Таковым было его отношение к сражению.

Но, подумал Саяма. Это не то же самое, что обладать уверенностью в моих способностях сражаться.

Когда Синдзё услышала его слова, она выдала быстрое замечание:

— Это удивительно, — начала она, — Как бы я хотела сказать что-то подобное… У меня нет четкой позиции, указывающей мне, как сражаться, подобно тебе.

— У меня нет источника уверенности в себе, чтобы поддерживать мои решения, подобно твоему поиску родителей.

Услышав это, Саяма тихонько промолвил:

— Мы противоположны друг другу.

Она выдала горькую улыбку. Ее ресницы опустились, и горькая улыбка углубилась.

— Мы действительно противоположны друг другу, — продолжила она. — Я всегда пытаюсь найти способ не становиться необычайно безрассудной, когда задумываюсь над тем, что мне делать. Мне хотелось бы стать сильнее, чтобы я могла лучше владеть собой.

Саяма задумался над словами Синдзё. После короткой паузы он произнес:

— Мы действительно противоположности, Синдзё-кун. Пожалуй, мне стоит держать это в уме.

— …Э? Что ты имеешь в виду?

Синдзё удивленно наклонила голову.

Вместо ответа Саяма пошевелил правой рукой.

Он поднял левую руку Синдзё над перилами моста.

Ее пальцы были тонкими и мягкими. Саяма сложил вокруг них свою руку.

На секунду Синдзё попыталась освободить пальцы назад. Но Саяма слегка вонзил свои пальцы в плоть ее ладони.

— Ах…

Со слабым возгласом пальцы Синдзё напряглись.

Но в итоге она оставила лишь самый минимум силы в своих пальцах, согнула их и вверила руку ему. Она как будто пыталась отстраниться, но затем медленно сжала его руку назад.

Саяма ощутил в своей руке это небольшое единение силы. Он поднял глаза и увидел Синдзё с опущенной головой и взглядом, поднятым прямо на него. Когда их глаза встретились, ее плечи слегка задрожали, и она лихорадочно заговорила.

— Э-эм? Что ты хотел сказать… только что? Когда ты сказал, что будешь держать это в уме.

— Сущая мелочь, — произнес Саяма. — Твой взгляд на меня — это, определенно, альтернативный ответ, к которому я никогда не приду, даже если бы мне этого хотелось.

— …Э?

— Тебе не стоит слишком глубоко над этим задумываться. Даже если мы полные противоположности, это не имеет значения до тех пор, пока мы об этом не волнуемся. Но...мне просто хочется помнить, что мы оба по природе своей надеемся на противоположное друг в друге. Что ты об этом думаешь?

— Что я думаю?.. Я не уверена, как на такое ответить.

Выражение лица Синдзё смешалось между улыбкой и беспокойством, но Саяма улыбнулся в ответ.

В тот же миг по пути от отбывающего замаскированного транспорта замахала фигура. То был Ооширо Казуо.

Саяма вздохнул и глянул на часы на левом запястье. Время подходило к четырем.

— Тебя зовет Ооширо-сан, — заявила Синдзё, словно в подтверждение.

Она поднялась с перил.

Саяма сделал то же самое и взглянул на нее.

Синдзё посмотрела на их переплетенные руки, опустила голову вниз и произнесла в землю.

— Эм, сегодня… когда ты вернешься к себе в общежитие… особо не удивляйся.

— Ты собираешься мне что-то прислать?

— Да, что-то вроде того. …Я решилась только сейчас. Это наверняка заставит меня сильно волноваться, но я думаю, что должна.

— Я не знаю, что ты мне посылаешь, но я с радостью это приму.

Услышав его ответ, Синдзё подняла голову. С все еще опущенными ресницами, ее лицо расслабилось и расплылось в улыбке.

В ее полуприкрытых глазах отражалось солнце, что в какой-то момент начало клониться к закату.

И пока этот свет наливался малиновым, они оба практически одновременно медленно разомкнули свои переплетенные ладони.

