Между тем майор продолжал:

— Значит, ваша версия: действует отец Саши. На грани фантастики, как говорится. Неужели никаких слухов не циркулировало в свое время?

— О слухах ничего не знаю. Полина сказала мне тогда при встрече, что влюбилась и обожглась.

— Наверное, женатый гусь. Расскажите поподробнее, как на вас сегодня напали.

— Ну, очевидно, что по ночам кто-то является к Вышеславским в дом, в сад… И ключ у него есть; обратите внимание — старик не впускал убийцу!..

— Не понимаю его целей! — перебил майор. Иван Павлович кивнул, не развивая опасной темы: он не мог рассказать следователю про ожерелье.

— Словом, я устроил западню в кабинете. Пришел Саша.

— А Рюмина?

— Она спала у меня в доме. Мы с ним вдвоем слышали шаги по гравию и ожидали, что он войдет в дом.

— Вы уверены, что «он»?

— Во всяком случае, то была не Анна. Именно с нею мы разработали план ловушки — и чтобы девушка после этого так себя выдала…

— Ладно. Вы дожидались, что он поднимется в кабинет?

— Без особой надежды… но именно там прошлой ночью он оставил обрубок на Библии. И обнаружить убийцу в доме легче, хотя бы включив свет. Но почему-то он пошел на лужайку. Мы даже растерялись на мгновение. Приказав Саше наблюдать из окна, я проник через кухню в сад, прихватив столовый нож. Но в сиреневой аллейке кто-то хватил меня по голове и изготовился зарезать. Я вырвал у него…

— Да как же вы его не рассмотрели!

— Тучи закрыли небо. И после приличного удара — звон в ушах, темь в глазах. — Иван Павлович помолчал. — У нас в Вечере есть местный сумасшедший — некто Тимоша, любит траву косить по ночам для своей коровы.

— По ночам?

— Он — натуральный сумасшедший.

— Так, может, он…

— Тимоша абсолютно безобиден. И напасть на меня с бритвой…

— С какой бритвой? — так и ахнул майор.

— Я умудрился вырвать у маньяка — ту самую, искомую, из секретера, — Саша ее позже опознал.

— Где бритва?

— У меня спрятана, в белом таком футлярчике, самооткрывающемся, но у него ребристая поверхность, отпечатки не удастся обнаружить.

— Вы потеряли сознание?

— Вроде нет… впрочем, не ручаюсь, может, на какие-то секунды. Редкостное везение — поневоле поверишь в ангела-хранителя — во всей этой сумятице мрака, кустов, теней наткнуться на острие бритвы! Не знаю, кто напал. Я пополз к концу аллейки, чья-то тень шмыгнула в заросли за колодцем, я позвал на помощь Сашу в окне. Он тем же путем проник в сад и пронесся мимо меня в те заросли: из окна он тоже видел, как там скрылся человек. Но встретил только Анну.

— Как она очутилась в саду?

— Проснулась, увидела, что нет Саши, вышла из дома, услышала мой крик с лужайки и перелезла к нам через изгородь.

— И тоже никого не видела?

— Не рассмотрела, а кто-то пронесся мимо нее, ломая кусты… видимо, удалился через мой участок.

— Черт знает что!

— Тогда же ночью я обзвонил подозреваемых: Кривошеины спали — я разговаривал с Антоном Павловичем, — а московские друзья, как и позапрошлую ночь, на мои звонки не ответили.

— Вот как?

— Я сегодня поинтересовался: журналист якобы пребывал у своей постоянной пассии, как он выразился…

— Бойкая бабенка, — вставил Сергей Прокофьевич, — все подтверждает и подтвердит в его пользу. А второй?

— У Ненарокова будто бы очень плохой сон, и в полночь он обычно телефон отключает.

— Черт знает что, — отрывисто повторил майор. Они уже входили в березово-сосновую рощицу: математик сходил к себе за бритвой и вручил ее следователю. Тот проворчал:

— Маньяк прямо-таки зафиксирован на этом орудии убийства. Любопытно, что с Сашей и с вами у него вышла осечка.

— Думаю, виновата непроглядная тьма.

— Ладно. Пойдемте, я взгляну на место последнего происшествия.

