— Кому? — возмутилась Николь. — Это же ему позор, не тебе! Бить женщину, мать своего сына, учительницу — вот, что называется позором. Ну, ничего, ничего, — Николь похлопала подругу по руке, заметив, как сжалась Кэтрин, — все уже позади. Я уверена, что он даже не предпринимает попыток найти тебя. И Майка.

— Мне нужен человек, который смог бы меня защитить, — пробормотала Кэтрин.

Николь выпрямилась:

— Ты действительно полагаешь, что еще не нашла такого человека? Да я ему башку снесу, если он появится! У меня припрятан хороший обрез. Ему хватит.

12

В книжном магазине Николь царила особая тишина, хозяйка специально прислушивалась: в библиотеках тоже было тихо, но по-другому. У Николь не запрещалось разговаривать вслух, но когда кто-то из покупателей углублялся в книгу, она невольно начинала разговаривать тише, и остальные следовали ее примеру. Тишина опускалась внезапно, и могла быть прервана в любой момент: распахивается дверь, весело, тоненько звякает колокольчик, и голос очередного покупателя врывается в зависшее безмолвие.

За те три года, что хозяйкой магазина была Николь, сложился круг людей, которых она без натяжки считала, если не своей семьей, то очень близкими друзьями. Николь знала их вкусы, и просматривая новые каталоги, опережая возможные заказы, отмечала новинки фантастики для Джимми Фокса, книги по садоводству для миссис Клемминг, сборники современной поэзии для Клэр Барроу.

Все чаще заглядывал и Рон Коллиз, который никогда не уходил из магазина с пустыми руками. И это должно было бы радовать Николь, но у нее всякий раз возникало ощущение, будто ее оскорбили этими деньгами, которые она вынуждена была принять (не дарить же ему книги, в самом деле!). Он обязательно покупал что-нибудь для Норы, и те покупатели, а особенно покупательницы, что находились в этот момент рядом, провожали его взглядами полными умиления: «Какой заботливый отец!» Николь одобряла его выбор: Линдгрен, Марк Твен, Жюль Верн, она сама выросла на их книгах. Но даже это сходство вкусов воспринималось ею, как оскорбление. Ей не хотелось иметь с Роном Коллизом ничего общего.

И все же девушка не солгала, когда сказала Кэтрин, что в случае удачи собирается выйти замуж именно за этого человека. Это решение созрело внезапно, когда она поняла, что Рон лишил ее еще и Джастина. До этого желание отомстить не заводило Николь так далеко. Мстительница рассчитывала обойтись помощью Кэтрин, лишить его жены и дочери, которую Рон любил по-настоящему. Хотя, догадывалась Николь, и не понимал девочки, глазам которой открывался совсем другой мир, не доступный виденью Рона, и потому отрицаемый им. Ему хотелось вытянуть дочь в свою реальность, и он готов был для этого даже вырубить сад, который та любила.

«Почему же он до сих пор не сделал этого?» — спрашивала себя Николь, и с неудовольствием отвечала, что, очевидно, дело в той загадочной интуиции, которой обладает истинная любовь. Рон полагал, что будет правильным лишить девочку почвы, на которой произрастали ее фантазии, но обостренное чутье любящего отца предостерегало: вместе с ними может зачахнуть и сама Нора. И даже мысль об этом ужасала...

Приступы ненависти пытались склонить Николь к мысли, что худшим (и самым справедливым!) наказанием для Рона Коллиза будет смерть дочери. Обрек же он саму Николь на то, чтобы пережить смерть обоих родителей и остаться в одиночестве! Но стоило ей представить теплые, грустные глаза девочки, она приходила в ужас оттого, что могла вообще допустить эту мысль. Ребенок не должен лишаться жизни даже из-за того, что его отец уничтожил целую семью... Но лишиться самого ребенка этот отец все-таки должен.

Как отнять у Рона Коллиза дочь — эта мысль теперь владела Николь неотступно. Она присматривалась к Кэтрин: удастся ли убедить подругу выступить на бракоразводном процессе и засвидетельствовать, что Рон бил свою дочь, издевался над женой, и прочее, прочее... Ее слова могли бы опрокинуть Коллиза на обе лопатки, лучшего свидетеля не найти, ведь прислуга в их доме работает годами, и насколько удалось разведать Николь, все эти горничные и кухарки чуть ли не влюблены в своего хозяина. Но и ни о каких грязных историях тоже, к сожалению, слышно не было...

