СЕВЕРНОЕ СЕРДЦЕ (1931)

43. СТИХИ О СВИНОПАСЕ

Посвящение

Овчаркам, верным пастухам,
Лелеявшим впотьмах свободу.
Стране ненастий, бурь. Дубам,
Нас приютившим в непогоду,
Тебе, в чей домик мы в слезах
Стучались по ночам с дороги —
За это маленькое «ах»,
За всплеск руками на пороге.
></emphasis>
В печальной дружбе бремя дней
Деля с дриадами и псами,
Пасу я розовых свиней
Под деревенскими дубами.
Шумят прекрасные дубы
В глухой возвышенной тревоге
И под ударами судьбы
Поскрипывают у дороги,
И время в гору, к небесам,
Крутой дорогой убывает,
К небесным белым голубкам
Земная горлинка взывает.
Я заблудился, я пропал,
И, смутно дом припоминая,
Ищу просторы общих зал
И пальмы призрачного рая,
Ах, я имение дотла
Развеял горсточкою пыли,
Теперь последнего осла
Заимодавцы утащили,
Теперь на дудочке простой
Симфониям изволь учиться,
Из этой хижины земной
Изволь на небеса проситься.
></emphasis>
Она мне служит утешеньем,
Что существует мир иной
За грубым и телесным зреньем,
За деревянною стеной.
Под этой крышей из соломы,
Под ливнем, под потоком слез
Я вспомнил о высоком доме,
Где мальчиком крылатым рос.
Ну, что ж! Смешаем небо с глиной,
Замесим круто, в добрый час,
И гонит длинной хворостиной
Свиное стадо свинопас.
></emphasis>
Лети в земное пребыванье,
Вскипающее через край,
Бросайся, затаив дыханье,
Барахтайся, переплывай,
И ангельскими голосами,
И под пастушеским плащом
Перекликайся с небесами
В разлуке, как в лесу глухом.
А мимо взмыленные кони
За зверем раненым летят.
Изнемогая от погони,
Уже он милой смерти рад,
И Ты виденьем пролетаешь
За зверем в синеве дубов,
Над всей поэмою витаешь,
Как горестный призыв рогов.
></emphasis>
Но в ураганах, в бурях темных
Роняют желуди дубы.
Жиреют свиньи. Так в огромных
Пространствах, черных, как гробы,
Лишь Гулливеров валит, рушит
Дух аквилонов мировых,
Ликуют великанов души
Под грохот яблок золотых,
А мы об этой жизни прочной
Неторопливо говорим,
Подсчитываем прибыль точно,
Дурного пастуха браним,
Над этой жизнью неумелой
Качаем головой слегка:
— Ну свинопасово ли дело
Смотреть весь день на облака?
></emphasis>
Зачем ты землю посетила,
Неосторожная душа?
Ты крылышки свои спалила,
На смертный огонек спеша.
Барахтаясь в пучинах жалко,
Блуждая средь земных древес,
В потемках берегла весталка
Кусочек голубых небес.
И у свиных корыт, в лачуге,
Недосыпая, впопыхах,
Вся надрываясь, вся в натуге,
Пася блудливый скот в дубах,
Ты плакала над миром целым,
Ты научилась ремеслу
Слепить глаза над божьим делом,
Спать золушкою на полу.
О, никогда бы не могла ты
Без этих золушкиных рук
Вдруг сделаться — без всякой платы
Одной из верных божьих слуг.
></emphasis>
И в неуклюжести паренья
Над грубым глиняным комком,
Трудясь над миром в упоеньи,
Над упоительным цветком,
Ты, как в огромной черной розе,
В эфирной ночи ледяной
Утонешь жадно на морозе
Трудолюбивою пчелой.
Как будет жаль душе товарок,
Земных прекрасных мук и глаз!
Ну вот, мы смотрим на овчарок
И на дубы в последний раз.
Ах, мы бросаем без охоты
Тот пасторальный маскарад,
Те беспокойные заботы,
Когда у равнодушных стад
Над маленьким комочком глины
В холодных ветряных лесах
Под хрюканье, под рев звериный,
Мы думали о небесах.
1927–1931

44. ПОЭМА О МЫШЕЛОВКЕ

Пролог

Леди и джентльмены,
Вот печальный рассказ
О страстях Мельпомены,
О любви без прикрас.
Оттеняет небрежный
Локон мраморность лба,
И любовников нежных
Разделяет судьба.
Прибыл с грузом талантов,
Монологов и слез
Бедных комедиантов
Полотняный обоз.
Может быть, за работу
Нас освищет раек,
И прикроет зевоту
Веера ветерок,
Но героев романа,
Плакавших под луной
И покинувших рано
Страшный воздух земной,
Беднякам и персонам,
Любопытству девиц
Представляет с поклоном
Автор этих страниц.
></emphasis>
Ради славы и мира
Мы покинули дом,
Черный воздух Шекспира
Мы, как пьяницы, пьем.
Городские мальчишки
Нас встречают, орут,
И цветные афишки
На заборах цветут.
И пока театральный
Строится балаган
И высокий астральный
Намечается план,
Трагики без опаски
Погибают в вине,
Франту делает глазки
Героиня в окне.
Парусина полощет,
Это — небо. Потом
Полотняная роща.
Барабан — майский гром.
Будет все по желанью
Благородных господ.
Начинаем, вниманье!
Только шиллинг за вход.
Сжалься, о Мельпомена!
Занавес! Занавес!
Страшный шорох и сцена:
Луна, башня и лес.
Стала знатной, богатой
Театральная голь.
Бородою из ваты
Потрясает король.
И продажные шпаги
Куплены за кольцо,
Но белее бумаги
У злодея лицо.
В голубые пределы
Рвется хриплая грудь.
Входят слуги, чтоб тело
В черный плащ завернуть.
Стынет в урне музейной,
Не сгорев и в огне,
Пепел страсти лилейной
В скудной датской стране.
В тихой башне мерцает
За решеткою свет,
Узницу воспевает
У подножья поэт.
Но любви не угроза
Каменная стена,
И классически роза
Падает из окна…
Снова занавес черный
Раздвигаясь, шумит,
И маэстро проворный
Палочкою стучит,
Плещут аплодисменты,
Озаряет луна
Урны и монументы —
Жатву и семена…
Все превратно под сенью
Этих странных планет,
И, обманутый тенью,
Принимает поэт
За земную усталость
Ангелических роз
Лишь бессонницы вялость
Или туберкулез.
Но прекрасную участь
Избирал он в удел,
Если ивы плакучесть
Он воспеть не успел.
Слаще сердцебиенья
Смертным мыслей туман,
Оптики, вдохновенья
Мимолетный обман.
Как у женщин одежда,
Непонятное нам
Оставляет надежду,
Что все лучшее там.
И как на солнцепеке
Яблоки райских стран,
Розовеют и щеки
От парижских румян
И пылают в верблюжьей
Африканской жаре,
В перьях страуса, в стуже
Дансингов на заре.
Около мышеловки
Мы танцуем фокстрот,
По опасной веревке
Ходим взад и вперед.
Мраморная Венера
Станет тучной женой,
Черный ус офицера
Ей нарушит покой,
В сорок лет под глазами
Ста морщинок пунктир,
Прикрывают мехами
Холодеющий мир,
И два существованья
Вечно разделены
Этажами дыханья,
Высотою стены.
И как сладостный отдых,
Нам даны под луной
Силлабический воздух,
Строф тонических строй.
Но едва в наше время
Слышен лепет небес,
Бесполезное бремя
Для умов и телес.
Эта сладость истлеет
Угольками в золе,
Завтра ветер развеет
Листики по земле.
Так колонному строю
Пыль руин суждена,
Так великой мечтою
Караван после сна
Оставляет снаружи
(Легкий призрачный гость)
Только мусор, верблюжий
Лишь помет, пепла горсть…
В декабре иль в апреле
Мы родились, вопя,
Ты — под сенью Растрелли,
В сельском домике — я,
Все равно, дернуть нитку —
Мы рукой шевельнем,
Снимем шляпу с улыбкой
Или яду глотнем.
Мы, как марионетки,
Ходим и говорим,
Мы трепещем, как ветки,
Исчезаем, как дым,
В голубой мышеловке
Вдруг захлопнет всех нас
Лапкой бархатной ловкой,
Страшным золотом глаз.
И кончая писанье,
Автор знает и сам,
Что все ближе дыханье
К смерти и к небесам.
></emphasis>
Слышен шепот суфлера —
Райских раковин шум.
Палочка дирижера
Поднимает самум,
И колеблются ткани
Театральных небес,
Нарисованных зданий
И бесплодных древес.
И смычки, как пшеница,
В душном климате зал.
Нотный ветер страницы
Шумно перелистал,
Мы над пультом руками
Месим воздух густой,
Требуем с кулаками
Музыки неземной,
В черной зале вселенной,
В полотняной стране
Мир прекрасный, но бренный
Рушится, как во сне.
<Париж. 18–21 ноября> 1929

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: