Чувства переполняли ее. Он был бесконечно ей дорог, этот лежащий перед ней человек, но она никогда до конца своих дней в том никому не сознается! Если она собирается уехать, то это следует сделать именно сейчас, пока он слишком слаб, чтобы удержать ее, уговорить остаться. Но вправе ли она бросать ранчо в такой момент? Конечно, работы в августе предстояло немного, тем более что коров уже угнали, всего-то докосить сено да время от времени загонять бычков в низину. Однако мысль о том, что Чанс останется здесь один, прикованный к постели, на неопределенно долгий срок, и будет пытаться сделать что-то по ранчо без ее помощи и совета, вызвала в Клео внутренний протест. Он так доверял ей! С ее помощью он сможет по-прежнему управлять ранчо, не покидая постели. Чанс должен быть уверен, что счета будут оплачиваться вовремя, что будет закуплено все необходимое, что стадо не останется без присмотра. Пит, конечно, тоже справится со всеми этими заботами, однако Чанс доверял именно ей. Ей, а не Питу.

Итак, решение принято. Она задержится на ранчо до тех пор, пока Чанс снова не встанет на ноги. Но ни на миг дольше, и да помогут ей в том небеса!

Из-за сильнодействующих обезболивающих таблеток, которые Джо давал ему по предписанию врача, Чанс почти все время спал. Когда он пытался отказаться от их приема, Джо резко обрывал его:

— Это приказ доктора, Чанс. Ты вряд ли поправишься, если не будешь смирно лежать. Боли в спине — дело нешуточное!

А боли были сильные, Чанс ощущал их, несмотря на полунаркотический туман в голове. И тем не менее в те редкие моменты, когда сознание прояснялось, он страдал еще больше от ощущения полной беспомощности. «Как черепаха, упавшая на спину», — часто думалось ему. Любое движение — будь то ногой, рукой или головой — доставляло столько мучений, что он не раз с ужасом представлял себя сидящим в инвалидной коляске. Еще совсем недавно ездил по всему миру — и вдруг калека! Гнев, жалость к самому себе, раздражительность переполняли Чанса и то и дело выплескивались на окружающих.

Джо специально для него готовил жиденькие бульоны — словом, посадил больного на необходимую для ослабленного организма диету. А в результате Чанс постоянно испытывал острое чувство голода — в его измученном употреблением лекарств мозгу проплывали мучительные видения: сочащиеся кровью отбивные и с румяной корочкой поджаренные куры, — но при этом он не мог заставить себя съесть даже лишнюю тарелку бульона.

Болезненно-величественные картины пиршеств сменялись полугрезами-полувоспоминаниями. Иногда он снова представлял себя мальчиком: либо играл вместе со своими братьями, либо сидел на уроке. Иногда появлялся дед, иногда — страны и города, где он побывал, иногда — старые знакомые, о которых почти забыл.

Немалая часть видений была, конечно, связана с ранчо и с работающими на нем людьми, особенно с Клео. Внезапно очнувшись, он порой с удивлением обнаруживал, что лежит на кровати, а не скачет куда-то на лошади. Когда же в его сознании разыгрывались сцены между ним и Клео, он просыпался весь в испарине. Клео была такой уступчивой, такой соблазнительной. Она манила его к заваленной подушками постели, покрытой плюшевым покрывалом; а рассеянный свет и легкая дымка приглушали краски и делали расплывчатыми и манящими контуры ее тела.

Чанс не любил свои сны — они вызывали в нем лишь новые приступы раздражения. Реальность была слишком далека от подушек и интимных полутонов. Реальность состояла из длительного процесса выздоравливания, не вызывающей ни малейшего аппетита пищи и Джо, выносящего судно. По распоряжению доктора Фельдмана ему запрещалось ходить даже в ванную.

— Вы сильно растянули себе мышцы, мистер Саксон. Лично я предпочел бы оставить вас в больнице, однако вы так упорно сопротивлялись, что мы разрешили вам проходить курс лечения дома. При условии, что вы должны находиться только в постели. Я уже говорил и продолжаю настаивать на полной неподвижности.

Дважды в день заходила Клео, утром и вечером, часов в девять. Чанс приходил в себя и мог ее видеть, но иногда продолжал лежать в беспамятстве. В такие минуты он выглядел так беспомощно, что Клео начинала всерьез тревожиться за его здоровье и в ней возникало страстное желание самой ухаживать за ним. Однако Джо справлялся совсем неплохо, и вряд ли была необходимость вмешиваться. Кроме того, на ней лежало слишком много забот по ранчо.

