Он останавливается перед прилавком торговца лентами и покупает несколько шелковых лент для Шарлотты. Но, держа их в руках, он видит вовсе не Шарлотту; его воображение вплетает их в волосы Эмилии, он вдыхает аромат этих волос, нежное тепло ее шеи и видит, как шелковые ленты спадают на ее спину.

Я иду по проволоке, натянутой над бездной, — именно такой видится мне моя Жизнь. Порвется ли проволока? Бросят ли меня на скалы немилости и горя? Или я так и буду каким-то чудом балансировать в моем мире между небом и землей?

Успех моего Объявления Королю (которое, похоже, не только не породило в нем ни малейшего сомнения, но доставило ему невинную радость, с какой он всегда встречал известия о зачатии наших многочисленных Детей) принес мне такое Облегчение, что в порыве Безрассудства я совершила нечто такое, что, и я заявляю об этом, вполне могло бы привести меня к полному Краху, если бы обстоятельства обернулись против меня. Я велела подать карету и, надев маску из перьев и захватив с собой кнут для верховой езды, полетела в ней к дому Отто.

Так вот, раньше я дала себе клятву, что не поддамся слабости и не буду навещать моего любовника в Копенгагене до тех пор, пока вся эта история с его Ребенком окончательно не уляжется под плотным Покрывалом Лжи и мне уже не придется рисковать быть Обвиненной в Государственной Измене. Но в тот прекрасный вечер сразу после того, как я блистательно Сыграла Роль верной жены Короля, мною овладело такое яростное желание совокупиться с Отто, что я была ничем не лучше одержимой Похотью кобылицы, которая, едва унюхав жеребца, открывает ему свой жадный второй Рот, совсем как вульгарная алая орхидея, на которую пала роса.

Отто играл в карты с компанией Приятелей. Получив сообщение о том, что его ожидает «Бригитта», он сразу пришел в комнату, где я ждала его, и сказал мне:

— Увы, сейчас моя очередь сдавать карты. Я не могу отсутствовать больше трех-четырех минут.

— Хорошо, — сказала я. — Тогда поторопись, мой дорогой Стефан.

Он схватил меня за руку и втолкнул в маленькую комнату не больше Кладовки; я не могла не заметить, что в ней находится великое множество метелок и ведер, но поразмыслить над этим мне не удалось, поскольку, как только рука Отто задрала на мне юбку и стала меня ласкать, я почти сразу испытала свое Наслаждение.

— Стефан! — воскликнула я. — О, дай мне умереть!

Но Отто из опасения, что нас обнаружат, велел мне замолчать, и пока Картежники дожидались внизу, минута проходила за минутой, а я стояла, выпрямившись, среди Приспособлений Для Уборки, он привязал меня, освободился от одежды и имел меня с великолепной скоростью и грубостью, я хлестала кнутом его ягодицы, а он шептал: «Сильней, Бригитта, сильней», так что все закончилось, едва успев начаться, и он, задыхаясь, припал ко мне. Я чувствовала, как бешено бьется его сердце рядом с моим. Я сказала:

— Отто, мой дражайший любовник, мы никогда не освободимся друг от друга. Никогда.

Дабы выкроить время, чтобы вернуть себе Самообладание, я приказала кучеру поездить кругами, и, когда вернулась в Росенборг, Эмилия рассказала мне, что Король приходил в мою спальню и обнаружил мое Отсутствие.

Я снова почувствовала себя на своей Проволоке, и мне даже показалось, что я слышу порывы ветра, который начинает ее раскачивать, и еще я почувствовала, что краска отливает от моего лица, а ноги слабеют.

Я приказала Эмилии поскорее принести воды и мыла и с их помощью поспешно смыла с тела все следы Отто. Затем надела чистую ночную рубашку и легла в постель.

— Если Король придет снова, — сказала я Эмилии, — впусти его. Я скажу ему, что ездила кататься за город проветрить легкие. Нет такого Эдикта, который запрещал бы дышать вечерним воздухом.

