Дойдя до последних утесов, я карабкаюсь по громадным глыбам мыса, под тяжелыми навесами скал. Сверху бросаются на меня чайки, крича отвратительными хриплыми голосами: они защищают своих птенцов, которые бродят под утесом. Последние уже величиной с взрослую чайку, но неповоротливые, пухлые и серые — гораздо темнее своих белых матерей. Птенец спокойно глядит круглым глазом на подходящего человека, повернув голову в профиль, и, только когда приблизишься на 2–3 м, он степенно, но как-то боком сходит к воде и отплывает, не проявляя никаких признаков волнения. Матери беспокойно носятся над водой, их крики разнообразны: то это нежный призыв к птенцу, то резкие, отпугивающие меня крики; иногда эти крики явно обращены к другим взрослым чайкам.

Один из следующих дней я посвящаю экскурсии в глубь страны, вверх по речке Куйвивеем. Для того чтобы составить представление о геологическом строении этого района, надо пересечь прибрежную гряду и добраться до гранитного массива, лежащего в водораздельной части хребта, выяснить значение этого массива в геологической истории страны, узнать, какие металлы он мог принести с собой.

Побережье покрыто густым туманом. Не видно ни гор, ни моря, едва белеют сквозь мглу белые призраки льдин. Но как только отойдешь километра на два or моря в глубь страны, туман остается позади, становится тепло, солнце греет вовсю. Идти вверх по долине речки легко и приятно: болот мало, нога не грузнет между кочками, быстро шагаешь по старым галечникам, заросшим травой.

Тихо; лишь изредка запищит суслик и, повертев головой, быстро скроется в норке. Этих норок очень много, часто попадаются более крупные норы песцов; многие из них разрыты как будто лопатой, и земля разворочена по сторонам: это охотился бурый медведь. Медведей здесь немало, и часто видишь их помет, но сам мишка, очень осторожен, издалека чует человека и, наверно, сидит сейчас где-нибудь на сопке за камнями, высовывая черный нос и нюхая воздух.

В верховьях речки — крутые осыпи гранитных глыб, а на дне долины — болото, низкий ивовый кустарник. Здесь можно уже набрать сухих веток и развести костер. На Чукотке летом во многих местах можно найти топливо для костра: в глубине страны на дне долин по рекам много кустов, и лишь наиболее высокие перевальные области голы. Зимой, когда из снега торчат только самые большие кусты, с топливом дело обстоит гораздо хуже. К ночи я возвращаюсь назад; хотя по ночам уже темнеет, но все же можно различить, куда ступать. Для дальних экскурсий по тундре мы надеваем чукотские черные «голые» торбаса. Высокие голенища их сделаны из скобленой нерпичьей кожи, пропитаны нерпичьим жиром, действительно непромокаемы и весят они очень мало. Подошва из кожи морского зайца (лахтака) очень тонка и поэтому непрочна; даже в тундре сносишь торбаса за десять дней. Но зато идти в них легко, и сегодняшний мой переход в 45 км не кажется мне тяжелым.

В два часа ночи я погружаюсь опять в густой туман побережья и бреду по гальке вдоль озера к палатке. Все спят, но в одном котле оставлен суп, в другом — большая порция компота.

За четыре дня мы закончили работу в районе новой стоянки.

Ковтун зарисовал горы для своей карты, а я сделал маршруты вдоль берега и в глубь страны; изучены гранитные массивы; сделаны пробные промывки песков на речках, текущих из них. Теперь надо возвращаться в Певек, чтобы исследовать Чаунскую губу. Но не тут-то было: прибой и пляшущие у берега льдины не позволяют отчалить. А там, на западе, — суровый мыс Шелагский, у которого при этом непрерывном восточном ветре прибой громоздит, наверно, целые горы.

Мы ждем день, другой. Ковтун и Выголка — охотовед Певекской промыслово-охотничьей станции, который поехал с нами, чтобы ознакомиться с полярным побережьем, — намерены отсюда пройти прямо через горы в Певек — всего около 100 км. Ковтун хочет заснять эту область для нашей карты, а Выголка — изучить места обитания песцов и другого зверя вдали от моря. Этот пешеходный маршрут займет дней шесть. Им хочется уйти поскорее, пока нет дождей, но я их не отпускаю — нам втроем очень трудно будет справляться с тяжелой шлюпкой; может быть, если шторм усилится, ее придется вытаскивать далеко на берег.

