Майкл, занимая все свое свободное время работой, — ему необходимо было реорганизовать свой бизнес, и он нисколько не заботился о том, чтобы рядом с ним присутствовала женщина, — считал, что для этого занятия не требовалось большого умения. Теперь же он оказался в дурацкой ситуации — у него не было ни одной знакомой женщины, которая могла бы с ним отправиться куда-либо. Повернув голову в сторону открытой двери кабинета, Майкл с надеждой взглянул на Брианну, понимая, однако, что если он пригласит ее пойти с ним, то нарушит правила этикета.

Как обычно, Брианна была аккуратно одета и всецело занята своей работой. Майкл подумал о том, как бы выглядела эта девушка в нарядном бальном платье, если даже не брать в расчет то изящество и красоту, которыми наделила ее природа. Но он понимал, что такие мысли, конечно же, абсурдны. Майкл вообще сомневался, чтоб у нее в гардеробе было такое платье.

Но, несмотря на все эти доводы, его взгляд невольно задержался на тонких чертах ее лица. С тех пор, как Брианна поступила к ним на работу, лишь однажды ее смех оживил эти унылые помещения. Несмотря на свою мрачную внешность, в душе Майкл и сам был не прочь повеселиться. Но давно прошли уже те времена, когда смех был не такой редкостью под сводами издательства Гриффита.

Идеи, предлагаемые Брианной, были интересны и умны. В этой женщине было редкое сочетание красоты, юмора и ума. Словно угадав мысли Майкла, Брианна подняла голову и улыбнулась в его сторону.

Прервав свои размышления, молодой человек приблизился к ее столу. Брианна застыла в ожидании, не переставая улыбаться.

— У меня к вам есть одно предложение, — несмело начал он. Девушка в ожидании смотрела на него. Майкл смущенно кашлянул и продолжил: — Но оно не связано с вашей работой. — Заметив ее смущение, он залпом выложил ей свое приглашение. — И, конечно, — добавил он, — если вы примете его, я открою счет у портного, чтобы он сшил подходящее платье.

По выражению ее лица было трудно что-либо понять, казалось, девушка обдумывает его просьбу. Наконец она произнесла:

— Я была бы счастлива сопровождать вас, мистер Донован. — Майкл облегченно вздохнул. — Однако, — добавила она, — вам не стоит беспокоиться о моем наряде.

Он хотел было запротестовать, ведь много зависело от того, как Брианна будет одета, но знал, что его слова нанесут ей сильное оскорбление. Проглотив вставший поперек горла ком, Майкл кивнул:

— Хорошо.

До долгожданного выхода в свет оставалось всего четыре дня, но эти дни казались ему такими длинными и скучными, как утренний туман, который не торопится выпускать дома из своего плена.

Майкл бросил взгляд сквозь хрупкое стекло двери, довольный тем, что расположенные веером окна верхнего этажа позволяли потокам света свободно проникать внутрь здания. Благодаря им, он смог рассмотреть согнутую фигуру старого Рэндольфа, сидящего за столиком у входа. Дворецкий был составной частью этого дома уже в те времена, когда Майкла еще не было на свете. Тихонько постучавшись, молодой человек отворил дверь. Строгое, недовольное выражение лица Рэндольфа тут же сменилось сдержанной улыбкой приветствия.

— Добрый день, сэр.

— Рэндольф, — Майкл положил свою шляпу на потемневший от времени канделябр в стиле чиппендейл, его глаза бегло осматривали гостиную, пытаясь отыскать ореховый гарнитур, который, как и дворецкий, был для него привычной вещью, — мама дома?

— Да, сэр, — ответил Рэндольф, бросив на Майкла еще один взгляд, прежде чем развернуть свое иссохшее тело к лестнице. — Мы все рады видеть вас здесь, сэр.

— Я тоже, Рэндольф. — Засунув руки в карманы, Майкл обводил взглядом комнату. Изящные лепные карнизы были увенчаны позолоченными орлами. Над камином, на выступе трубы, стоял на подставке портрет его деда. Комната наверху была затейливо обставлена в ионическом стиле, здесь все оставалось таким, как и прежде. Теплый поток силы и спокойствия, который Майкл всегда ощущал в этом доме, вновь разлился по его телу. Здесь все еще оставался хозяином его дед. Этот дом, который заняла его мать после смерти отца, был одной из первых обителей Майкла, а прежнее жилье, наполненное воспоминаниями, хорошими и плохими, она сразу же продала.