Через несколько дней доза лекарства по указанию доктора Фельдмана была снижена, и мозг Чанса перестал балансировать на грани галлюцинаций и реальности. В то утро он с нетерпением ждал прихода Клео, но та, к его великому разочарованию, не пришла. Когда же она заглянула к нему вечером, он лежал, хмуро глядя в потолок.

Когда Клео поднималась по лестнице, Джо уже успел сообщить ей, что Чанс полностью пришел в себя, так что она нисколько не удивилась, увидев, что его глаза открыты и он поворачивает — очень осторожно — голову в ее сторону.

— Привет! Тебе лучше?

— Немного.

Щеки Чанса заросли щетиной. Клео хотела было предложить ему свои услуги в качестве брадобрея, но в последний момент передумала — малейшее движение навстречу друг другу каждый раз неизбежно влекло за собой физическую близость. Чанс, конечно, вряд ли был сегодня в состоянии думать о сексе, однако она нисколько не сомневалась: он запомнит ее порыв и через неделю-другую все будет в порядке.

— Я рад, что ты не уехала.

Клео присела на стул рядом с кроватью.

— Я останусь здесь до тех пор, пока ты не поправишься и не сможешь приступить к работе.

— Неплохой предлог болеть вечно. — На его губах мелькнула слабая усмешка.

— Не забывай, что никакие нагрузки во время болезни тебе не рекомендуются, — улыбнулась в ответ она.

— Когда я почти не могу пошевелиться, ты становишься очаровательно откровенна.

— Да, сейчас ты безопаснее младенца, — серьезно заявила она.

— Таким я нравлюсь тебе больше?

Сердце Клео учащенно забилось.

— Ну… скажем, сегодня в твоей спальне я чувствую себя в безопасности.

— А если бы я мог двигаться? — Чанс негромко рассмеялся. — Что же, твои страхи вполне обоснованны.

Что-то болезненно сжалось в ее груди.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Как дела у Рози?

— Она осаждает меня просьбами навестить тебя.

— Я тоже был бы рад увидеться с ней. Пусть придет завтра. Мне не хватает ее веселья и жизнерадостности. Что с почтой?

Клео вкратце пересказала ему все сообщения, полученные за эти дни, и отчиталась о проделанной работе.

— Пришло письмо от Джона Холби насчет твоей заявки на кредит. Он сообщил, что дела постепенно продвигаются и ты вскоре сможешь получить окончательный ответ. Все под контролем, Чанс. Не стоит зря беспокоиться.

— Я и не беспокоюсь. Пока ты здесь. Я вот что подумал — не стоит ли сообщить о том, что произошло, моим братьям?

— Ты хочешь, чтобы я им позвонила? Как неудобно, что в спальню не проведен телефон!

— Я еще подумаю. Для них сейчас тоже время нелегкое, может быть, и не стоит беспокоить их по пустякам.

— Хорошо. Как только надумаешь — скажи.

— А вообще ты права: неплохо было бы иметь телефон под рукой.

— Даже очень неплохо. Я, пожалуй, займусь этим.

— Да, пожалуйста.

Клео встала.

— Пойду я. Не хочу мешать тебе отдыхать. Если что-нибудь нужно, говори, пока я не ушла.

Чанс перевел взгляд на белые джинсы Клео, затем снова взглянул ей в лицо. Перед его глазами пронеслись картины их близости.

— Кое-что очень нужно. Но вот захочешь ли ты сделать это?

— Ты неисправим. — Щеки Клео вспыхнули.

— Ты действуешь на меня сильнее любого болеутоляющего лекарства, — раздались ей вдогонку слова Чанса.

Оставшись один, он впервые за все это время довольно улыбнулся, но почти тут же нахмурился. Ему еще долго придется спать одному!

Выздоровление Чанса шло медленно. К тому времени, когда доктор разрешил ему садиться, Клео и Пит уже закончили заготовку сена. Осень была не за горами. Ночи становились холоднее, и навещавшая Чанса Рози все чаще и чаще говорила о начале нового учебного года. Беззаботная болтовня с девочкой обо всем на свете стала для Чанса самым приятным временем в течение долгого дня.