К северо-востоку от общеобразовательных корпусов Академии Такаакита находилось квадратное трехэтажное здание.

Плоское строение было частично сделано из кирпича и имело террасу. В передней части также находилась дверь входа, ведущего в подвал. Над входом висела надпись, гласившая: «Главная столовая».

Во время весенних каникул было открыто только подвальное помещение.

Вниз вела широкая лестница. На табличке, прикрепленной к стене, значилось толстым готическим шрифтом «Открыто круглые сутки» «Однако поздно ночью и по выходным предоставляются только ограниченные услуги»,— шло ниже по тексту.

Вниз по лестнице в слабо освещенном пространстве выстроились бок о бок восемь больших стеклянных дверей.

В вестибюле стояла шеренга билетных автоматов столовой и несколько больших досок объявлений.

Дальше находилась пятидесятиметровая квадратная площадь с белыми стенами. На равном расстоянии друг от друга разместились прямоугольные колонны, и между ними заняли место восемь столов.

Однако внутри находилось лишь несколько человек. Лавки по углам прикрыли ставнями, и только область вокруг прилавка у восточной стены освещалась светом.

За столами сидели несколько человек в повседневной одежде и школьной форме и парочка других, одетых в красные рубашки и форму регби11. Ко всему прочему, у прилавка стояли девушка, носившая школьную форму, и черный кот.

Девушку, чьи серые волосы струились по спине, звали Брюнхильд.

Она поместила руки на прилавок и уставилась на кухню.

Наконец, предмет, которого ожидала Брюнхильд, прибыл.

Пожилая женщина, одетая в кухонный передник, вынесла картонную коробку площадью в 30 квадратных сантиметров.

На ее дне постелили полотенце, а в углу стояли две плоскодонные фарфоровые чашки. В одной находилась вода, а в другой — сухие зерна, раскрошенные на довольно большие куски. Между двумя чашками скакал маленький птенец.

— Ох и тяжелую ношу ты на себя берешь. Но он уже почти вырос, так что у тебя не должно быть особых проблем, — произнесла старушка.

После чего женщина отпустила коробку, Брюнхильд поклонилась и сама потянулась за ней.

Она подхватила ее руками.

—…

Брюнхильд её обняла.

Изнутри на нее глядел птенец. Когда он склонил на бок свою небольшую головку, девушка улыбнулась.

Она услышала голос пожилой женщины:

— Это навевает воспоминания. Когда я была ребенком, то тоже поймала одну.

— Серьёзно?

— Да, да. Даже старушка вроде меня когда-то была молодой, как ты.

Брюнхильд затихла, но черный кот у ног ткнул передней лапой в ее левую голень.

Девушка воспользовалась левой стопой, чтобы пнуть кота под стойку.

Пожилая женщина не заметила этого обмена ударами, потому она глянула на птенца и заговорила:

— Это случилось вскоре после войны. Я стащила немного пшеницы и саке, которое мой отец достал на черном рынке. Замочила пшеничные зерна в саке и разбросала их по земле.

— Чтобы отдать их… птице?

— Да, да. Я швырнула горсть далеко-далеко. Когда она их поела, я кинула еще одну чуть ближе, повторяя процесс. К тому времени, когда она оказалась достаточно близко, она уже не могла улететь.

— Потому что опьянела?

— Именно. Но она исчезла на следующий день, после того как я ее поймала. Мой отец был недоволен, когда она пропала, и жаловался, что птица выглядела аппетитно. …После этого я пришибла его поленом.

Брюнхильд проигнорировала вторую половину рассказа и замолчала, но черный кот слегка ударил ее по правой голени, когда вернулся.

Она откинула его вдаль правой ногой, немного опустила взгляд и зыркнула на кота.

Он смотрел на нее исподлобья с того места, где лежал на полу.

Но едва их глаза встретились, черный кот съежился и попятился.

Брюнхильд наклонила голову и задумалась, неужели ее взгляд настолько суров.

Но затем она ощутила позади себя присутствие. Из-за которого кот и отступил.