Поиск
XIII. «Сладко меж зреющих нив проезжать на склоне благого…»
Сладко меж зреющих нив проезжать на склоне благого
Тихого, ясного дня; свежею ширью дышать,
Духом ржаным да овсяным. И дышишь, смотришь. Невольно
Взгляд замечает иной, мало привычный узор:
Нивы лежат предо мною; но где ж полосатые нивы?
Да, ведь теперь хутора здесь разбросались и там.
XIV. «Дети деревней бегут – обогнать гремящую тройку…»
Дети деревней бегут – обогнать гремящую тройку,
Ей ворота отворить – и получить за труды.
Слышат обет: вот поедем назад – привезем вам баранок!
Глупые злобно кричат баловни кучеру вслед.
Всё ж не понятен ли больше обманутой голос надежды
Голоса веры слепой в путь предстоящий – назад?
XV. «Плыл я бушующим морем, стремился путем я железным…»
Плыл я бушующим морем, стремился путем я железным;
Отдых – проселки одни для деревенской души.
XVI. «В зале знакомом старинном в углу я сидел на диване…»
В зале знакомом старинном в углу я сидел на диване
И простодушный напев старых романсов внимал.
В окна сквозь ветви июльская ночь звездами глядела;
В душу гляделась звездой глупая юность моя.
XVII. «В парке – на небе ночном, я вижу, резко темнеет…»
В парке – на небе ночном, я вижу, резко темнеет
Елки, одной на пути, край жестковатый, косой.
Мне показалось минуту, что вот предо мной кипарисы
В звездную темную ночь дальной чужбины моей.
Да, но ужели же сердце, любившее годы и годы,
В милом своем далеке бьется и новой тоской?
XVIII. «Юный, сквозь ветви березок краснеющий месяц июльский…»
Юный, сквозь ветви березок краснеющий месяц июльский
Только над нивою всплыл, вот – уж садится за лес.
Тихо в ложбину спускаюсь – и он из глаз пропадает;
Дальше – еще, хоть на миг, вижу я, с горки, его.
Так и обратно иду, – а в небе нежно-зеленом
Светом прощальным горит алая низко заря.
Думаю: редко ли в жизни, хоть только старое мыслям
Скажешь ты, вечер, — душе новую тайну шепнешь?
XIX. «Как не люблю на стене и в раме олеографий…»
Как не люблю на стене и в раме олеографий,
Так их в природе люблю, коль ими можно назвать
Черное море в сиянье лазурно-златого полудня,
Месяц над купой берез, ясный над нивой закат.
XX. «Верно, певец, ты порою свои недопетые песни…»
Верно, певец, ты порою свои недопетые песни
Сызнова хочешь начать, с думою грустной о них?
Правда, не спеты они; но в душе не звучали ль живые?
Те пожалей, что могли б, но не запели в тебе.
Лучше ж – и их позабудь ты, счастливый душою певучей:
Жалок один лишь удел – душ от рожденья немых.
XXI. «Радуюсь я, в незнакомке узнав подругу-шалунью…»
Радуюсь я, в незнакомке узнав подругу-шалунью,
Странный надевшую плащ, чтоб озадачить меня.
Счастлив я милой моей любоваться, привычно-прекрасной,
Если предстанет она, новой одеждой блестя.
XXII. «Нынче на старый балкон прилетел воробей – и бойко…»
Нынче на старый балкон прилетел воробей – и бойко
Прыгал, чирикал, смельчак, словно приучен давно
Крошки клевать на полу, получая с ними и ласки;
Мне поневоле тогда вспомнился тотчас Катулл.
Вижу я: в трепетных пятнах и легкого света, и теплых
Тихих зыбучих теней, брошенных сетью плюща, –
Прыгнул воробушек раз, и другой, и вспорхнул – но куда же?
Птичкой порхнула мечта, резвая, следом за ним:
Вот, над перилами, листья, и нежная белая ручка,
Юная грудь, и плечо девушки милой… Увы!
Тщетно желал ты, бедняжка, коснуться остреньким клювом
Девичьих нежных перстов… Лесбии не было здесь!
XXIII. «Слушай, художница. Нынче опять я ходил любоваться…»
Л. Верховской
Слушай, художница. Нынче опять я ходил любоваться
Месяцем, рдяным опять. Той же дорогою шел –
Всё мимо ели, любимой тобой. Ты ее собиралась
Верной бумаге предать яркою кистью своей.
Ею ты днем восхитилась. Она и правда прекрасна
Мощной и свежей красой, ветви раскинув, стройна,
Темные — в ясной лазури; под ними – в солнечном свете –
Нивы ковром золотым, пышным далеко блестят;
Далее – зеленью мягко луга светлеют; за ними
Темной полоскою лес небо, зубчатый, облег;
Выше, в живой синеве, ее обняв и лаская,
Взорам приятна опять темных ветвей бахрома,
Близких, обильно-лохматых, широкими лапами низко,
Низко свисающих к нам – рамой живой. Но смотри:
Космы разлапых ветвей уж почти почернели на небе
Синем глубоко; меж них звезды, мигая, горят –
Крупные первые звезды – и, странно рдея без блеска,
Месяц проглянул внизу пятнами света в махрах
Хвои, не то – клочковатой разметанной шкуры; под нею –
В небе без отблеска – глянь: гроздь играющих звезд;
В их переменчивом свете, едва уловимом, но нежном,
Легкой подернуты мглой нивы, и травы, и лес;
Влажный чуть зыблется воздух, прохладными нежа струями,
И тишина, тишина… Но – ты не слышишь меня?
Ах, понапрасну речами художнице я о прекрасном
Думал поведать: могу ль живописать, как она?
Может, заране за дерзость мою я наказан: замедлив,
Месяц увидеть с горы лишний разок – опоздал.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: