Мысль о Данииле и того более испортила настроение князю. И так думы у него кручинные, а тут еще этот Даниил Заточник вспомнился. Тьфу! Тьфу!

И ведь ничто не берет труса. Живет затворником в монастыре и, как слышал стороной князь, палит там по ночам горы свечей и скребет пером гусиным ночи напролет. Надо бы настоятелю как-нито намекнуть, дабы не давал пергамент переводить. Ишь ты, умник сыскался! Поди, чему-то поучает. А чему? Как поганым спину на рати показывать? Тьфу! Тьфу! Вот прилип, привязался, будто без него думать не о чем!

Тут о Новгороде, о столе Великого Новгорода думать надобно. Вот заноза-то в сердце княжеском.

Сколько раз уж он выручал сей град неблагодарный, ан нет, глядят вольные братья в сторону Чернигова, а не Переяславля. Уж больно им заполучить к себе князем хочется Михаила Черниговского. А он и свою-то землю без чужой помощи оборонить не может. Где ему Новгород еще под свою руку брать.

Знает Ярослав, чем люб новгородцам Михаил. Знает. Очень уж ласков с ними да мягок черниговский князь. А то невдомек вольным гражданам, что мягкостью да ласковостью земли родной от поганых не отстоять. Правда, есть и средь них умные бояре, которые ведают — без Ярослава Всеволодича не быть покою на Новгородской земле. И вот они-то давно подбивают Новгородское вече звать на стол к себе переяславского князя. И удачный поход Ярослава на литву должен помочь им в этом.

Великий князь Юрий Всеволодич советовал ему идти и садиться на Новгородский стол. Но слишком горд и самолюбив Ярослав Всеволодич, чтобы самому в князья наваливаться. Пусть пригласят вольные братья, поклонятся, чай, шеи у них от того не сломаются. А коли пригласят, тогда легче ими владеть будет. Чуть что, и прижать можно: сами звали, крест целовали. Терпите.

Ярослав Всеволодич подъехал к реке, по которой, медленно ворочаясь, плыли льдины. Хмурясь от дум своих, долго смотрел на темную холодную воду, на льдины, присыпанные белым снегом. Рядом сыновья своих коней остановили. Князь покосился на них, на сердце вроде потеплело. У какого отца не теплеет на душе при виде своих наследников? Чего уж там. Добрые растут отроки. Правда, старший что-то прихварывает. Лицом бледен, да и в кости тоньше младшего. Эхма! Князь даже себе не признается, да куда денешься: младший-то более ему по сердцу. Крепок, здоров, слава богу. Князь знает — лучший стол должен Федор по смерти отца унаследовать, и ему от мысли этой младшего жалко становится. Если Федору Новгород достанется, то для Александра надо хоть Переяславль удержать. Для деток родных надо потрудиться, чай, кровь-то в них мономашичья.

— Кто-то от града бежит, — прервал думы князя Сбыслав.

Ярослав Всеволодич откинул бобровый воротник, обернулся. От города мчался верховой. Князь понял: весть. И весть важная!

Подскакавший дружинник так резко осадил коня, что едва не перелетел тому через голову.

— Князь, послы из Новгорода!

— Ага-а, — блеснул очами Ярослав. — Припекло. Пожаловали вольные славяне. Где они сейчас?

— В твоих сенях, князь.

— Как? — вскинулся князь. — В сенях, в моих? Кто позволил?

— Бояре препроводили.

— Дураки-и, — стукнул Ярослав кулаком по луке. — Их у крыльца, у крыльца надо было до меня держать. Дураки.

Тут Федор Данилович посоветовал:

— На дураков кричать — время терять, Ярослав Всеволодич. Надо что-то примыслить.

— Не примыслю, как тут дело поправить.

— А так. Сам сейчас в сени не являйся, а пошли-ка княжичей. Это послам спеси-то поубавит. И я поеду, скажу, мол, занят князь. Завтрева примет к обеду.

— Молодец, Данилыч, — похвалил князь. — Скачи с княжичами. — Оборотясь к сынам, наказал: — С послами, окромя здравия, никаких речей не вести. Более всего Данилычу поддакивайте. С богом.

Княжичи разом повернули коней. Потянули поводья и их слуги, но князь вдруг махнул им рукой.

— А вы останьтесь.

Переглянулись Ратмир со Жданом: наконец-то сам князь их заметить изволил. К добру ль то, к худу ль, бог весть. А их юные господа не обернулись даже. Помчались.

Проводив сыновей взглядом, князь опять оборотился к реке и щеку бобровым воротником прикрыл. Опять долго смотрел на плывущие льдины, думая о чем-то.

