«Не нужно думать о нем, — приказала себе девушка. — Не надо ни вспоминать, ни надеяться... Не на что. Это лишь пустая трата времени. Да, легко говорить!»

Сигарета не успокаивала нервной дрожи, расходившейся от сердца, и Николь бросила окурок в круглую маленькую урну, стоявшую рядом с крыльцом. Там накопилось уже много таких бесполезных свидетелей одиночества... Пора было избавляться от них.

Пора было перестать обманываться присутствием его запаха — в постели, на улице, в своем магазине. Уже не один раз сменила простыни, те, что пропахли телом Джастина, выстиранные лежат в шкафу, может, она их и стелить больше не будет. А мостовые давно затерты сотнями чужих ног, и следы художника затоптаны, даже доберман не учует. В книжный же магазин этот человек заглядывал лишь однажды — в тот день, когда они познакомились...

«О нем ничто не должно напоминать, — внушала себе Николь. — Море совсем не схоже с цветом его глаз, они — карие. И стройным кипарисом его тоже не назовешь, хотя он высокий... Особенно в сравнении со мной. Рядом с Мэг это, наверное, не так заметно. Господи, что я несу!»

Девушка скорчилась, обхватив руками голову, в которой остро колотилось: боль моя, Джастин, никогда мне от тебя не излечиться! Разве я могу отделить от самой себя то, что считала единственно цельным — нас с тобой? Как же у тебя получилось проделать эту операцию, и отсечь одного сиамского близнеца от другого? Один в таком случае обычно погибает...

Я не выжила, Джастин. То, что ты изредка говоришь со мной по телефону, еще не подтверждает факт моего существования. Я осталась в том дне, когда ты рисовал на берегу старый маяк, а я читала, сидя на валуне, и поглядывала украдкой, как ветер треплет твои темные волосы, но ты, погрузившись в работу, не замечаешь, что они мешают тебе. Что-то ты видишь в этом полуразрушенном маяке, чего не вижу я... А потом оказалось, что ты писал не маяк, а меня.

Джастин... Твое имя стонет во мне, требуя вернуть прошлое, которого уже нет, ты умчался из вчерашнего дня на автомобиле Мэг, ты уже так далеко, что даже не слышишь, как я зову тебя по ночам, презирая себя за этот зов. Ты полагаешь, что выбрал не одну женщину из двух, а будущее, ради которого столько работал... Неужели я помешала бы тебе в Нью-Йорке? Неужели я для тебя — девушка, способная лишь читать, сидя на большом камне у моря?

Ты не понял, Джастин. Я ведь могла любить тебя всю жизнь...

2

Кэтрин расслабилась только, когда самолет приземлился, и они с сыном пересели в автобус. Как будто Ник еще мог догнать ее в воздухе, но был беспомощен на земле Флориды, где она рассчитывала укрыться навсегда. Он всегда говорил, что терпеть не может океан, и только потому, что Кэтрин ничего не возражала по этому поводу, был уверен, что она разделяет эту нелюбовь.

— А в каком городе мы будем жить? — прижав мордашку к стеклу, с любопытством спросил Майк. Мальчик никогда не путешествовал так далеко, и каждый новый поворот вызывал прилив восторга.

Кэтрин машинально заправила выбившийся ярлычок на футболке ребенка, и чуть коснулась согнутым пальцем загорелой, пухлой щеки.

— В самом лучшем, — пообещала женщина. — В солнечном, маленьком и тихом. Там нас никто не обидит.

— А там будет море? Ты говорила, что будет море.

— Там будет целый океан, малыш! Мы поселимся на самом берегу, и ты сможешь все время слышать шум волн. Он будет тебя убаюкивать.

Майк наморщил лоб:

— А днем? Я ведь уже не сплю днем, зачем же он будет меня убаюкивать?

Кэтрин пришлось согласиться:

— Верно, днем уже незачем, ты ведь большой. Но океан и не станет этого делать. Днем он будет рассказывать тебе разные морские истории.

— Про пиратов? — глаза мальчишки восторженно округлились.

— И про пиратов, и про дельфинов, и про...

— Только про «Титаник» не надо, — быстро вставил сын. — Я уже насмотрелся про этот «Титаник»!

