Многие из тех, кто находился в толпе, пришли сюда из окрестных мест, а это означало, что все они в конечном итоге жили под дланью де ла Талей. И они боялись их, как и раньше. Ими овладело только одно желание — как можно быстрее убраться подальше от стен замка. Старая графиня вышла из часовни, когда кругом уже никого не было и воцарилась тишина. Она увидела разбитую статую, встала перед ней на колени и вознесла молитву благодарности святой покровительнице. Потом возвратилась в замок и вместе с одним слугой попыталась навести хоть какой-нибудь порядок. Так и жила она в течение нескольких лет, заботясь о маленьком графе, которого потом благополучно возвратили домой.

Его мать умерла во время родов, что было совсем неудивительно, ибо перед его рождением несчастной женщине пришлось пережить невыносимые страдания. А кроме того, мадам Бастид побоялась пригласить акушерку.

Прошло несколько лет, времена изменились. Революция осталась в прошлом, и жизнь в замке стала входить в свою колею. Начали возвращаться слуги. Восстановили замок. Возродились к жизни виноградники. И хотя комнату-сейф никто не трогал, хранившиеся в ней изумруды исчезли и с тех пор были потеряны для семьи…

Я закрыла книгу и мгновенно заснула.

Утро следующего дня я провела в галерее. После проявленного графом интереса к моей работе я ожидала его визита, но он не пришел.

Я, как обычно, позавтракала у себя в комнате. Вдруг в дверь постучали. Вошла Женевьева. Ее волосы были аккуратно собраны на затылке, и она выглядела такой же подавленной, как и вчера вечером за обедом. Я подумала, что так на нее, наверное, действует присутствие отца в замке.

Мы поднялись по лестнице в башню и вскоре оказались на самой высокой точке замка. Оттуда она показала мне окрестности, рассказывая об этих местах, хотя медленно и с запинками, по-английски, как советовал ей отец. Я была уверена, что, несмотря на то что порой боялась его, она очень стремилась заслужить его уважение.

— Мадемуазель, посмотрите, видите башню? Там живет мой дедушка.

— Это не очень далеко отсюда.

— Около двенадцати километров. Сегодня ее можно увидеть, потому что ясная погода.

— Вы часто к нему наведываетесь? — Она помолчала, глядя на меня с некоторым недоверием. И я повторила: — Это ведь недалеко.

— Иногда, — нехотя призналась она. — А папа нет. Только, пожалуйста, не говорите ему.

— Он не хочет, чтобы вы там бывали?

— Он этого не говорил. — В ее голосе прозвучали нотки горечи. — Папа вообще редко со мной разговаривает. А с вами он беседует.

— Дорогая Женевьева, я видела его всего два раза. И естественно, он говорил со мной о картинах, потому что беспокоится об их судьбе. И он не собирается разговаривать со мной ни о чем ином.

— Папа обычно не разговаривает с теми, кто приезжает сюда работать.

— Но ведь они не реставрировали картины, которые ему дороги!

— Мне кажется, он интересуется вами, мадемуазель.

— Просто его очень заботит, что я собираюсь делать с принадлежащими ему произведениями искусства… Ну, посмотрите, например, на этот куполообразный потолок. Обратите внимание на этот дверной проем в форме арки. Это дает основание предположить, что им уже около сотни лет.

Мне очень хотелось поговорить с ней о ее отце, спросить о том, как он обычно относится к людям, проживающим в замке, узнать наконец почему ему не хочется, чтобы дочь навещала своего дедушку.

— Вы говорите слишком быстро, мадемуазель, я с трудом понимаю вас.

Мы стали спускаться по лестнице, и, когда были уже внизу, Женевьева сказала по-французски:

— Вы только что побывали на вершине замка, а теперь следует познакомиться с его нижней частью. Вы знаете, что в замке есть подземная тюрьма, мадемуазель?

— Да, ваш отец прислал мне книгу, которая была написана для одного из ваших предков. Из нее я узнала, что представляет собой этот замок.

