— Да-а-а… — Признаться, меня волновало не то, как бы сильнее устрашить горожан, а как избежать нареканий со стороны людей высокопоставленных. Всего двенадцать лет тому назад расследование действий Святой палаты в Каркассоне, проведенное Папой Климентом, кончилось официальным выговором.

Кроме того, вынесение смертных приговоров не входит в полномочия инквизиции. Отнимать у людей жизнь — это дело светских властей.

— Как вы сами видите, — сказал я, переводя разговор на менее острые темы, — на этом этаже содержатся особо опасные преступники и те, кто упорствует в нежелании покаяться. На верхнем этаже режим менее суров и заключенным разрешено выходить в коридор и общаться между собой. Вы хотите осмотреть нижний этаж, отец Августин? Туда можно попасть через этот люк.

— Нет, — резко ответил он и потом поинтересовался: — Часто ли его используют?

— Только когда необходимо место для допроса. — Хорошему инквизитору нет нужды прибегать к пыткам. — Отец Жак изредка употреблял его и для других целей, но это было давно. Не подняться ли нам тогда наверх? Понс с женой живут на верхнем этаже, там мы могли бы и закончить, как вы хотели.

Однако, прежде чем познакомиться с тюремщиком, отец Августин пожелал осмотреть тюрьму. Он не объяснил причин своего желания, но я догадался, что если обнаружатся какие-нибудь недостатки в работе Понса, то он их отметит, чтобы по завершении осмотра потребовать разъяснений. Пока мы шли мимо камер, где сидели иногда по два человека и даже более, поскольку мест не хватало, он настойчиво выспрашивал у меня, все ли передачи от друзей и родственников попадают к заключенным. Не задерживается ли что в руках тюремщика?

— Не беспокойтесь, отец мой, — отвечал я, — если на свете есть честный тюремщик, то это Понс.

— Почему вы так уверены?

— Потому что я знаком с друзьями и родными многих заключенных. Я спрашиваю у них, что они приносят, и справляюсь у заключенных, что они получили. Ничего никогда не пропадает.

Отец Августин что-то пробормотал. Я чувствовал, что он как будто недоволен, но решил — как всегда — что глупо было бы приставать к нему с расспросами, основываясь на неподтвержденных догадках. В тишине и уповании крепость ваша[23]. Он молчал, и я молчал. Мы пошли дальше. По пути я представил ему нескольких надзирателей и нашего помощника Исарна, который часто разносил повестки. Исарн был покаявшийся еретик. Болезненного вида угрюмый юноша, чьи еретики-родители давно умерли, он почитал тюремщика с женой за приемных отца и мать. Он ел с ними, отдавал им большую часть своего скромного жалования и спал у них на столе.

Я всегда считал его безобидным существом, едва ли достойным внимания, и потому весьма удивился, когда отец Августин, услыхав о его злоключениях, воскликнул:

— Этот юноша был последователем лжеучения?

— В точности, как я сказал. Но это было в прошлом. Он раскаялся в своих заблуждениях много лет назад, еще в детстве.

— Откуда у вас такая уверенность?

Я взглянул на него с изумлением. В это время мы как раз карабкались по лестнице к Понсу, и дабы проделать это, я вынужден был остановиться и обернуться.

— Я никогда не одобрял связей с такими людьми, — заявил он. — Это опасно. Это опрометчиво. Заговор в Каркассоне — дело рук подобного человека.

— Отец мой, — перебил я, — вы хотите сказать, что не бывает раскаявшихся еретиков?

— Я хочу сказать, что мы не можем держать у себя этого юношу, — ответил отец Августин. — Удалите его отсюда.

— Но он никогда не давал повода…

— Немедленно, будьте любезны.

— Но…

— Брат Бернар, — сурово произнес отец Августин, — может ли эфиоп сменить свою кожу, а леопард — свою пятнистую шкуру?

— Отец Августин, но ваш тезка сам был еретиком, который впоследствии раскаялся, — возразил я.

