45. ГОРОДСКОЕ

В квадратах городской природы,
В автомобильной суете
Мечтательные пешеходы
Глядят на небо в тесноте.
На этой улице вокзальной
При электрической луне
Мы — в раковине музыкальной
Под небом розовым, на дне.
Как водоросли средь стихии,
В кругах медузных фонарей
Стоят деревья городские
В бесплодной черноте ветвей.
И в призрачном линейном гае,
В стеклянном воздухе густом
Ползут последние трамваи
В свой черный и печальный дом.
В кинематографе, в тумане,
В мерцаньи пепельных небес
Бандит и ангел — на экране,
Но скучно нам в стране чудес.
На лестнице чужого дома,
Взлетевшей в небо, как спираль,
Волнует голос незнакомый
И ниже этажом — рояль.
И в жарких дансингах нелепых,
В трамвае и в дорожных снах,
За карточным столом, в вертепах
И в подозрительных домах
Вас ищем мы в лесу хрустальном,
Руками ловим мутный дым,
В переполохе театральном
Растерянно на мир глядим.
Вы правы, страшный воздух тает.
На подрисованных глазах
Горошинами замерзают
Потоки слез… Уже в садах
И в скверах, как в огромных клетках,
Среди муниципальных роз,
Щебечут воробьи на ветках,
Кричит в предместье паровоз.
Что делать нам с любовным пеньем —
Мы странный, мы смешной народ:
Пусть с электрическим гуденьем
Вас лифт на небо унесет,
Чтоб снова мы могли в туманах
Томиться на чужой земле,
Захлебываться в океанах —
В огромной голубой петле.
Любовь предела не желает,
В разлуке тлеет, как огонь,
Щетиною не обрастает,
Просвечивает, как ладонь.
1928

46. «Как нам распутать паутину…»

Как нам распутать паутину
Тенетных козней, ловчих дел,
Как нам воспеть клыки, щетину
И лунную богиню стрел?
Здесь делать нечего амуру,
Слова теряют точный вес.
Беги, мой зверь, спасая шкуру —
Все ближе, ближе райский лес!
Но, на поляне издыхая
С зарядом меткого свинца,
В кругу заливистого лая,
Под ликование ловца
Благословляет он разлуку
С затравленным житьем своим,
Охотницы прекрасной руку
И зрения предсмертный дым.
Приволокут к стряпухам тушу,
Но и на кухонном полу
Дианы ледяную душу
Он славит, брошенный в углу.
1929

47. БАЛЕРИНЕ

В бутафорские грозы,
На балетных носках,
Улыбаясь сквозь слезы
В розовых облаках…
Леди в ложах шептались,
Плакали чудаки,
От волненья сморкались
Милые толстяки.
Но никто в черной зале
И подумать не мог,
Как жестоко в начале
Жмет стальной башмачок,
Как ты плачешь от боли
Но тихонько — в углу,
В этой горестной школе,
На горбатом полу,
В этом маленьком мире,
В полотняной стране,
В театральном зефире,
При балетной луне.
1931

48. «О чем ты плакала, душа моя…»

О чем ты плакала, душа моя,
Вздыхая за решеткой бытия,
Куда рвалась, как пленница, в слезах,
Искала выход голубой впотьмах,
В какие небеса взлетала ты
Из этой неприглядной темноты
И музыке какой внимала там,
Где ангелы и звезды по ночам,
Зачем ты возвратилась к нам опять,
Чтоб на земле томиться и вздыхать?
И отвечает горестно она:
— Еще я к райской жизни не годна,
Еще я не сгорела на огне,
Еще не выплакалась в тишине,
Еще не научилась я любить,
Еще мне надо у людей пожить.
1931

49. «О Дания, дальний предел…»

Т.А.Д.Т.

О Дания, дальний предел
Всех наших мечтаний о том,
Чего не бывает у нас
Средь скучных и маленьких дел
На бедной земле без прикрас.
Но милые руки, как лед,
Все горестнее тишина,
Все тише и тише плывет
Над башнями замка луна.
О Дания, меркнет твой свет.
Твой принц умирает… В конце
Печальнейших странствий — ответ
На этом прекрасном лице.
И в лунном беспамятстве он,
Средь черных и страшных теней,
В бреду вспоминает сквозь сон
О шпаге, о славе своей,
О маленькой женской руке,
О шорохе датских древес,
О темной и сладкой строке,
Слетевшей, как ангел, с небес…
<Париж>. 1931

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: