Да, теперь стало ясно: мать Женевьевы умерла. И девочка привела меня на ее могилу.

— Все мои родственники покоятся здесь после смерти, — сказала Женевьева тихо. — Я часто прихожу сюда. Идемте, я покажу, где лежит моя мама.

Она повела меня сквозь высокую траву к красивому памятнику. Он был похож на небольшую часовню, на крыше которой печально склонились друг к другу два ангела, державших в руках мраморную книгу. На страницах книги было высечено имя лежавшей здесь женщины.

— Смотрите, — сказала Женевьева, — вот ее имя. Я прочитала: «Франсуаза, графиня де ла Таль, 30 лет». Посмотрела на дату — графиня умерла три года назад. Девочке было одиннадцать лет, когда она осиротела.

— Я часто прихожу сюда, — вздохнула Женевьева, — чтобы немного побыть с мамой. Я с ней разговариваю, и мне это нравится. Здесь так спокойно.

— Но вы не должны сюда приходить одна, — мягко сказала я.

— А мне нравится говорить с ней наедине.

Я не знала, что заставило меня спросить:

— А ваш отец бывает здесь?

— Никогда. Он не любит приходить сюда.

— Откуда вы знаете, что он любит, а что — нет?

— О, я-то знаю. Кроме того, он как раз хотел, чтобы мама оказалась в могиле. Знаете, он всегда добивается того, чего хочет.

— Не думаю, что вы правильно понимаете ситуацию.

— Я не маленькая и все прекрасно понимаю. — Ее глаза недобро блеснули. — Это как раз вы не понимаете. Да и как вам сразу во всем разобраться? Вы же только что приехали. Я точно знаю, что он не жалел ее… Вот поэтому и убил.

От этих слов я застыла на месте, с ужасом глядя на Женевьеву. А она нежно гладила холодную мраморную плиту и, казалось, витала где-то в облаках.

Вокруг стояла тишина, неяркое осеннее солнце освещало надгробные плиты, под которыми покоились предки знатного рода. Меня охватывало нехорошее ощущение какой-то нереальности и опасности происходящего.

Инстинкт подсказывал мне, что надо немедленно уезжать из этих мест, но разум приказывал остаться. Возможность получить работу заглушала еще неясное чувство угрозы, которая как бы притягивала меня, заставляя забыть все на свете. Я поняла, что не уеду, пока не увижу графа де ла Таля, владельца замка Гайяр.

Мы медленно возвращались в замок, и я сказала Женевьеве, что нехорошо говорить такие вещи о своем отце. Девочка спокойно слушала меня, не противореча. Однако мне никогда не забыть, как спокойно и уверенно она произнесла: «Он убил ее».

Конечно, это были просто сплетни и слухи. Где она могла их слышать? Наверное, от кого-нибудь в доме. Может быть, от няни? Бедное дитя! Вся моя неприязнь к ней мгновенно испарилась.

Я почувствовала, что хочу как можно ближе познакомиться с ее жизнью, узнать о ее матери и выяснить, каким образом в голову девочки попали эти страшные мысли. Вся эта история произвела на меня такое большое впечатление, что я чувствовала себя не в своей тарелке.

Я опять в одиночестве пообедала в своей комнате и стала просматривать сделанные мной записи. Потом попыталась немного почитать какой-то роман. Вечер тянулся бесконечно, и я представила себе, что так будут проходить все вечера, если мне, конечно, разрешат остаться в замке.

В других домах мы с отцом обычно обедали вместе с управляющими, а иногда даже с хозяевами. Никогда раньше не чувствовала я себя такой одинокой. Правда, не стоило забывать, что в этом доме я была незваной гостьей. Это был вынужденный период ожидания.

На следующий день я очень рано отправилась в галерею и провела там все утро, осматривая картины, оценивая состояние красочного слоя, исследуя сохранность дорогих рам, в трещины которых набилась пыль и грязь.

Я старалась прикинуть, какие материалы могут мне понадобиться помимо тех, которые я привезла с собой. Еще мне очень хотелось спросить у кузена графа, не разрешит ли он мне осмотреть и другие картины, имеющиеся в замке, особенно настенную живопись, на которую я обратила особое внимание.

