6. «Белые косматые пчелы...»
Белые косматые пчелы –
Реющий, слепительный рой –
Кроют обнаженные долы
Белой восковой пеленой.
Белые бурмицкие зерна
Сыпятся с мутной вышины,
Землю убирая – по черной
Рясе – фатою белизны.
Белая пчела – золотою –
Летом сберет цветочный мед.
Белое зерно той весною
Колосом пшеничным взойдет.
Сны мои, вспышки и улыбки –
Тающий, мелькающий рой –
Реют, переливчато-зыбки,
По-над опустелой душой.
Думки мои – нет их безвестней,
Сны мои — нет у них лица –
Станут перелетною песней
В сердце бродячего певца.
16.XII.1924
ДИКИЙ КОЛОС
«Каждый раз, себя приоткрывая…»
Каждый раз, себя приоткрывая,
Выдавая стих или мечту,
Я напрасно духов вызываю,
Тщетно заклинаю пустоту.
Между мной и, слушатели, вами
Есть река, но нет на ней моста.
Мнится вам звенящими словами
Песенная глухонемота.
Знаю всё. И всё же, и тем боле
К вам иду, без устали даря –
Оттого, что так на то изволит
Щедрость песнопевца и царя.
28.V.1922
ОСТАЛАСЬ
Память Марии Александровны Меркурьевой
1. «Ночью поздно, утром рано…»
Ночью поздно, утром рано –
будто не спала.
Без молитвы, неубрана,
сядет у стола.
Черств хлеб ей, черный горек,
солона вода.
Стукнут в двери – не отворит:
подошла беда.
– Ты ль, подруга, ты ли это?
глянь-ка на меня.
Дождалась от бела света
черного ты дня.
Оскудела, обнищала
песенная стать.
А бывало, ты знавала
в голос причитать.
– Я засплю ли, я заем ли
горе до утра –
если спать в сырую землю
улеглась сестра?
Мне ли в мочи, мне ли в силе
бедовать одной –
если ждать меня в могиле
довелось родной?
Как же мне залиться песней,
как сложу я сказ?
Ведь она в могилке тесной
не услышит нас.
16.X.1931
2. Цепь забот
Не спи хоть до утра,
жги ночью свет, кури да вдоволь.
Никто не спросит: ты здорова ль?
не скажет: спать пора.
До вечера не ешь,
броди весь день, бесцельно даже —
никто не скажет: так нельзя же,
не хватится: ты где ж?
Как лист сухой кружа,
пришла ненужная свобода –
жить для себя, других поодаль,
себе принадлежа.
О, знать бы, знать бы мне,
что цепь забот, с любовью смежных,
и раздражительных, и нежных,
нас держит в жизни сне.
Не сплю. Всё жду – а ну
как скажут голосом знакомым:
– Приляг, не бойся, я ведь дома, –
и я, вздохнув, усну.
26.Х.1931
3. Разлука
Тихо в доме. Гость не стукнет под окном.
Мы с тобой, сестра моя, вдвоем.
Жарко дышит печки круглое жерло,
нам с тобою наконец тепло.
Я тебе неспешно штопаю чулки –
я надену их с твоей ноги.
Ты легла за книжной полкой на кровать,
так – понежиться, так – подремать.
Вот ты встанешь, вот присядешь ты за стол,
скажешь: – что твой чайник, не ушел? –
И в твоих словах, простых как белый цвет,
я услышу, что разлуки нет,
что сквозь жизни слепоту, и боль, и злость
ближе мы, чем в теле кровь и кость.
Вскинусь я, вскричу – тоски не снесть:
– милая моя, разлука есть!
Я — одна, я — без тебя везде, всегда,
ты же мне – как воздух, как вода. –
И услышу где-то, где-то там, ответ:
– Милая, пойми, разлуки нет.
Что с того, что я в земле – и день, и ночь –
ты же на земле – день и ночь –
если взглядывают светлые, из-за
темных глаз твоих, мои глаза,
если другу, кто зайдет к тебе порой,
трону руку я твоей рукой,
если ты меня не можешь разлюбить
и ни на минуту позабыть.
Не крушись же ты по мне, ни по себе:
я – жива, я – с тобой, я – в тебе. –
Тихо дома. Разве звякнет угольком,
да котенок прыгнет за клубком.
И еще – тишайший звук, легчайший свет:
– Помни, милая, разлуки нет. –
18.XII.1931