Гость, продрогший в дороге и проголодавшийся, нашел тепло и хорошую обильную пищу. Он знал, что люди, принявшие его, ждут новостей, но он сам мог только поделиться слухом, что русские поднялись против царя, что народ бунтует и где-то далеко идут сражения. Люди степей послали его к жителям гор и к тем, кто живет за горами, чтобы узнать правду. Пока он ничего точно не знал. У него ничего не было в подарок молодым, и он, житель степей, решил подарить им песни. Гость достал из-под халата двуструнную, похожую на скрипку базанчи и стал нараспев рассказывать легенду о богатыре.

— Шыяан ам — так вот, — начал сказитель.

И собравшиеся в чуме замолкли, уселись поудобнее. Сколько бы теперь ни говорил сказитель, никто не смел его перебивать. Не дослушать легенду — все равно что нарочно сократить свою жизнь.

— Шыяан ам — так вот, — повторил гость и ровным протяжным голосом, раскачиваясь в такт словам, начал сказ…

В тот год степь цвела. В тот год молодняк был здоров и даже бедняки ставили белые юрты. Сытно было у всех сородичей. Радостью входила песня в жилища.

В тот год и в юрту стариков пришла песня. Родившийся позапрошлой весной сын начал расти день ото дня. Прошло всего десять дней, а бедра его стали подобны огромной белоснежной горе. Шея стала похожа на круглую снежную вершину, спина — на два желтых хребта. Сын, которого старики назвали Монгу-Кириш, вышел из юрты и запел песню без слов. Могучий голос вылетел из груди, как буря. Он поднял песок, заколыхал юрты, разметал коней в табунах. Люди бросили свои дела и побежали к юрте стариков, дивясь и страшась чуда.

— Сын, — сказал тогда старик отец, — ты стал так могуч, что юрта не может вместить тебя. Твой голос так силен, что песня становится ураганом. Пойди к горам, спроси их владыку, что теперь тебе делать. Но только возвращайся скорее: я вижу вдали черную тучу печали.

Монгу-Кириш покорно выслушал отца, поднял толстое бревно, сделал его посохом своим. Дорога была дальней, а подходящего коня не было. Прошел Монгу-Кириш несколько шагов, а оказался уже за пределами стойбища — аала. Вдруг из табуна выскочил жеребенок, пересек дорогу богатыря и чуть не сбил его с ног.

Рассердился Монгу-Кириш, накинул аркан на могучую шею жеребенка, но тот не остановился, а вздыбился и помчался вперед. Не хотел отпускать конец аркана богатырь, и жеребенок таскал его по белу свету. Пыль земли поднялась до неба, звезды с небес упали на землю. Там, где была высохшая степь, ручьи потекли, там, где были озера, степь появилась. Горы сравнялись с равнинами, леса превратились в бурелом. Шестьдесят дней и ночей жеребенок не останавливался. Девяносто дней и ночей таскал за собой парня, бил его ногами. Но парень не отпустил жеребенка, и тот остановился.

— Ты выдержал, Монгу-Кириш, испытание, данное владыкой гор. Надень на меня уздечку, потник, седло и подпруги.

Монгу-Кириш сделал так, как сказал жеребенок. Перед ним стал взрослый гнедой конь, ушами передвигающий черные и белые облака.

— Назови теперь меня настоящим именем, Монгу-Кириш!

И назвал богатырь коня Аян-Даасом — Стройным грифом.

Много дней прошло с тех пор, как утащил жеребенок Монгу-Кириша. Старик отец прислушивался к степным голосам, но не слышал песен сына. На тридцатый день, как ушел сын-богатырь, ворвались в аал воины в желтом. Впереди них ехал косо смотрящий одним глазом лама. Никто раньше не видел его и воинов, но лама всех называл по имени и требовал скота, работников и денег. Семь раз объехал юрты Косой лама, семь раз воины врывались в жилища.

Когда Монгу-Кириш, наученный владыкой гор петь песни, не поднимая бури, и уменьшаться до роста обычных людей, вернулся в аал, от разграбленного жилья остались только головешки.

Монгу-Кириш больно ударил Аян-Дааса и взвился за облака. Спустившись ниже облаков, увидел богатырь юрты. Это были юрты его аала. Но какие на них старые крыши! Где же табуны коней и отары овец? Почему только малые и старые сидят в юртах. Кто принес несчастье аалу?

