– Чтобы осуществить свой план, вы погубили целую семью. Сейчас из нее остались в живых только старик Брандес и несчастный капитан, если, конечно, его существование в аду Сахары можно назвать жизнью… Что это вы так побледнели?… Может, вы не знали, что Брандес вступил в Иностранный легион?

– Глупая болтовня, – прошипел Уилмингтон, делая шаг вперед.

– Осторожнее! – хрипло буркнул Адамс. – У меня палец на спусковом крючке.

Пола пиджака чуть приподнялась, и Уилмингтон, тяжело дыша от бешенства, застыл на месте. Адамс засмеялся.

– Моя сказочка становится неприятной? У Изабеллы Брандес, вашей жены, родился ребенок. В один прекрасный день этот ребенок исчез. Охваченной отчаянием матери сказали, что она вновь увидит сына только в том случае, если добудет слепки, сделанные со служебных ключей своего брата, капитана. Вы рассказали несчастной, полуобезумевшей от страха женщине, как делаются такие слепки. Через две недели она принесла их вам. Как, однако, получить конверт, не погубив свое положение в обществе? Вы придумали великолепный план. Капитан Брандес очень любил своего двадцатилетнего младшего брата, а этот молодой человек по уши влюбился в одну танцовщицу. Эта женщина – ее звали Этель Ардферн, если не ошибаюсь, – была вашим агентом. Этель без труда обворожила юношу, которого капитан Брандес воспитывал после смерти отца и любил, как родного сына. Так вот, Этель совершенно запутала Хольма в свои сети и уговорила бежать с нею в Канаду. Собираясь на поезд, который должен был доставить их в Саутхемптон, молодой человек написал старшему брату письмо.

Уилмингтон продолжал стоять, неподвижно глядя на гостя.

– В письме было только: «Дорогой брат! Я не мог поступить иначе, прости своего запутавшегося братишку… Хольм». Они договорились, что письмо будет отправлено только из Саутхемптона, с борта корабля. У Этель был свой автомобиль. Перед самым отъездом она попросила юношу съездить вместе к ее матери, жившей в окрестностях Лондона. В пустынном месте мотор якобы заглох, и они вышли из машины. Дикман, сообщник Этель, покончил с юношей, а Этель вечером, как всегда, танцевала в баре. Прощальное письмо, взятое у убитого Хольма, было, однако, у вас в кармане. На следующий день вы осуществили свой гениальный план. Утром вы отправились в адмиралтейство так, чтобы быть там на несколько минут раньше капитана Брандеса. Кто из работавших там был вашим агентом, я не знаю. Факт тот, что вы смогли на минутку выскользнуть из приемной, пройти в кабинет капитана, заготовленным вами ключом открыть сейф, забрать конверт и вернуться в приемную. Когда Брандес пришел, вы передали ему прощальное письмо брата и слепок, с которого была изготовлена копия ключа.! Вы сказали, что Хольм позвонил вам по телефону и срывающимся голосом рассказал о каком-то преступлении, которое он якобы совершил… Обратиться к брату он не решается… Он наделал долгов, ему грозила тюрьма… он оказался в руках шантажистов, заставивших его сделать слепок ключа и украсть какой-то оранжевый конверт. Теперь он навсегда покидает страну. По вашим словам, вы, разумеется, тотчас же сели в машину и поехали на квартиру к Хольму. Молодого человека там уже не было, на столе лежали только это письмо и слепок. Не понимая, что все это означает, вы отправились прямо к капитану. Брандес, побледнев, прочел написанное хорошо знакомым почерком письмо: «Дорогой брат! Я не мог поступить иначе, прости своего запутавшегося братишку… Хольм».

Войдя в свой кабинет, капитан увидел, что оранжевый конверт с картой Клейтона действительно исчез. Несчастному и в голову не пришло, что, сложенный вдвое, этот конверт лежит в кармане вашего плаща на вешалке. Кому бы это могло прийти в голову? Идея была и впрямь гениальной!..

Уилмингтон стоял, глядя в землю и словно съежившись. Адамс закурил новую сигарету, а затем налил себе вина из стоявшей на столе бутылки и выпил.