— Он был святой, великий человек.

— И ему принадлежат эти слова: «Одним великим дано сочинять ереси».

— Я не желаю вступать в риторический диспут, брат. Вы ведь не станете сочувствовать дереву виноградной лозы?[24]

— Нет, — сказал я, и это было правдой. Один из отцов Церкви писал: нет еретика вне раздора. Сам святой Павел клеймил распри и разногласия, рука об руку идущие с ссорами, гневом и завистью[25]. Гармония единства — вот основа христианского мира. Только гордецы, движимые спесью и страстями, алчут сломать эту основу и посмотреть, как наш мир поглотит бездна вечной тьмы.

По плодам их узнаете их[26]. Семьи рушатся, священников убивают, братья совращают сестер, детей морят голодом. Дошло уже до того, что убежденный еретик с большей охотой зарежет монаха, чем цыпленка. Вот каков их выбор. Как вам, наверное, известно, «ересь» на самом деле и значит «выбор».

Они выбирают ложный путь и должны заплатить за свой выбор.

— Нет, отец мой, — сказал я, — я не склонен сочувствовать еретикам.

— Тогда вам необходимо быть бдительным. Разве в силах человека узреть, что в душе у другого человека?

— Нет, отец мой.

— Вот именно, нет. Если только просветил его дух Божий и ведут его ангелы. Снизошла ли на вас такая благодать?

— Нет, отец мой.

— То же и со мной. Следовательно, мы должны быть настороже. Мы не можем допустить того, чтобы враг человечества стал нам другом.

Трижды в тот день он взял надо мною верх. Воистину, он обладал могучей волей. Я поклонился, выражая свое полное с ним согласие, и повел его к сенешалю, к епископу, к королевскому казначею и королевскому конфискатору, дабы он предъявил им официальные письма о своем назначении на должность. По возвращении в обитель он посетил вечернюю службу, предварительно переговорив с настоятелем с глазу на глаз.

Ночью, лежа на своем соломенном тюфяке, я уснул под бормотанье несчастного Сикара, читавшего в соседней келье реестры отца Жака. Он все еще читал, когда колокол прозвонил первый час заутрени.

Было ли что-нибудь странное в том, что я начал воспринимать моего нового патрона как человека, живущего в тени смерти?

Святой палате приходилось бы нелегко, когда бы не было у нас мелких служащих, таких, как писари, стражи, посыльные и даже осведомители, известные как «приближенные», к которым многие уважаемые горожане питают презрение, и зачастую без всяких оснований. Исарн, возможно, и нес на себе печать еретического прошлого, но это был честный и смиренный работник, лишенный всякого тщеславия и коварства. Отец Августин тоже не был тщеславен или коварен, он был кладезь всяческих достоинств, и богатства души его приумножились многократно милостью Божией, но, прогнав бедного Исарна, он совершил зло. Это очевидно. В подобных случаях нельзя судить так скоро, ибо милосердие и истина — это добродетели, что часто идут рука об руку. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут, — и опыт моей жизни подтверждает сию истину.

Года три тому назад я нанял служащего, чьи умения оказались выше всяких похвал. Одаренный исключительным умом, он превосходно знал свое дело, и мастерство его пером не описать. Тем не менее это был совершенный (либо представлялся таковым), и значит, человек подозрительный. Что мне стоило опровергнуть его нелепые идеи! Я мог бы упорствовать в своем недоверии к нему и упустил бы возможность, которую он мне предоставил! А я поступил безрассудно. Я выслушал, я подумал, я согласился. И мое решение принесло щедрые плоды.

Впервые я увидел его в камере, куда он был заключен незадолго до того. Я почти ничего о нем не знал, только то, что его вместе с другим совершенным задержали на ярмарке в Падерне. Еще я знал его имя, но здесь не стану его приводить. Сведения о нем не подлежат разглашению, назовем его просто «С». С виду (я также не могу составить для вас его подробного effictio), он был высокий и бледный, с испытующим взглядом небольших светлых глаз.