Этот год — один из очень редких для побережья между Шелагским мысом и Ванкаремом, когда океанские волны могут свободно обрушиваться на берег. Обычно здесь дрейфуют льды, полыньи между ними незначительны и волна ничтожна. Поэтому самое лучшее судно для плавания в этих водах — чукотская байдара, г легкая лодка, сделанная из моржовых кож, натянутых на тонкий деревянный остов. Она делается разной величины— от самых маленьких, в одну или две моржовых кожи, и до громадных, поднимающих больше тонны груза. Но в этом году для байдар плавание очень трудно. В сентябре две байдары, шедшие из Певека на мыс Биллингса с несколькими русскими и чукчами, едва обогнув Шелагский мыс, были выброшены прибоем на берег, и весь груз подмочен, а люди вернулись обратно, не рискнув двигаться вдоль открытого берега.

— Другая авария произошла с учителями, направлявшимися из Певека к устью Колымы, чтобы оттуда проехать на реку Малый Анюй. Их вельбот был разбит прибоем на мелях в западной части Чаунской губы у о. Айона; учителя долго сидели на косе, на месте крушения, и, чтобы согреться, жгли понемногу вельбот. Потом им пришлось уйти пешком на запад; только возле р. Раучуван они встретили катер с Медвежьих островов, который и увез их на Колыму.

Первых русских мореплавателей Шелагский мыс встретил также очень сурово: в 1648 г. один из кочей, сопровождавших Дежнева в его походе к Берингову проливу, разбился в самом начале плавания у мыса Шелагского. Люди, по-видимому, спаслись и пересели на другие коми.

Несколько дней мы слушаем днем и ночью рев прибоя. Иногда ночью надо выскакивать полуодетым из палатки, чтобы вытянуть лодку талями еще на 5–6 м выше. Нам не хотелось сразу вытаскивать ее высоко на берег: потом придется тащить обратно. А прибой непрестанно размывает смерзшийся в сплошной ком галечный обрыв, и лодка начинает сползать вниз, в накат.

Каждый день — низкие облака, ветер, врывающийся в палатку, дождь. 29-го выпадает снег, который покрывает все кругом. Плавника почти нет: его собрали чукчи, стоявшие на берегу, и мы варим пищу на паяльной лампе, которую Денисов установил в яме, вырытой в гальке.

30 августа я просыпаюсь от необычной тишины: прибой смолк. Нельзя терять ни минуты! Спустя короткое время шлюпка спущена и нагружена, мы отчаливаем. На берегу остаются Ковтун и Выголка; отплывая, мы видим, что Ковтун пляшет от радости — кончилось томительное сидение.

Через три часа плавания мы опять у Шелагского мыса. Здесь, как всегда, ветер, пока попутный. Но едва мы начинаем обходить вокруг мыса, чтобы войти в Чаунскую губу, нас встречает юго-западный ветер и высокие, короткие, опрокидывающиеся волны. Заходя все дальше за мыс, мы должны идти уже вдоль волны, и несколько раз белый гребень обрушивается в корму шлюпки. Но отступить и вернуться назад нельзя: все равно мы всегда встретим у этого сурового мыса ветер — с той или с другой стороны. И надо руководствоваться правилом, которое указывается в морских лоциях для прохода у мыса Горна: «Что бы ни случилось, держи на запад».

Вернувшись в Певек, мы выяснили, что райисполком не может предоставить нам помещение в существующих домах и надо строить свой собственный. Мы не взяли с собой из Владивостока леса, чтобы не увеличивать груз экспедиции и иметь возможность легче перебраться на устье Чауна. Зимовать я предполагал в утепленных сукном палатках или в домах, построенных из трех слоев брезента с засыпкой снегом между двумя внешними брезентами (видоизменение зимовочной палатки, предложенной Нансеном). Но в Певеке можно устроиться с большими удобствами. По берегам губы везде много плавника, из него можно сделать стойки — остов для дома. Культбаза дает нам немного досок; мы с двух сторон обошьем стойки досками, а в промежуток между ними насыпем земли. Можно было бы на морском берегу набрать бревен для постройки рубленой избы, но это отнимет много времени, и мы не успеем исследовать губу. Начало сентября мы посвятили постройке дома. К сожалению, наш состав сильно уменьшился: Ковтун еще не пришел, механик Эдуард Яцыно уехал с нашим грузом в Чаун, другой механик— Александр Курицын — временно работал в райисполкоме; на отремонтированном им вместе с Яцыно моторном кунгасе культбазы он ездил вдоль побережья губы, заготавливая дрова для всего Певека, за что нам обещали полный кунгас дров.