Мансарда темная, окно, ряд книжных полок,
Далекая, томящая звезда.
За грудою письмен морщинистый астролог.
Прелестная, седая борода.
Дочь сзади подошла и положила руки.
Он не слыхал шагов: ковры украли звуки.
Она оставила наскучившие пяльцы,
Пришла прозрачные купать в сединах пальцы.
Он встал, открыл окно; и отдался прохладе.
С его душой лучом сплелась звезда.
Он тихо прошептал: «Здесь миллиарды стадий.
Молчание… И сзади темнота.
Они стоят вдвоем пред пологом блестящим.
Прижалась девушка, стал взор ее молящим…
– «Ты до сих пор еще боишься этой дали?» –
– «Но ведь и ты, отец…» И оба замолчали.
В минуты прелестных бессилий
Мне грезится лес шелестящий,
И пруд заколдованных лилий,
И капища мрамор блестящий.
И я, в ожиданье и муке,
При мучащем ночь полнолунье,
Иду по тропинке, дав руки
Волнующей, бледной колдунье.
Куда мы идем – я не знаю,
Но травы как будто бы знают;
Я розы рукой раздвигаю,
Чуть трону – они умирают.
И месяц, заливший просторы,
Рассыпанный бликами в чаще,
И лилии, и мандрагоры, –
Все в полночи знают молчащей.
Колдуньины руки лаская,
Шепчу я, что это тревожит;
Она поглядит, умоляя,
И палец к губам мне приложит.
Вот гулкие своды пещеры…
Там будут во тьме подземелья
Кораллы, ручные пантеры
И пьяные крики веселья!
Скорей! Я хочу, чтоб случайно,
Болезненно было ночное!
Сегодня – и трепет, и тайна,
Смерть завтра – и значит другое…
Тишина. Воды Ганга заснули спокойно;
Пышен лес и лазурно-ясна
Даль хребтов; небо сине и знойно…
Тишина…
Дышит воздух истомою лени,
И не слышно в лесу голосов,
И застыли задумчиво тени
Двух слонов.
Красный тигр, полосатый, огромный,
Сладко нежится, вставши от сна,
И глаза переливны и томны,
Как волна…
И коварно, и мягко, с опаской,
Раздвигает узоры ветвей…
И глядят с непонятною лаской
Очи змей.
Белизною сверкают чертоги,
Мощных пагод торжественный ряд,
И факиры, недвижны и строги,
Тайны зрят.
Она опять придет. Сегодня ночью. Знаю…
Измучусь вновь в ее объятьях я.
Конечно, это бред, но я… я жду, мечтаю…
Она нема, любовница моя…
Когда она пришла? Давно. Пришла когда-то.
Откуда, как?.. Кто знает, кто поймет…
Одета, как и все, так просто, небогато,
Бледна, скромна, пока не подойдет.
И так тиха, как тень. Но поцелуи грубы,
А взор ее и страшен, и могуч…
Сейчас наклонится… сейчас вопьется в губы…
О, подожди! Не мучь меня, не мучь!
В эпоху тьмы, в начале мирозданья,
Когда земля еще была в лесах густых
И ящеры кишели в них,
И мамонты, и грифы, и созданья
Едва рождавшейся, испуганной мечты
Полулюдской, кочующей орды –
Сквозь ветви пальм, недвижно, вечерами,
Следили родичи лесных, крикливых стад,
Как яркий погасал закат
И облака ложились полосами.
И с первобытною, наивною тоской
Казалось им, навек гас свет дневной.
В глубинах чувств неся седые тайны,
Мы сохранили этот ночи детский страх
И скорбь о гибнущих лучах…
По вечерам, один, и у лесной окрайны,
Как дикий предок мой, могу я лишь рыдать,
Бессильный грусть словами передать.
Жил нежный и милый ребенок,
Он лет десяти был всего.
Он хрупок был, строен и тонок,
И голос звенел у него.
Он раз простоял удивленным,
На Господа глядя чертог,
Как днем он стал сине-бездонным,
Как ночью Бог звезды зажег.
Не правда ли, небо похоже
На тонкий, прозрачный фарфор?
А ночью печальней и строже
Глядит его темный простор…
Ах, мальчик доверчивым взором
Украл бесконечную твердь:
Лицо его стало фарфором
Прозрачным, но бледным, как смерть,
И, полные страстной печали,
Печали познанья Творца,
Как черные звезды, сияли
Глаза на фарфоре лица.
Послушай, послушай, есть нежность,
Рожденная в самых глубинах,
Мгновенье, в котором безбрежность
Забылась в мечтах голубиных.
Приблизимся тихо устами,
Пусть будут испуганы очи…
Послушай, мы в сказочном храме
Прелестного Дьявола ночи?
Я думал о знойной печали
В священной крови человека,
Ведомого на теокали
Для Кветцалекотля ацтека.
Бьют в бубны жрецы ему звонко,
Он жизнь свою Богу подарит…
Какая в нем нежность ребенка,
Какая печаль его старит!
Пред смертью мы ищем, мы плачем,
Мы вечно в оковах железных,
И роскошь безумия прячем
В себе, в неизведанных безднах.
Заглянем! Мы в сне мирозданья,
Прислушайся к времени стуку…
Послушай – мы Божье дыханье,
Мы – миг, обреченный на муку!
Ты чуешь, нам странно, мы стали
Нервнее, и чутче, и зорче…
Ужели не все открывали
И шепот, и блески, и корчи?
Возьми же меня и замучай
Порывом затихшим, отчайным…
Ты видишь, сказать нет созвучий,
Здесь надо понять нашим тайным.