Кэтрин, проработавшая в этом доме уже дней десять, тоже ничего предосудительного до сих пор не заметила. Послушать ее, так Рон Коллиз просто рыцарь без страха и упрека!

— Да, про рыцарей Круглого стола. У вас есть такая книга?

Стоявший перед ней мальчик повторил просьбу, похоже, уже в третий раз, а Николь никак не могла понять, чего он от нее хочет.

— Извини, — пробормотала девушка, очнувшись. — У меня есть просто превосходная книга о временах короля Артура. Погоди минутку...

Пока продавщица искала, за спиной призывно звякнул колокольчик, и Николь, еще не обернувшись, всей кожей почувствовала приближение Рона Коллиза. Если б ее тело было покрыто шерстью, то сейчас вдоль хребта поднялся бы гребень...

Сняв с полки книгу, девушка растянула губы в улыбке, и, обернувшись, посмотрела Рону прямо в глаза.

— Привет, Николь! — глаза мужчина так и сияли.

«Прирожденный воин, — решила она. — Предчувствие схватки делает его счастливым. О том, что предстоит настоящая битва еще не догадывается, а то прыгал бы до потолка...»

— Как дела, Рон? — отозвалась Николь, и, не дожидаясь ответа, отвернулась к мальчику. Впрочем, и вопрос-то был риторическим...

Раскрыв книгу, продавщица продемонстрировала поклоннику рыцарства выразительные иллюстрации, схемы построения средневековых замков, и даже кое-что зачитала вслух, чтобы малыш смог проникнуться духом повествования. И все это время Рон стоял рядом с ними и улыбался, слушая декламацию Николь.

«Ему смешно! — задохнулась девушка от ненависти. — Тупой урод! Думает, будто я все забыла или вообще не догадываюсь, что это он погубил мою семью... Джастина отнял... Но я напомню ему. Так напомню, что он этого уже вовек не забудет!»

— Вам удается ладить с детьми, — одобрительно отозвался Рон Коллиз, когда маленький покупатель убежал, прижимая к животу книгу.

Николь отозвалась сухо:

— Я хорошо помню себя ребенком.

— Вы были прелестным ребенком!

«Сейчас я чем-нибудь его ударю!» — она поискала глазами что-нибудь потяжелее.

— А выросли настоящей красавицей!

— Неужели? — процедила Николь. — Это моя мать была красавицей. По крайней мере, так все говорят... А я ведь больше похожа на отца.

Он подхватил с такой легкостью, будто речь шла не о тех людях, которым разбил жизнь:

— Это верно. Но в вас чувствуется ее шарм. Нет, Николь, все не так! Это ваш собственный шарм. При чем здесь ваша мать?

— Ах, так она уже и ни при чем?!

Почти не сознавая, что делает, Николь, размахнувшись, ударила ладонью по вазочке с простыми цветами, которые принес ей утром Джефф Баковски — молодой, прыщавый учитель физкультуры, уже с год очень трогательно ухаживавший за Николь. Керамика раскололась о стену с глухим звуком, но и его оказалось достаточно, чтобы все в магазине вздрогнули и, замерев, уставились на хозяйку.

Уже очнувшись, девушка на миг спрятала лицо в ладонях, потом подняла голову и отчетливо, чтобы услышал каждый, произнесла:

— Прошу прощения. Это вышло случайно. Надеюсь, осколки никого не задели?

Присев над разбитой вазой, принялась собирать осколки и жалко слипшиеся цветы, а голову приходилось опускать все ниже, чтобы никто не увидел слез. Особенно этот ублюдок за спиной...

«Всего лишил меня, всего! Джастина лишил...» — хотелось взвыть в голос, и швырнуть мокрые осколки Рону в лицо. Может быть, если б здесь не было посторонних, она так и сделала бы... Нет, вряд ли.

— Простите меня, Николь, — раздался тихий голос Рона. — Меньше всего на свете я хотел обидеть вас... Простите. Если сможете.

— Не смогу, — прошептала девушка, уже зная, что мужчина не услышит: колокольчик над дверью звякнул, сообщив, что этот покупатель уже покинул магазин.