Я вернулась в свою комнату как раз ко второму завтраку, а потом вышла немного погулять, решив, что сегодня опять пойду осматривать окрестности и, возможно, загляну в городок.

Вокруг меня расстилались бесконечные виноградники. Глядя на пожелтевшие листья, я пыталась представить себе ту тяжкую работу, которая, должно быть, кипит здесь во время сбора урожая, и очень жалела, что не приехала сюда раньше, чтобы увидеть все это своими глазами. На будущий год, подумала я и тут же рассмеялась при этой мысли. Один Бог знает, буду ли я здесь в будущем году…

Незаметно я подошла к дому из красного кирпича с неизменными зелеными ставнями. Они придавали неуловимый шарм строению, которому, как мне показалось, было уже лет сто пятьдесят. Дом был, очевидно, построен лет за пятьдесят до Революции. Я не могла устоять перед искушением и подошла поближе, чтобы рассмотреть его.

Перед домом росла большая липа, и когда я поравнялась ней, то услышала высокий детский голосок:

— Хелло, мисс!

Не «мадемуазель», как можно было бы ожидать, а именно «мисс», произнесенное скорее как «миис», что сразу подсказало мне, что обратившийся ко мне, кто бы он ни был, прекрасно осведомлен о том, кто я такая.

— Хелло, — ответила я, но, заглянув через железные ворота, никого не увидела.

Я услышала довольное хихиканье и, подняв голову, заметила мальчика, висевшего на дереве, как обезьяна. Он совершил неожиданный прыжок и приземлился рядом со мной.

— Хелло, мадемуазель. Я — Ив Бастид.

— Добрый день.

— Это Марго. Марго, спускайся вниз, не будь глупой.

— А я не глупая.

Из-за листвы выглянула девочка и ловко спустилась по стволу на землю. Она была немного младше брата.

— Мы живем здесь, — сказал мне мальчик. Девочка кивнула в знак согласия и с любопытством посмотрела на меня.

— Очень милый дом. Вам, наверное, очень хорошо в нем живется.

— Ив! Марго! — раздался голос из глубины дома.

— Это наша бабушка, мадемуазель.

— Мадемуазель, — сказал Ив, слегка смутившись, — не зайдете ли к нам, чтобы повидаться с бабушкой?

— Буду очень рада, — сказала я, улыбнувшись девочке, которая сделала очень милый книксен. Какие милые дети, подумала я. Совсем не похожи на Женевьеву.

Мальчик побежал вперед, чтобы открыть железные ворота, и церемонно поклонился, придерживая их и давая нам пройти. Девочка шла рядом со мной и, чуть забежав вперед по петлявшей между кустами дорожке, закричала:

— Мы уже здесь, бабушка!

Переступив порог холла, я услышала старческий голос:

— Ведите английскую леди прямо сюда.

Я вошла и увидела женщину, сидевшую в высоком кресле. У нее было смуглое морщинистое лицо. Седые волосы почтенной дамы были уложены в высокую прическу. Темные умные глаза прикрывали тяжелые веки, натруженные руки со вздувшимися венами, все в темных пятнах, которые у нас в Англии называют «цветами смерти», спокойно лежали на подлокотниках кресла.

Она улыбалась мне так приветливо, как будто с нетерпением ожидала моего прихода и теперь была несказанно рада меня видеть.

— Вы простите, что я не могу встать вам навстречу, мадемуазель, — сказала она. — Мои ноги иногда бывают такими непослушными, что требуется целое утро, чтобы встать, а потом целый вечер, чтобы снова усесться в кресло.

— Прошу вас, не беспокойтесь, — ответила я и пожала протянутую мне руку. — Очень мило, мадам, что вы пригласили меня зайти в ваш дом.

Дети, пристроившись с обеих сторон бабушкиного кресла, с любопытством и гордостью посматривали на меня, как будто я была какой-то редкостью, которую им удалось добыть.

Я улыбнулась:

— Такое впечатление, что вы меня знаете, хотя и сомневаюсь, что у вас была возможность узнать обо мне.

— Ив, предложи кресло мадемуазель.

Мальчик придвинул мне кресло, тщательно установив его прямо напротив кресла, в котором сидела старая бабушка.

— В нашей округе все обо всех знают. Наша фамилия Бастиды.

Я уютно устроилась в кресле.