— Но пролетят тысячелетья, чтоб сбылся этот ваш катрен.

— Две тысячи двести сорок лет, — коротко ответил Прорицатель. — Насколько понял я, для встречи вы шли во времени назад.

— Увы, мне время неподвластно, хоть мир ваш вижу я вблизи.

Нострадамус слушал гостя с изумлением, стараясь овладеть собой. А тот продолжал:

— Не предков собственных я вижу, а тех, кто повторяет их.

— Зачем явились вы ко мне? Кого вы ищете в минувшем?

— Ищу героя, что способен несчастья наши обойти, чтоб светлой мудрости достиг мир без всепланетных катастроф.

— Успеха вам, но я при чем, любезный гость из «близкой дали»?

— Чтобы в поисках не заблудиться, без вас никак не обойтись.

Как человек глубоко религиозный, но чуждый предрассудков, Нострадамус рассудил:

И он стал деловито обсуждать со старцем его невероятное путешествие в далекие тысячелетия, как поездку в соседние провинции Франции.

— Давал я клятву Гиппократа и всем обязан помогать.

— Так я на это и надеюсь. Катрен ваш станет маяком.

— Катрены — маяки найдутся, — удовлетворенно произнес Нострадамус, — я прочитаю их сейчас. — Он стал читать, и Наза Вец ощутил отсвет глубокой древности, стараясь угадать, о ком идет речь, —

— То Александр Македонский! Достоин изученья он! — воскликнул Наза Вец.

— Появится правитель дерзкий в далекой северной стране на грани двух тысячелетий и двух значительных культур. Вниманья вашего достоин катрен, написанный о нем:

Нострадамус еще порылся в бумагах, вынутых из бюро, и объявил:

— Вот во втором тысячелетье — по два катрена трем вождям:

— Второй катрен вождя представит:

— Наполеон! «Преступный» гений! — увлеченно произнес Наза Вец.

— Сто лет спустя двоих направит в несчастный век злой Сатана, — нахмурясь, сказал Нострадамус, —

— Я написал еще о нем, об этом гнусном негодяе:

— Какой отмечен мрачной краской несчастный тот двадцатый век! — с горечью заметил Наза Вец.

— «Всемирный вождь» там станет богом, творя злодейские дела, — ответил Нострадамус, беря последние листки, —

— Его Антихристом сочтут, но разгадать его не смогут:

— Гитлер, Сталин — исполины зла. История их ставит рядом, — назвал Наза Вец неизвестные доктору имена будущих диктаторов.

— Мне безразличны эти имена. Вернее выразиться — клички.

— Итак, пять исполинов определили ваш маршрут?

— Мне это очень важно, доктор. Позвольте мне все записать.

Нострадамус достал заточенное гусиное перо, чернила, бумагу и песочницу, пододвинув к столу для гостя стул.

Наза Вец уселся и стал прилежно записывать то, что принял на слух, но вздрогнул от резкого стука в дверь.

— Должно быть, госпожа Чума, — сказал врач, направляясь к двери.

Наза Вец услышал грубый голос:

— Ты, доктор, продал душу в ад. Отойди прочь! Нам нужен покупатель.

В дом вломился верзила в монашеском одеянии, подпоясанном вервием, и в капюшоне, надвинутом на глаза.

— Вот он где, негодный старец! — закричал он ввалившимся за ним следом таким же, как он, монахам. — А на столе адский договор! Гляди, пока еще без крови. Что они тут начеркали?

И взяв не дописанный Наза Вецем катрен, он громким басом прочитал:

«Кровавый фанатик идеи безглавых… Ага! «Фанатик» — это тот, кто готов подписаться кровью! Ясно. «Идея безглавых»? Это готовность безголовых дураков чертям продаться. Ты пойман на месте преступления, посланец Сатаны, торговец душами поганый! Не упирайся, когда мы поведем тебя на суд Святого Трибунала!

— Позвольте, ваши обвиненья не обоснованы ничем, — запротестовал Наза Вец, поднявшись с места и не уступая монаху ростом. — Не договор, скрепленный кровью, а напечатанный катрен. Он инквизиции известен.

— Откуда, братья, вы взялись? — спросил Нострадамус. — Дверь открывал как врач больным чумою.

— Считай, велением свыше, — усмехнулся грубиян в рясе. — Узнать, почем теперь душа.

— Откуда эта злая ложь? Взбрело как в голову такое?

— Есть свидетель. И на кресте он поклянется.

Хозяин дома не знал, что одинокий прохожий, увидевший его посетителя, был монах, бессовестный и любопытный.

Переваливаясь с ноги на ногу, перебежал толстяк улицу и приник к окну докторского дома, где угадывались голоса.

Но был он немолодых лет, к тому же туг на ухо. Поэтому расслышать мог лишь обрывки фраз.

Но когда возбужденный Нострадамус воскликнул:

— Так вот откуда вы! Из ада!

Монах затрясся от ужаса, но слов «посланца Сатаны», что — то упомянувшего о душе, расслышать как следует не мог.

Однако бегом помчался в монастырь все доложить монахам — братьям о докторе Мишеле Нострадамусе, при нем продавшего свою душу проходимцу.

Настоятель монастыря, выслушав старательного служителя Господня, собрал монахов, кто покрепче, поставил во главе верзилу, что на голову выше всех был ростом, и отправил на священный подвиг, ибо папской буллой сотни лет назад за доминиканцами была закреплена Святая Инквизиция. И эта привилегия возвысила Святой Орден св. Доминика.

Теперь верзила в рясе буянил в доме Нострадамуса, грозясь силой увести пришельца в монастырь и дальше — на расправу.

Нострадамус не мог этого допустить, но слова не действовали на изувера, и хозяин схватился за палку.

Наза Вец вмешался.

— Не надо, доктор, не трудитесь. Я избежать хочу скандала. Готов развеять подозренья и вместе с братьями пойти.

— Тогда и я пойду за вами. В Ажене вы — желанный гость!