— Там обычно держали пленников. Если кто-нибудь отваживался оскорбить или обидеть графа де ла Таля, его немедленно сажали в темницу. Мама мне рассказывала об этом. Однажды мы ходили с ней посмотреть на камеры-клетки. Но она сказала, что если кого-то хотят лишить свободы, то совсем не обязательно держать его в камере. Толстые стены и цепи — это всего лишь один из способ содержания пленников, но были и другие.

Я быстро взглянула на нее, но девочка были сама невинность, а ее лицо излучало спокойствие и сдержанность.

— В королевских замках всегда были темницы, или, как их называли… камеры забвения, потому что о тех людях, кто туда попадал, просто забывали. Поэтому это были темницы для забытых. А знаете ли вы, мадемуазель, что единственным входом в эти темницы были потайные люки в полу, которых сверху не видно.

— Да. Я читала об этом. Ничего не подозревающая жертва стояла на крышке люка в полу, которую открывали нажатием пружинного рычага, что находился в другой части комнаты. Пол неожиданно разверзался прямо под ногами несчастной жертвы, которая мгновенно проваливалась вниз.

— В камеру забвения. Это было долгое падение. Во время падения человек мог сломать себе ноги, и некому было оказать ему помощь. Человек оставался лежать там с покалеченными ногами, всеми забытый, на костях других, попавших туда еще раньше. Мадемуазель, а вы боитесь духов и призраков?

— Нет, конечно.

— А многие слуги очень боятся. Они никогда не входят в комнату, расположенную над камерой забвения, во всяком случае, никогда не входят поодиночке. Они говорят, что по ночам внизу, в камере забвения, раздаются страшные стоны, раздирающие душу стенания. Вы уверены в том, что хотите посмотреть камеру забвения?

— Дорогая Женевьева, мне уже приходилось жить в одном из замков в Англии, в котором, по слухам, было много привидений.

— Так, значит, вы ничего не боитесь. Папа, кажется, сказал, что французские призраки более вежливы, чем английские, и являются только тогда, когда их призывают. А если вы их не боитесь и не верите в них, то, значит, и не ожидаете их появления, не так ли? Он именно это имел в виду? Мадемуазель, но все же вы уверены в том, что не боитесь камеры забвения?

— Абсолютно!

— Она сейчас выглядит совсем по-другому, нежели раньше, — сказала Женевьева почти с сожалением. — Давно убрали кости и многое другое. Это сделали в то время, когда поисками изумрудов занимался еще мой дедушка. И конечно, искать начинали с камеры забвения. Но пока не нашли. Говорили, что изумруды выкрали из замка, но я уверена, что они где-то здесь. Мне бы хотелось, чтобы папа еще раз организовал поиски. Вот было бы здорово, да?

— Я думаю, что искали очень тщательно. Из того, что я прочитала, можно сделать вывод, что изумруды были украдены восставшими, когда те проникли в замок.

— Но ведь они так и не добрались до комнаты-сейфа. И все-таки изумруды исчезли.

— А может быть, их продали еще до Революции? Я просто высказываю свои предположения… Представьте себе, что кому-то из ваших предков нужны были деньги и он продал их… и никому об этом не сказал.

Она удивленно посмотрела на меня, а потом воскликнула с энтузиазмом:

— Вы говорили об этом папе?

— Уверена, что ему тоже приходили в голову подобные мысли. Ведь это так очевидно.

— Но женщина на портрете, над которым вы сейчас работаете, — она же в этих изумрудах! Так что в то время они были еще здесь.

— Но украшения могли быть подделкой.

— Мадемуазель, никто из де ла Талей никогда не надел бы поддельные драгоценности!

Я улыбнулась… Вскоре мы подошли к узкой лестнице с неровными ступеньками.

— Мадемуазель, эта лесенка ведет в нижние помещения замка. Здесь восемьдесят ступеней. Я их сосчитала. Вы сможете спуститься? Держитесь за эти веревочные перила.

Я последовала ее совету. Узкая лестница спиралью уходила вниз, и мы могли идти только друг за другом.

— Вы чувствуете, как повеяло холодом, мадемуазель? Представьте себе, что вас ведут вниз и вы знаете, что, возможно, больше никогда уже не выберетесь наверх. Мы уже находимся ниже уровня рва. Именно здесь раньше держали людей, которые дерзнули оскорбить нас.