на своем и послал с княжичем добрую дружину. Александр не видит дружинников, только тени их едва различает, но слух чутко ловит звуки. То глухо звякнет меч о стремя, то фыркнет конь, то скрипнет седло под молодцем. И тепло на душе от мысли, что рядом дружина верная и надежная.

Но едва лес кончился и выехали в долину, как впереди голос Стояна звонко и повелительно спросил:

— Кто такие? Стой!

Вместо ответа топот копыт и тревожные крики.

— Сто-ой! — рявкнуло несколько глоток разом.

Стрела, пущенная вслепую, попала в коня дружинника. Конь прянул, от боли заржал жалобно. И сразу сорвалась дружина в угон за убегавшими. И игрений рванулся вместе со всеми, норовя по привычке обойти передних. Никто уже не кричит, только сопят мчащие кони.

На таком скаку трудно вложить стрелу, натянуть и спустить лук. Оно бы и можно, да не попадешь. Милое дело — сулица. Легка, звонка и сама к ладони прилипает. Целься и бей. Вот только нагнать чуть еще. Чуть-чуть.

Утекающим — их четверо — худо бежать, какая-то поклажа у каждого приторочена за седлом. Не иначе награбленное. И потому все ближе и ближе к ним преследователи.

Дружинник, скакавший впереди, откинулся в седле назад, чтобы бросок мощнее был, и тут же сильно кинул тело вперед, посылая сулицу за беглецами.

«Гха!» — вскрикнул один и на полном скаку вывалился из седла. Кони вихрем промчались над тем местом.

Оставшиеся трое бросились в разные стороны. Полетело им вдогон несколько сулиц. Дружинники молча, не сговариваясь, разделились на три части, не желая упустить ни одного.

Вскоре тот, который мчался средним, вскрикнул по-заячьи и стал крутить левой рукой, пытаясь избавиться от сулицы, застрявшей в плече. Дружинники мигом обошли его. Кто-то схватил коня за повод, другой выхватил меч, чтобы срубить злодея. Но он, завизжав, скользнул с седла в траву, пытаясь хоть на миг продлить себе жизнь.

— Стой! — закричал княжич, увидев, как взметнулись мечи разгоряченных дружинников. — Живьем брать! Живьем!

Александр подскакал, легко соскочил с коня. Дружинники подняли из травы человека. Княжич еще и лица не рассмотрел, как вдруг пойманный упал на колени и закричал, захлебываясь в слезах:

— Александр Ярославич! Александр Ярославич! Это ж я, Станила!

— Станила! — поразился Александр.

— Станила, — ахнули дружинники и тут же заругались: — Ты что ж, козье вымя, бежишь от своих аки тать?!

Но напуганный и обрадованный внезапным избавлением от смерти Станила ничего не слышал, не понимал.

— Господи милостливый… Господи, благодарю тебя за спасение души моей, до скончания живота моего раб я твой… — шептал он и плача и смеясь.

И тут Александр вспомнил о спутниках Станилы.

— Скорей вдогон, — закричал он. — Их же побьют. Скорей!

Поскакало в темноту сразу несколько дружинников, вопя и свистя своим товарищам.

— Ты что же, только с виры возвращаешься? — спросил княжич Станилу, понемногу начавшего успокаиваться.

— Верно, Александр Ярославич, с дикой виры мы ехали. А тут у леска окрик. Мы думали, збродни.

— На виру неделя дается вирнику, а ты, никак, две или три недели там кормился?

— А как же со смердами-то быть, Александр Ярославич, — залепетал угодливо Станила. — Сами, чай, не несут. Все из них силой, все палкой надоть.

— Собрал?

— Собрал. Как не собрать. Чай, я пес ваш верный. Все сорок гривен при мне.

— А что в тороках?

— Ой, там так, — махнул рукой Станила. — Обиходишка кой-какой, рухлядишка наша негожая.

— «Негожая»? — переспросил зло княжич. — Ври, да не мне.

Он брезгливо поморщился, отошел к коню, не глядя сунул носок сапога в ладонь подскочившему Ратмиру, пружинисто взлетел в седло.

Вскоре воротились дружинники. Молчали.

— Ну? — подхлестнул их Александр.

— Не поспели, Ярославич.

— Обоих?

— Обоих убили… Как ведать.

Александр наддал пятками в бока игренему, подъехал вплотную к Станиле и, даже не склонившись с седла, резко хлестнул его по лицу плетью.

— Поганый пес!

Снег перестал идти, но веяло злым холодом с полуночной стороны[48]. Ярослав Всеволодич неспешно ехал на своем вороном коне, кутаясь в шубу на куньем меху, заслоняя левую щеку от ветра бобровым воротом.

Сразу за ним следовали на конях сыновья Федор в Александр, сопровождаемые не только кормильцем, но и своими слугами Жданом и Ратмиром. Княжичи с кормильцем тоже в шубах дорогих, лишь слуги в овчинах нагольных. Вот и все, кого князь взял с собой прогуляться, развеяться за город.

Ярослава Всеволодича, с детства привыкшего к походам и ратным делам, томило не только безделие, но и неопределенность положения и долгое ожидание. Давно уже воротился он из похода в области Новгородскую и Торопецкую, которые поразорила налетевшая литва. На Ловати догнал он любителей поживиться за счет Русской земли и вкупе с Давидом Торопецким и Владимиром Ржевским учинил ворогам жестокий бой. Сеча была зла и кровопролитна. Более двух тысяч врагов посекли дружинники, а главное, воротили полон и добычу. Полегло немало и русских воинов, и в числе их князь Давид и любимый мечник[49] Ярослава Всеволодича Василий.

«Царствие им небесное», — шепчет князь и незаметно крестится. Потом оборачивается, ровно бы на Переяславль со стороны взглянуть, но взор его холодный скользит по лицам спутников. Особенно придирчиво он осматривает юных слуг своих сыновей. Будут ли они так же верны княжичам, как верен был Ярославу Василий? Будут ли храбры и бесстрашны, подобно этому? Или в жестокий миг оборотятся и вспять побегут, убоясь смерти, обгоняя своих повелителей, как дрогнул когда-то в Липецкой битве милостник Ярослава Даниил, будь он трижды проклят.