— Майкл, — раздался сверху мягкий голос, и он поднял глаза. В свои пятьдесят лет Элизабет Гриффит Донован все еще была привлекательной женщиной. Но не такой, как это случается с большинством людей, когда увядает красота молодости. Нет, ее каштановые волосы еще не были тронуты сединой, а голубые глаза задорно блестели. Она бросилась к Майклу и крепко обняла своего давно переросшего ее сына. Теплое прикосновение матери подействовало на него успокаивающе. Майкл тотчас же ощутил на себе все ее беспокойство за его судьбу.

— Ты выглядишь все так же хорошо, мама, — тихо произнес он.

Воздух был наполнен ароматом свежих цветов, которые были расставлены повсюду. Она звонко засмеялась:

— Ты так говоришь, словно думаешь, что мне следовало бы уже в моем возрасте выжить из ума.

Глаза Майкла, более синие, чем у матери, неожиданно заблестели.

— Я даже как-то подумывал подарить тебе тросточку.

Похлопав его по руке, Элизабет заглянула в глаза сыну: материнский инстинкт подсказывал ей, что у него было что-то неладно. Она еще не знала, что именно беспокоило его, но чувствовала, что Майкл чем-то взволнован.

Шаркая ногами, вошел Рэндольф, в руках у него был поднос с чайником, полным ароматного чая, и блюдцем с разнообразным печеньем. Поставив все это на стол — для этого ему пришлось приложить немало усилий, — он выпрямился настолько, насколько позволяло его пораженное артритом тело.

— Что-нибудь еще желаете, мадам?

— Нет, Рэндольф, спасибо.

Разливая чай по чашкам, мать Майкла не переставала вглядываться в лицо сына, надеясь найти ответ на то, что же его тревожит. Майкл взял из ее рук чашку и, отхлебнув из нее один глоток, поставил на стол.

— Мама, — заговорил он, — ты когда-нибудь задумывалась… — он замолчал. Элизабет с интересом ждала продолжения. — Как бы сейчас все было, если бы ты вышла замуж за человека, более близкого к твоему окружению.

Эта была старая тема, которую они не раз обсуждали, но она знала, что Майкл до сих пор терзается ответом на этот вопрос.

— Я думаю, что тогда бы прожила совершенно другую жизнь. Несомненно, что и состояние наших дел было бы получше, — она сделала паузу, словно давая Майклу время впитать в себя смысл ее слов, прежде чем продолжить. — И я уверена, что моя любовь, в этом случае, не сильно бы отличалась.

Терзания Майкла, мучившие его всякий раз, когда они говорили об отце, были явно заметны и сейчас.

— Я ведь тоже его любил, — ответил он. — Но ведь это так и не изменило его жизнь. — Непрошеная нотка горечи проступила в его словах, впрочем, в этом не было ничего неожиданного.

Элизабет положила свою ухоженную руку на плечо сына.

— Я знаю, тебе не понять, но я никогда не хотела, чтобы он изменился. У него, конечно, не лежала душа к бизнесу, не было у него и честолюбия. Временами он пил больше, чем следовало бы, но… — Мысли ее унеслись далеко, туда, в те времена, когда был жив ее покойный муж. Наконец она продолжила: — У него было три великих страсти: к жизни, к любви и ко мне… — Элизабет, не чувствуя в своих словах ничего предосудительного, встретилась взглядом с сыном. — И я не променяла бы все это ни на одно самое сильное честолюбие в мире.

Но Майкл не отступал:

— Но ведь у тебя были и другие возможности!

— Но не было другой любви. Когда приходит такая любовь, здравый смысл пропадает. Я не хочу совать нос не в свое дело, но чувствую, что тебя сейчас что-то мучит. Могу лишь сказать тебе, Майкл, что если бы у меня была тысяча других возможностей, я все равно выбрала бы твоего отца.

Яркие лучи зимнего солнца лились на великолепный ковер, который покрывал отполированный до блеска пол.

— А когда отец начал ухаживать за тобой, думала ли ты, что ваши отношения закончатся свадьбой? — спросил Майкл.