Он не пришел. Эмилия успокоила мою тревогу, рассказав, что Король, похоже, был смущен, и ей показалось, что он пил (это занятие становится для него все более и более привычным), а затем вспомнила несколько милых Историй про свою покойную мать Карен, которая зимой часто танцевала с ней на льду, а летом вешала между двумя липами шелковый гамак, качала ее и пела ей.

Я так и видела все это во всех очаровательных подробностях. Мать Эмилии была гораздо добрее к своей дочери, чем я к моим надоедливым Детям, и это наблюдение вполне могло бы заставить меня Ненавидеть Себя, что я бываю склонна делать в тех случаях, когда задумываюсь над своим Несовершенством. Но я не рассердилась, а только пожалела, что не могу встретиться с этой мертвой Карен и каким-нибудь чудом вновь ее оживить, чтобы она могла наконец вернуться к своим ягодным полям в Ютландии и прогнать эту отвратительную Магдалену туда, откуда та явилась, да так, чтобы она летела по воздуху, а за ней гналась туча пчел.

Рано утром внезапное и непредвиденное прибытие Доктора Сперлинга вновь привело меня в состояние Ужаса. Он принес с собой сумку с Инструментами, одного вида которых вполне достаточно, чтобы наполнить страхом любое женское сердце, такие они холодные и ужасные на вид.

— Мадам, — сказал он, — Король попросил меня осмотреть вас. Он сказал мне, что, по его мнению, вы, может быть, ждете ребенка.

— Может быть? — сказала я. — Никаких «может быть», Доктор Сперлинг. Вчера вечером я известила Его Величество, что зимой принесу ему нового ребенка.

У Доктора маленькие карие глазки, которые совсем не блестят и кажутся мертвыми, словно это не глаза, а камни.

— Очень хорошо, — сказал он. — Если вы ляжете на кровать, я засвидетельствую, насколько продвинулась ваша беременность, и тогда мы сможем узнать дату, когда родится младенец.

Мой страх был так велик, что какое-то мгновение я не могла пошевелиться. Но ответила я насколько могла быстро:

— Нет никакой необходимости меня осматривать, Доктор. Разве Король не был в Нумедале до самого июня? Таким образом, мы можем очень точно определить, когда ребенок был зачат, и, отсчитав девять месяцев вперед, установим дату его Рождения.

— Тем не менее, — сказал Доктор, — я должен провести осмотр, как мне приказано.

Я остановила взгляд на Инструментах. Изобразив еще больший ужас, чем раньше, я покачнулась и упала.

— Нет! — услышала я собственный крик. — Я не могу подвергать себя такому испытанию! Если я это сделаю, то, клянусь вам, у меня будет выкидыш…

В этот момент вошел Король. Увидев, что я лежу в обмороке, он подбежал ко мне, поднял меня и крикнул, чтобы принесли Соли. Понимая, что все зависит от этого мгновения, я, до тех пор пока не почувствовала под ноздрями запах Соли, делала вид, будто лежу в его руках без сознания. Потом я открыла глаза, прижалась к мужу и сказала:

— Ах, мой дорогой Господин, помогите мне. Не рискуйте жизнью ребенка, позволяя лекарю прикладывать к моему телу холодный металл!

Прижимая меня к груди, Король сказал:

— Значит, мне это не приснилось?

— Что не приснилось?

— Что ты пришла ко мне и сказала о ребенке…

— Ах, нет, ребенок настоящий, не призрак, не сон, но, прошу, умоляю вас, Сир, прикажите Доктору Сперлингу уйти!

Я повисла на шее Короля, словно была слабым Младенцем, а он моим злым Отцом-кровосмесителем. Я знаю, что такими действиями могу добиться от него всего, что способно изобрести мое сердце. Вскоре я услышала, как Доктор выходит из комнаты и закрывает за собой дверь.

Итак, продолжается лето с жарой и тучами несносных мух. Мой живот начинает раздуваться, а ноги болеть. Если бы это был ребенок Короля, а не моего любовника, то, заявляю, я бы выманила у Герра Беккера какое-нибудь смертельное снадобье, чтобы избавиться от него. Но ребенку Отто я не могу причинить вреда. Он был зачат в миг Исступления, и я полагаю, что он вылетит из меня на трепещущих крыльях цветения.

Эмилия Тилсен стоит в погребе и смотрит на кур.