И - зря.

Как я говорил, у пруссов, как и у руссов, принято отдариваться. Родовые вожди всех прусских племен - не только Камбила у сембов, но и натанги, вармы, погуды, помеды, кульмы, сассы, барты, надрувы - получили редкие подарки от нового князя Каупа. Не были забыты и иные балтские племена, живущие под властью Криве-Кривайте: Голинды, Ятвяги, Скальвы, Жмудь, Курши, Аукшайты, Литва. Со временем Кастусь добрался до более отдалённых Селов, Земгалов, Латгалов, Ливов и Эстов. Даже до потомков поселившихся в землях Ятвягов, бежавших от крещения славянских язычников.

Про "Пургасову Русь" - я уже... Здесь - сходная "Ятвяжская Русь".

Племенные князья, потомки Видевута, радовались появлению нового родственника, восхищались подарками, отдаривались. Князь скальвов, "державший" устье Немана, отчаянно завидовал Камбиле, сидевшему в устье Прегели.

-- Неман - больше! Я тоже хочу!

В смысле: иметь сильную дружину, построить большой бург, брать много пошлины... и чтобы кривы - с уважением. Как Камбила.

Кастусь сочувствовал, поддерживал... но ничего не обещал. А когда обязывающие слова уже были готовы сорваться с его уст, Елица, изображавшая молчаливую служанку в ходе княжеской встречи тет-а-тет - уронила горшок с горячим бульоном из конины. Кастусь малость обварился, пару дней хромал. Но желания давать опасные обещания - у него пропало напрочь.

С лидерами светской, родовой знати - Кастусь договаривался. Главный из них - Камбила - его поддерживал. А вот со знатью жреческой, с "вершинами духа и столпами веры" - с кривами и вайделотами... никак. Но их "предводитель команчей" - действующий Криве-Кривайто - вдруг оказался благосклонен.

Ещё в начале своего укоренения в Каупе, упоив вторую "инспекцию", Кестут "перехватил инициативу" - съездил в Ромов. Где его приняли... неоднозначно.

Ромов довольно далеко от Каупа - через всю Самбию. И ещё чуть дальше.

В среднем течении Прегели, верстах в пяти уже за нею, в Натангии, в излучине реки, которую много позднее назовут Голубой, стоит, омываемое с трёх сторон, огромное городище. Там никто не живёт. Кроме Священного Дуба, растущего из трёх разных корней и срастающегося в один ствол на уровне человеческого лица. В которое смотрят девять ликов богов, проявившихся в теле дерева по воле высших сил.

Мало кто из людей смотрел в глаза этим ликам: вокруг дуба в трёх шагах воткнуты шесты, на которых натянуты священные завесы. Одно из полотнищ - трёхметровое "знамя Видевута", с вышитыми портретами Патолса, Потримпса и Перкунса.

Трогать полотно руками нельзя. Но можно поцеловать землю перед ним. Это довольно... гигиенично - "культурного слоя" в городище практически нет.

Чуть ниже по реке - ещё одно городище. Там живут высшие жрецы. С семьями и прислужниками.

Там были живы люди, которые помнили визит отца и матери Кестута, его собственное посвящение в воины Перуна.

Ностальгические воспоминания, друзья детских игр...

"Простите, верные дубравы!

Прости, беспечный мир полей,

И легкокрылые забавы

Столь быстро улетевших дней!".

Кестут пристойно помянул свою матушку, служившую здесь некогда вайделоткой, и так нехорошо почившую у меня в Пердуновке, был любезен с её давними "сослуживицами". Поклонился "знамени Видевута", растянутого на шестах перед Священным Дубом, съездил к Священной Липе и покормил гномов, живущих у её корней - барздуков и маркополей.

***

Барздуки - маленькие мужчины. В лунную ночь они посещают больных. Приносят своим почитателям хлеб в закрома. В домах расторопные духи выполняют для своих друзей всякую работу.

На Руси о таких говорят: "семеро с-под печки", или "два молодца, одинаковых с торца". Правда, у нас помощи от них не ждут - лишь бы не мешали: "Чур, Чур, поиграй и нам отдай".