«Глупая кукла! — с запоздалым раздражением подумала Кэтрин про няньку, которая так нравилась Нику. — Барби безмозглая! Она все-таки позволяла ему просиживать у телевизора целыми часами, а он ее не выдавал. Случайно проболтался...»

Но теперь ругать Майка было поздно, и мать заверила:

— Нет, про «Титаник» рассказывать не будет. Может, про Русалочку что-нибудь новенькое сообщит... Ты не против?

— Про Русалочку? — парнишка ненадолго задумался, потом с важным видом позволил: — Про нее пускай... Она ничего. Хорошенькая.

Кэтрин устало закрыла глаза: «Хорошо хоть не сказал: сексапильная. Или что-нибудь в этом духе. Ему уже шесть, жди вопросов со дня на день. А, может, нянька его уже и в этом просветила...»

Подплывающие сны высвечивали отступающие в прошлое лица Ника, молоденькой белокурой няньки, соседей, с которыми Кэтрин не стала прощаться даже намеком, чтобы их бегство стало полной неожиданностью абсолютно для всех. Иначе кто-нибудь мог проболтаться ее мужу, ведь в округе Ника знали, как веселого и щедрого парня, по субботам охотно угощавшего приятелей пивом. Никто и не подозревал, как ломает от щедрости его кулаков все тело жены...

Женщина решилась бежать, когда Майк, жалея мать в углу кухни, куда та забилась, пытаясь спрятаться от мужа, горячо прошептал:

— Я убью его, когда он уснет. Ножом заколю.

И женщина поняла, что тянуть больше нельзя. Раз Ник не соглашается развестись, и оставить ее в покое, она просто скроется вместе с сыном, и начнет жизнь заново. Разве это невозможно?

Кэтрин заерзала, настигнутая сомнением. Как справится? В чужом городе с ребенком и без денег? А что, если в местных школах не окажется вакансии? Маловероятно, конечно, но ведь может такое быть? Что еще она умеет делать?

«Я справлюсь!»

Женщине хотелось произнести это твердо, а вышло жалобно, и это напугало еще больше. Открыв глаза, Кэтрин с тревогой осмотрелась: незнакомые люди вокруг. Разве они помогут? С чего бы им подставлять плечо, если родной человек — муж только и знал, что стряхивал ее руку, когда жена пыталась уцепиться за него, удержать дома?

Ника бесило все, что она предлагала: поиграть с сыном, сходить в театр, ну хотя бы в кино, пригласить кого-нибудь к себе, просто погулять, в конце концов! Ему просто не хотелось находиться с ней рядом. Почему же он не отпускал ее?

Кэтрин беспокоило то, что даже в собственных глазах выглядело неблагородным: она не могла вспомнить о Нике ничего хорошего. Ведь должно же было хоть что-то случиться в их прошлом... Хотя бы, когда он ухаживал за ней... Но вспоминалось только, как на первом же свидании этот парень навалился на нее в машине, твердыми коленями, грубо раздвинул ноги, разорвал белье...

Девушка лепетала что-то о том, что слишком рано, что еще не готова, в общем, несла обычную в таких случаях чушь, которую никто из распаленных желанием мужчин не воспринимает всерьез. А надо было просто двинуть насильнику между ног, чтобы сполна ощутил, что ее колено, если потребуется, может оказаться не менее твердым.

Но Кэтрин никогда не была способна на это. Поднять на другого руку? Ударить хотя бы словом? Да она младшего брата ни разу не шлепнула. А сын стал для нее не просто всем в жизни, а самой жизнью.

И Ник сразу распознал эту беспомощную доброту, готовность простить любую обиду за пару добрых слов. Вот только этой пары слов жена от него так и не услышала...

3

Город Вайтстоун Кэтрин выбрала, буквально, ткнув пальцем в карту. Ей представился белесый каменистый пляж, широкая улыбка солнца и нестерпимо синяя морская гладь, прохладой которой можно смыть самые тягостные воспоминания.

«Там должны жить счастливые люди», — подумала женщина, вообразив все это, и так остро захотелось, приобщиться к тайному сообществу счастливчиков, что о другом городе уже и слышать не хотелось. Она спешила сюда, то и дело замирая от радостного предчувствия, хотя тревоги и сомнения в собственной жизнеспособности, по-прежнему были с ней. Но ласковый ветер Флориды уже напевал Кэт о том, что в этом райском месте может случиться даже то, о чем совсем не мечталось.