Спустился на землю Монгу-Кириш, превратился в обыкновенного человека. Вот как будто его юрта. Слепой старик отец встречает его на пороге и не узнает сына. Сын запел песню тихо-тихо, но песня подняла спящих, и они пришли к юрте. Люди узнали богатыря, ставшего человеком, и отец узнал сына.

Слепой старик отец обнял сына и сказал:

— Ты долго пропадал, сынок. Воины Косого ламы угнали наших людей, наш скот, забрали наше добро. Где-то в горах укрыл награбленное Косой лама. Я долго шел следом. Я видел нишу в скале, сидящего Будду, письмена и стрелы. Я видел тропу, идущую дальше в горы, тропу, на которую указывали стрелы, но страшная молния ударила с неба, и я ослеп. Сынок, я не могу показать тебе дорогу. Стань снова богатырем, скачи на своем коне, поднимайся ввысь и опускайся на землю, найди тайник Косого ламы, верни народу его добро.

— Найди, Монгу-Кириш, верни народу его добро! — повторили люди разоренного аала.

Громко вскрикнул богатырь, стал большим, как гора, вскочил на Аян-Дааса и поднялся за тучи. Много дней и ночей мчался на своем скакуне Монгу-Кириш по степи и горным хребтам, но нигде не видел ниши и стрел. Прошло много лет. Теперь в юрте богатыря его возвращения ждали жена и сын, но Монгу-Кириш месяцами не бывал дома: он искал тайник ламы, он должен был отомстить. Отчаявшись, вернулся со своей юртой богатырь в родные места, стал опять простым человеком и с горечью узнал, что люди почти забыли о нем, что людей угнетают ламы и нойоны, а он бессилен помочь им. Он еще не нашел ниши. Монгу-Кириш поселился среди людей, чтобы выследить тайну Косого ламы. Он был богатырем и не боялся молнии.

Богатырского коня отпустил хозяин на вольные пастбища к горам, а сам на простом скакуне медленно ездил по степи. В тот год лето было нежарким. В то утро солнце, закрытое легким белым облаком, не слепило глаз, и Монгу-Кириш увидел нишу. Только он поднял голову, чтобы найти тропу, как ударила молния. Огненный шар забился у ног ставшего вновь могучим богатыря. Он не ослеп, но превратился в каменное изваяние, а нависшая скала упала на тропу и укрыла его под обломками. Так стоял Монгу-Кириш несколько дней, не шевелясь, таким увидел его человек с далекого севера — русский мудрец и странник.

Пришелец был мудр и понял, что перед ним человек, а не камень. Он брызнул на Монгу-Кириша целебной водой, и тот ожил. Пришелец прозвал богатыря Балбалом — Каменным изваянием, но богатырь не обиделся. Вдвоем они зашли в тайную нишу. Кончался день, а пришелец не мог постигнуть тайну письмен. Прошли ночь и день, но все оставалось неизвестным. Вокруг почему-то пожелтела степь, высохли ручьи. Пить хотелось нестерпимо. Пришла новая ночь, и уже слова застревали в пересохшем горле. Мудрый пришелец в тоске взглянул на степь и увидел котел с водой. Русский вскочил и побежал к нему, а Монгу-Киришу показалась метнувшаяся тень Косого ламы. «Не пей», — крикнул богатырь, но пересохшее горло лишь прохрипело.

Русский умирал спокойно, прося друга-богатыря унести на север клочок бумаги с письменами и стрелами. Пусть там другие мудрецы помогут народу Балбала.

Шестьдесят раз через день и ночь скакал на своем Аян-Даасе Монгу-Кириш. Но и на севере никто не помог ему понять смысл письмен. Вернулся в родные степи Монгу-Кириш через шестьдесят дней и, когда узнал, что Косой лама угнал его жену и детей, так топнул ногой, так закричал, что на минуту земля перемешалась с небом. Горы сдвинулись. Рассердился владыка гор и лишил Монгу-Кириша богатырской силы.

Владыка гор сказал с гневом:

— До тех пор пока ты или твои сородичи не раскроете тайну Косого ламы, не будет ни у тебя, ни у твоего коня богатырской силы. Я оставляю тебе песни, но, когда ты попросишь моей защиты, я отберу их.

Монгу-Кириш, забывшийся своим горем, не слышал слов владыки. Пыль, поднятая им, осела, и перед богатырем, лишенным силы, оказались желтые воины Косого ламы. «Выколите ему глаза, вырвите ему язык: он видел нишу!» — кричал лама, но араты загородили Монгу-Кириша, дали ему коня, и он понес молчаливого всадника к горам. Скала расступилась и закрылась за Монгу-Киришем.