По сути, попытка искоренить ересь законными способами, основанными на accusatio, с самого начала была безнадежной. В районах, где среди жителей было большинство еретиков, ни один простой человек, каким бы рьяным верующим он ни был, не мог обратиться в суд с жалобой или обвинением против еретика. А в тех местах, где такой опасности не существовало, никакой инквизитор, каким бы компетентным и опытным он ни был и как бы тщательно он ни соблюдал конспирацию, не мог быть уверен в том, что ему не придется сдаться под лавиной ложных свидетельств и обвинений и осудить невинного человека. И, наконец, перед лицом объективной необходимости быстро и эффективно выступить против ереси, процедура accusatio была невыносимо долгой и нескладной. Поторопить ее можно было лишь в том случае, если удавалось доказать, что промедление угрожает обвинителю. Lex talionis великолепно сдерживал ложь, какой бы изощренной она ни была. Обвиняемый представал перед своим обвинителем и мог узнать, какая вина ему вменялась. Однако требовалась определенная защита участников действия от толпы, но в те времена таких вещей еще не существовало. Дела не считали нужным вести со спешкой, чтобы поскорее справиться с живой угрозой всему обществу.

«Хорошо, что у современного цивилизованного правительства, – пишет мистер Никерсон, – сильного своими связями с общественностью, есть возможность защищать обвиненных в преступлениях. Средневековые условия напоминали те, что сейчас существуют в приграничных районах, где обвиняемый может с легкостью ускользнуть от правосудия. Но если это происходит, правосудие может принять быстрые и жесткие меры. В противном случае его бы не существовало… Наша судебная процедура тщательно разработана, но в ней лишь в теории существует утверждение о том, что лучше отпустить виновного, чем наказать невинного. А эта теория, в свою очередь, кажется разумной лишь в том случае, если допустить, что обществу побег обвиняемого не причинит вреда.

С. другой стороны, там, где речь идет о жизни или о безопасности целого общества, дела должны принять совершенно иной оборот. Возможно, хорошим примером может стать современная система военного правосудия. Никто не сомневается в необходимости поддерживать в армии суровую дисциплину. Соответственно военные суды обладают широкими полномочиями. И почти все судьи хором заявляют, что если дела ведутся опытными офицерами, то ошибки в судопроизводстве случаются крайне редко; однако если бы подобная суровая система применялась в обществе, то она привела бы к его разрушению… Без сомнения, широкие полномочия позволяли инквизиции совершать ошибки в правосудии, но, скорее всего, ни одна система, позволяющая «перечить судьям» (как это представлено в справочниках об инквизиции), не смогла бы справиться с делом.[92]

Как бы там ни было, тот факт, что процедура accusatio не подходит для судов над еретиками, был признан задолго до установления монашеской инквизиции. К тому времени, когда Иннокентий III взошел на папский престол, церковные суды почти полностью отвергли ее в пользу процесса, называемого denunciatio cum promovente. По римским законам denunciatio никаким образом не связывало обвинителя. Он просто вручал свидетельство суду, и все дело велось одним судьей. Таким образом, он не участвовал в poena talionis, даже если обвинения не подтверждались. Он выступал в роли члена общества, который сообщает гражданским властям о каком-то преступлении или нарушении, и на этом дело для него кончалось. Разумеется, с ним держали связь, чтобы в случае необходимости он мог предстать перед судом, однако он делал это лишь по приказу магистрата, а не по собственной инициативе как обвинитель.

Без сомнения, это была довольно бесформенная процедура. Но она с ранних времен занимала свое место в обычном порядке внутренней церковной дисциплины. О священнике или монахе, сошедших с тропы ортодоксии, «докладывали» епископу или аббату; такой «доклад», как правило, следовал за некого рода полуофициальными увещеваниями или братскими предупреждениями.