– Все прошло даже успешнее, чем вы ожидали. У Брандеса не поднялась рука донести на родного брата… Он ведь не знал, что того уже нет в живых… Короче говоря, этот ненормальный решил дать заблудшему Хольму возможность начать новую жизнь так, чтобы старый грех каждодневно не грозил исключить его из общества порядочных людей… Брандес написал письмо своему начальнику, в котором было сказано, что карта исчезла, а потому он решил отказаться от всех своих званий и бежать, скрываясь от ответственности. Он принимает на себя вину за пропажу карты, потому что без разрешения хотел поработать с нею дома, а по дороге на него напали и отобрали документы…

Власти не поверили, разумеется, в эту историю, и Брандес был признан иностранным шпионом. Схватить его не удалось, но слух о его позоре разошелся повсюду. Старинная, благородная семья была погублена. Мать умерла здесь, в Париже. Один из ее сыновей убит, другой скрывается, а самый старший превратился в мизантропа…

– Хватит этой болтовни. Можете вы подтвердить хоть какими-то доводами всю эту фантастическую историю?

– Доводы я представлю первосортные. Только я еще не закончил свой рассказ. Немного позже умерла и ваша жена!

Уилмингтон, расхаживавший по комнате, круто повернулся и растерянно уставился на толстяка.

– Ну как? На этот раз задело-таки?… Но все по порядку! Этель Ардферн я допросил на ваш манер – этому трюку я у вас научился. Догадались, о чем я говорю?… Человека заражают столбняком и вводят защитную сыворотку только после того, как он даст письменные, заверенные при свидетелях показания. Достаточно, разумеется, подкрепленные доводами, чтобы нельзя было потом от них отказаться. Элен об этом методе тоже знала… Показания она дала! Знала, что жалости от меня ждать нечего, и заговорила в обмен на сыворотку… Смерть от столбняка ведь не слишком приятная штука… Жаль, что она слишком долго упрямилась, так что сыворотка не помогла…

– Мерзавец!

– Поосторожнее! – рявкнул толстяк, направив ствол револьвера в грудь Уилмингтона.

На мгновенье наступила тишина. Эвелин, застыв от страха, стояла, приоткрыв рот и закрыв руками лицо, словно артистка на застывшем кадре какого-то фильма.

Гордон изумленно слушал чужую драму, в которую он так неожиданно оказался замешанным.

Уилмингтон сел и молча закурил. Он побледнел и тяжело дышал.

– Из показаний Этель мы узнали о Дикмане. Том самом, который убил Хольма Брандеса. Дикман сразу же сознался во всем, воображая, что после этого мы его отпустим. Разумеется, мы его не отпустили. Сидит в трюме одного судна в тулонском порту – хоть у нас и есть его письменное признание в том, что он получил у вас деньги и подробные распоряжения… Далее, я могу доказать, что медицинское свидетельство о причинах смерти вашей жены сфабриковано. Кроме того… хоть это и наказуемо, но прошлой ночью я велел извлечь тело вашей жены из ее могилы на Пэр-Лашез и дал его осмотреть специалистам. Следы цианоза и сейчас еще совершенно очевидны.

– Хватит!.. Послушайте, вы… вы…

– Я могу и еще немного поблефовать. Например, мы без труда можем разыскать капитана Брандеса. Мы выяснили, что под именем Мюнстер он служит во втором полку иностранного легиона и в настоящее время лежит, тяжелораненый, в госпитале в Марокко. Главный свидетель жив, стало быть. Жив человек, ценой чести которого вы скрыли свое преступление!

– Хватит, я сказал… – с трудом выговорил Уилмингтон. – Забирайте… забирайте эту карту, только поскорее, потому что Флери будет тут с минуты на минуту… Проклятье, пусть уж будет по-вашему! Что вы мне дадите за нее?…

– Не прогадаете. Сначала, однако, я должен проверить – в целости ли печати на конверте. Не рассказывайте, что он у вас в другой комнате, и не дотрагивайтесь до карманов. Откройте вон тот сейф.

Эвелин, неподвижная, как статуя, прислушивалась к диалогу. Они наверняка ее убьют, если застанут здесь. Но даже страх не мог заглушить в ней сострадания к семье несчастного Брандеса. Да! Если она сумеет выйти отсюда живой, она расскажет обо всем… Только что она может доказать? Между тем Уилмингтон, открыв сейф, положил на стол большой конверт с пятью выглядевшими нетронутыми печатями. О, как хотелось бы Эвелин схватить конверт и бежать с ним в Марокко.