Отроки решили, что он забыл о них, но князь вдруг спросил, не отрывая взора от реки:

— По сердцу ль служба?

И было не понять, кого спрашивает князь. Потому Сбыслав и спросил в свой черед:

— Ты меня, князь?

— Нет, — уронил Ярослав, — отроков.

Сбыслав повернулся к мальчикам, кивнул выразительно, мол, отвечайте князю. Те взволновались — никогда еще в жизни с князем говорить не доводилось.

— Спасибо, князь, — нашелся первым Ратмир в толкнул ногой в стремя Ждана: молви. Но Ждан замялся, от волнения не знал, что говорить. Врать боялся. Правду сказать и того страшнее: служба не по сердцу была. Но князь или слушал вполуха, или ответ Ратмира удовлетворил его. Помолчав, спросил о другом:

— Любы ль вам княжичи?

— Любы, — искренне признался Ратмир.

Ждан опять промолчал, и вот тут-то князь наконец обернулся и оценивающе стал разглядывать мальчиков. Взор его был тяжел. Побледнели оба перед ним, глаза опустили.

— Готовы ль живот за них положить?

Очей не подымая, лишь губами шевельнули:

— Готовы.

— Не слышу, — заметил холодно князь.

— Готовы, — отвечали чуть громче мальчики.

— Примыслите себе, что на повелителей ваших там за рекой, — князь показал рукой, — поганые насели, и без вас им не отбиться от них. Ну!!!

Ратмир поднял глаза на князя и по его ледяному взгляду понял: реки не миновать. Он первым толкнул коня, направляя его к воде.

— Ты что! — возмутился князь. — Коня сгубить хочешь? Пешим!

— А ты? — оборотился князь к Ждану.

Напуганный Ждан сполз с коня на землю, молвил прерывающимся голосом:

— Князь, я плавать не умею.

— Дурак! — осклабился Ярослав. — Кто ж плывет в такой воде? Ты по льду ножками-сапожками.

Ждан стал медленно снимать шубу. Сбыслав спрыгнул с коня и побежал к кустам. Возвратился он, держа в руках по длинной палке.

— Ратмирка, держи! — кинул одну. Другую подал испуганному Ждану и шепнул ободряюще: — Не суетись. Слышь, не суетись. Да палку-то не выпускай. В ней живот твой.

Ждан шагнул к берегу. Сбыслав незаметно перекрестил его вслед:

— Господи Исусе, пособи отроку.

Первым к воде подошел Ратмир. Перекрестился. Для чего-то поплевал на ладони и, воткнув палку впереди, со всей силы прыгнул на ближайшую льдину. Она не выдержала, обломилась, и мальчик сразу оказался по пояс в воде. Тогда он кинул палку на льдину и сам с трудом вскарабкался на нее.

— Не кидай палку! — закричал Сбыслав.

— Не мешай, — осадил его сердито князь. — Молчи.

Ждан подошел к воде, дождался, когда приблизится льдина, и с помощью палки осторожно шагнул на нее. Льдина выдержала, и он пошел по ней к дальнему краю.

«Слава богу, — шепнул Сбыслав, искренне радуясь за Ждана. — Мальчишка постарше и поумнее».

А Ратмир меж тем положил свою палку так, что соединил ею, как мостиком, две льдины.

«С ума спятил, он же осклизнется», — ерзал в седле Сбыслав, но кричать не смел, чтобы еще более не осердить князя.

Ратмир, расставив руки в стороны и держа равновесие, быстро перебежал по палке на другую льдину.

«Уф!» — облегченно вздохнул Сбыслав, почувствовав, как по спине у него побежал пот.

А князь сидел в седле спокойно. Он видел прыжки и перебежки отроков, отмечал ошибки, но думал совсем о другом: о послах новгородских.

«Как бы не передержать их в сенях-то, — думал Ярослав Всеволодич. — Людишки вельми спесивы… Во, опять меньшой выкупался… Интересно, кто их благословил на поездку ко мне?.. Выкарабкался бесенок. Чей он? Кажись, Александров… Выговорю у них право не токмо боронить их, но и суд в час тяжелый по своей воле чинить, без боярских советчиков… Опять меньшой упал. Чегой-то он? Верно, сапоги-то мокрые, пообледенели. Ишь ты, побежал. Выцарапаются, не возьмет их черт! Постой. Загадаю-ка я на этих. Коли оба перебегут, уцелеют — пусть послы до завтрева ждут. Коли какой потонет — не стану послов морить, тотчас к ним потеку».