Однако в течение XII века стало ясно, что без вмешательства в антиеретическую процедуру и без ее урегулирования не обойтись. Простое denunciatio хорошо срабатывало в те дни, когда ересь была всего лишь формой мелких монашеских преступлений, к тому же весьма редких. Однако теперь она стала делом, которое касалось всего общества, на подавление которого и светские и церковные власти бросились с равным рвением. Соответственно мы видим развитие процедуры, называемой denunciatio cum promovente. Она взяла свое начало при епископских дворах, однако к XIV веку твердо установилась и в светских. Ее главное новшество состояло в представлении «импрессарио», который брал на себя роль обвинителя в accusatio. Ведя дело, он просто брал показания у обвинителя, обладал властью вызывать в суд любых свидетелей и так далее. Его можно счесть своего рода общественным обвинителем.

«Институт «импрессарио», – говорит мсье де Козон, – был, вероятно, самым важным изменением в юридической процедуре со времен античности. Он полностью изменил манеру ведения дела, направленного на подавление преступления. Речь шла уже не о личном возмездии, а, скорее, о сохранении общественного порядка».[93]

Мы скоро увидим, что, избавив обвинителя от груза необходимости официально доказывать свои обвинения под страхом наказания, процедура denunciatio убрала важное препятствие на пути быстрого и эффективного определения такого преступления, как ересь. Однако без обвинителя все еще нельзя было обойтись, потому что обвиняемого не могли осудить без него. К примеру, еретик должен был предстать перед епископом или священнослужителями до того, как ему что-нибудь скажут или сделают.

По этой причине, установление в 1184 году того, что весьма расплывчато называли епископской инквизицией, мы получаем целую серию заявлений с требованиями к некоторым лицам вынести обвинения. Церковный собор Вероны, призвавший епископов или их представителей по крайней мере два раза в год посещать те приходы, в которых была замечена ересь, дал им власть требовать у людей, которых именовали синодальными свидетелями, называть имена всех подозреваемых в ереси, чье поведение или привычки отличались от поведения образцовых католиков. Подобные же декреты были изданы Церковными соборами в Авиньоне в 1209 году и в Монпелье в 1215 году; они были ратифицированы Четвертым Генеральным латеранским церковным собором. Церковный собор в Нарбонне в 1227 году зашел еще дальше, потребовав, чтобы в каждом приходе были названы синодальные свидетели, которым вменялось в обязанность искать еретиков. А двумя годами позже Тулузский церковный собор выпустил еще более точное правило: «Мы велим, чтобы архиепископы и епископы выбирали в каждом приходе по одному священнику и по два-три прихожанина с хорошей репутацией (а при необходимости и больше) и обязывали бы их усердно, верно и регулярно искать еретиков в своих приходах. Они должны искать в домах и в подвалах, которые кажутся им подозрительными. Они должны искать скрытые чердаки и другие секретные убежища, а при обнаружении должны их разрушить. А если они найдут еретиков, то должны как можно быстрее сообщить о них, чтобы они получили заслуженное наказание».

Так обстояли дела в конце Альбигойской войны и до того времени, когда Григорий IX официально приказал монахам нищенствующих орденов бороться с ересью. С одной стороны, были светские власти, высказывавшие единодушное согласие с тем, что ересь была преступлением против общества, а потому еретиков следовало наказывать так же, как государственных изменников. С другой стороны, существовали епископы, одинокие судьи, которые должны были решать, что называть ересью. Сотрудничество между ними всегда инициировалось последними с помощью синодальных свидетелей, которые были в каждом приходе. Те называли епископам обвиняемых, и они судили их, а в крайне трудных случаях передавали их дела на рассмотрение судов светских. Синодальным свидетелям приказали действовать, причем не только как пассивным наблюдателям, а как активным агентам и шпионам, состоящим на службе у Церкви. На бумаге все это кажется грозным и безжалостным. Можно подумать, будто у еретиков не было способа избежать судилища и что поимка и казнь их всех были лишь делом времени. Однако на практике весь этот гигантский механизм никогда толком не работал. Епископы были заняты своими пасторскими обязанностями и не были готовы взвалить на себя дополнительный груз без посторонней помощи. Что касается синодальных свидетелей, то их позиция была действительно опасной и вызывала отвращение. Это был своего рода компромисс между старой процедурой denun-ciatio, по которой осуждение еретиков зависело от индивидуальных, спонтанных действий, и хорошо развитой инквизиторской процедурой, согласно которой обязанностью всех истинно верующих было осудить еретика.