В Пруссии люди ложатся спать, покрывая стол чистой скатертью, на которую ставят хлеб, сыр, масло, пиво, и приглашают барздуков поесть. Если на следующее утро на столах ничего нет - хороший признак. Ежели пища остаётся нетронутой, то боги удалились из твоего дома и тебя они больше не любят.

Священная Липа простоит очень долго. Когда мечи крестоносцев покорили этот край и старая вера была запрещена, на липе объявилась чудотворная икона Божьей Матери. Рассказывают, что люди, ожидая для себя много добра от этой иконы, старались непременно вынести ее из бывшего языческого святилища, но она по-прежнему возвращалась. Тогда здесь возвели часовню, которая широко прославилась по всей округе.

***

Сыр бардзуки съели. Оставив кучки мышиного помёта. После такого благословения можно было перейти к следующей стадии - тайному обряду козло-жрания и человеко-покаяния.

"Жители собрались в сарае... Мужчины привели козла, а женщины принесли специально приготовленное тесто. Жрец занял возвышенное место и повествовал о древних народах, их героических делах и добродетели, о богах и об их благости...

На середину сарая вывели козла. Жрец возложил на него руку и обратился к богам, поименно перечисляя их, дабы все они милостиво снизошли к жертвователям. Собравшиеся пали подле жреца на колени и громко каялись в грехах, которыми они за истекший год прогневали богов.

После исповеди все вместе пели богам славословия, высоко поднимали на руках козла и носили его по кругу. Затем песнь смолкла, козла опустили на земляной пол. Жрец призвал людей искренне смириться и осуществить жертвоприношение, как исполняли этот ритуал предки и заповедали детям своих детей.

Козла закололи, кровь его собрали в углубление в полу, окропили кровью сарай, дали каждому из присутствующих малую толику той крови и посудину, чтобы дома дать ее животным, ибо это средство предохраняет от всех болезней.

Козла разрубили на части, женщины зажарили мясо. Когда козла испекли, все упали на пол, а жрец ударял их. И люди краснели до корней волос за грехи, в которых они покаялись. После все набросились на самого жреца, все присутствующие дергали и колотили его за совершенные им грехи.

Покаяние закончилось приготовлением пирогов, но не в печи: женщины подавали мужчинам затвердевшее тесто, которое те кидали через огонь до тех пор, пока оно не испеклось.

Собравшиеся ели и пили весь день и всю ночь. То, что оставалось от жертвенной трапезы, тщательно собрали и зарыли в заветном месте, дабы птицы и звери не осквернили священную пищу: мясо жертвенного животного - приносит богам силу. За это люди получают милость богов. И хлеб, освящённый огнём, имеет священную силу против всего вредного".

Почему богов кормят объедками - понятно. Людям самим кушать хочется, а богам и кости с требухой сойдут. Чай, не дворяне.

Кестут привёз с собой качественного козла - дар был принят, дарителя допустили к обряду - не чужак.

Глава 489

Это - здорово. Потому что в валах святилищ есть специальные ямы для жертвоприношений. В провинциальных - жгут янтарь. А вот в Ромове...

"Юные прусские пастухи пели песню:

"Утренняя звезда, утренняя звезда,

освети мою раннюю смерть.

Скоро зазвучат трубы,

должен я оставить свою жизнь,

я и другой парень".

Захваченные в плен враги под звуки труб типа трембит сжигались на жертвенном костре верхом на конях, в полном боевом снаряжении".

Обошлось. Не пастушок. И - не враг.

Кестут поднёс жрецам богатые и невиданные здесь подарки. Отчего те сильно взволновались.

А что по поводу глицеринового светильника скажут "божественные близнецы"? Можно ли заточать "священный огонь" в стеклянную посуду? Кошерно ли это? С точки зрения "17 заповедей"? А что по этому поводу говорил третий Криво - Брудон? Или - Напейлес, второй этого имени и семнадцатый по общему счёту?