Проходя мимо крыльца, Иван Павлович сделал приглашающий жест (с веранды донеслись проникновенные слова киношника: «За великого ученого, с которым мы имели счастье…», но действующих лиц не видно за цветными стеклами).

— Не зайдете помянуть Вышеславского?

— Не могу, к сожалению. Вот часок для вас выкроил. — Он скупо улыбнулся. — Вы у нас как внештатный сотрудник… И вполне дельный.

Сиреневая аллейка. Лужайка с наполовину выкошенной травой («Видите, это Тимоша косит… наверное, с утра успел, позже я его на кладбище видел». — «Что он там делал?» — «Могилу академику копал». — «Вообще этим Тимошей стоит заняться».) Пышный каштан над колодцем, заросли. Несколько сломанных веток на кустах бузины и боярышника.

— И это все? — спросил майор разочарованно.

— Трава местами была примята, по направлению к моему участку, но выпрямилась на солнце, когда испарилась роса.

— Кем примята? Вы ж говорили: девушка проходила.

— Были другие следы, клянусь! Спросите у Саши. Мы оба слышали шаги по гравию, видели силуэт на лужайке, во-первых. Во-вторых: у девочки не хватило бы сил нанести мне такой мощный удар. И в-третьих, не забывайте: на Анну было совершено нападение ровно за сутки до убийства Вышеславского.

— Кстати, — вспомнил Сергей Прокофьевич, — у нас в лаборатории обследованы те листы писчей бумаги.

— Что за листы?

— Руки убийца вытирал в кабинете академика.

— Есть отпечатки?

— Кровавых нет, смазаны. Но на одном листке в углу единственный довольно четкий отпечаток большого пальца, не принадлежащий покойному, а также внуку, журналисту и Рюминой.

— А кому?

— Надо у остальных снять и сверить.

Они услышали позади шорох: Померанцев с иронической улыбочкой изготовился «щелкнуть» сыщиков — дилетанта и профессионала. Майор вопросил строго:

— Делать больше нечего?

— На благодарную память, гражданин следователь, ведь не посадили.

— Не зарекайтесь. Вот найдем пробел в вашем алиби…

Журналист согласился с притворным вздохом:

— Кто очень хочет, тот всегда найдет.

Поминальная компания пила водку и закусывала чем Бог послал (что с утра наготовила Анна). Иван Павлович залпом принял полный серебряный стаканчик, закурил, откинулся на спинку стула. Встретил жадные взгляды — за ним наблюдали. В сверкающих началом заката витражных стеклах сад преображался в сказочный вертоград, в котором растет аленький цветочек и прячется чудовище. А ведь чудовище, вполне вероятно, притаилось тут, на веранде: изменчивые в цветных огнях лица, все без исключения, казались одухотворенными духом нездешним, выражаясь по-старинному, будто заглянули за смертный предел, ужаснулись и еще не пришли в себя.

Ядерщица не выдержала первой, пробасив:

— Что новенького? Убийцу поймали?

— Нет, — откликнулся Иван Павлович. — Но, по-видимому, это уже вопрос времени.

— То есть?

— Извините, не имею права разглашать.

Под нервный аккомпанемент вопросов и восклицаний подумалось: «Отпечаток пальца не кровавый, мало ли кто мог трогать его бумаги накануне… Да разве академик позволил бы копаться у себя на столе?.. Анна и внук исключаются, журналист тоже… В четверг у него была Кривошеина! А, что гадать? — возьмут отпечатки у остальных и потребуют, если что, объяснений». Можно бы расслабиться и отстраниться, кабы не сегодняшняя ночь. Оскорбленное самолюбие, но не только… то ли удар по голове, то ли отпевание на кладбище тронули душу, уже порядком зачерствевшую в повседневности, и пробудили память о погибшей подружке и сострадание.

Самозванный сыщик вгляделся в лица… кого-то из них он должен победить! Закурил.

— Кто-то из вас, господа, повадился шляться сюда по ночам.

Журналист хохотнул, но никто не поддержал его, математик продолжал:

— Настоящих, «железных», как говорится, алиби у вас нету.

— Мы с Софой спали…

— Пусть так. Но вы близко живете.

— Почему «но»? — возмутился было Тоша, однако супруга перебила властно:

— Потому! Ты имел возможность проникнуть на участок Вышеславского как до, так и после звонка.