CI. На четвертый день, невдалеке от города Цирты, отовсюду разом показались поспешно возвращавшиеся лазутчики, и Марий понял, что неприятель рядом. Но так как появились они с разных сторон, а знаки все подавали одни и те же, консул не мог решить, каким образом строить боевую линию, и потому остановился в ожидании, не изменив походного порядка, готовый к любой неожиданности. Так просчитался Югурта, разбивший войско на четыре самостоятельных отряда, в надежде что из них хоть один выйдет римлянам в тыл. Первым в соприкосновение с противником вступил Сулла. Ободрив своих, он приказал сплотить коней как можно теснее и нападать турмами. Всадники помчались на мавров, остальные по-прежнему стояли на месте, прикрываясь от летевших издали стрел и дротиков и умерщвляя всякого, кто отваживался на рукопашную.
Пока сражались конники, в хвост римской колонны ударил Бокх с пехотинцами, которых привел его сын Волук (в предыдущей битве они не участвовали, задержавшись в пути). Марий находился в голове колонны, отражая самый многочисленный неприятельский отряд под командою Югурты. Узнав, что Бокх уже завязал бой, нумидиец с немногими спутниками незаметно приблизился к пехоте и закричал по-латыни, — которой выучился при Нуманции, — что римляне сражаются впустую: он-де только что собственной рукой убил Мария. И он потрясал окровавленным мечом — то была кровь наших пехотинцев, обильно пролитая в жестокой схватке. Эта чудовищная весть испугала воинов, хотя полной веры они ей не дали, а варвары воспрянули духом и с новою яростью насели на растерянных римлян. Еще немного — и началось бы бегство, но Сулла, разгромив тех, на кого напал, вернулся и обрушился на мавров с фланга. Бокх тут же повернул назад, а Югурта, пытаясь удержать своих и не упустить почти достигнутой победы, был окружен конниками, потерял всю свиту и вырвался в одиночку, под градом вражеских дротиков. Тут и Марий, рассеяв неприятельскую конницу, подоспел на помощь своим, которые, как ему донесли, были уже на грани поражения. Теперь римляне торжествовали по всему полю брани, и страшное открывалось взору зрелище: одни бегут, другие — следом, убивают, захватывают в плен, конские и людские трупы вперемешку, множество раненых, которые не могут ни бежать, ни оставаться в покое, но привстают на миг и падают снова, вплоть до самого окоема все устлано оружием и мертвыми телами, а меж ними — набухшая кровью земля.
СII. После этого консул уже бесспорным победителем прибыл в город Цирту, куда и направлялся спервоначалу. На шестой день после вторично несчастливой для варваров битвы явились посланцы Бокха и от имени своего царя просили Мария отрядить к нему двоих самых надежных людей, с которыми он мог бы переговорить о предметах, полезных и для Бокха, и для римского народа. Марий немедленно снаряжает в путь Луция Суллу и Авла Манлия. Хотя римляне ехали, откликаясь на зов царя, они пожелали взять слово сами, — чтобы направить мысли Бокха по-иному, если он не склонен к миру, а если склонен, то чтобы утвердить его в этом решении. И вот Сулла (которому Манлий, превосходя его летами, уступал в красноречии) высказался кратко и в таких примерно выражениях:
«Царь Бокх, для нас большая радость, что боги внушили, наконец, столь значительному человеку, как ты, предпочесть мир войне и не грязнить достойного своего имени сообщничеством с Югуртою, гнуснейшим из людей, и что ты избавляешь нас от горькой необходимости карать твою ошибку наравне с чудовищными его преступлениями.
Прибавлю, что, нуждаясь в поддержке, римский народ всегда считал более разумным приобретать друзей, а не рабов, и более надежным — властвовать с согласия подчиняющихся, нежели вопреки их воле. Для тебя же нет ничего выгоднее нашей дружбы, оттого, во-первых, что мы далеко и, стало быть, поводы ко взаимным неудовольствиям ничтожны, а взаимное согласие не слабее, чем если бы мы были рядом, и еще оттого, что подданных у нас вдоволь, а друзей мало, как, впрочем, и у всех остальных людей на земле. Если бы ты понимал это с самого начала! Право же, к нынешнему времени ты успел бы принять от римского народа намного больше добра, нежели испытал зла.
Но поскольку большинством дел человеческих правит случай, а ему было угодно, чтобы ты изведал и силу нашу, и милость, теперь, — когда случай этому не препятствует, — поторопись продолжить начатое. Есть много удобных способов загладить свои заблуждения добрыми услугами. И запомни раз и навсегда: римский народ в благодеяниях непобедим. А какова сила его в бою, ты уже удостоверился».
Бокх отвечал спокойно и дружелюбно, оправдывался очень скупо. Он объяснил, что взялся за оружие не из вражды к Риму, а чтобы защитить свое царство: ведь та часть Нумидии, откуда он изгнал Югурту, сделалась по праву войны его владением,181 и он не мог оставить эту землю Марию на разорение. Кроме того, он уже засылал к римлянам послов, но в дружеском союзе ему отказали. Впрочем, он готов забыть прошлое и, если Марий позволит, сразу же отправит к сенату новое посольство.
Разрешение это было получено, но варвар успел передумать, послушавшись своих приближенных, а тех подкупил Югурта, который проведал о поездке Суллы и Манлия и страшился того, что они замыслили.
CIII. Между тем Марий, разместив войско на зимних квартирах, выступил с когортами легкой пехоты и частью конницы в пустыню, чтобы осадить царский замок, где стояли караульным отрядом все римские перебежчики.
Тут Бокх снова передумал, либо взвесив урон, который принесли ему два сражения, либо внявши уговорам других приближенных, которых Югурта не счел нужным подкупить; из множества друзей он выбрал пятерых, мужей испытанной верности и самых крепких разумом, и велел им ехать к Марию, а после, с его согласия, и в Рим, чтобы открыть переговоры и покончить с войною на любых условиях. Те быстро двинулись к римским зимним квартирам, но в пути были захвачены и ограблены гетулийскими разбойниками и к Сулле, которого консул, отправляясь в поход, оставил вместо себя, явились в жалком виде, чуть живы от страха. Сулла обошелся с ними не как с вероломными врагами (хоть они того и заслуживали), но приветливо и добросердечно, и потому молву об алчности римлян варвары признали ложной, а Суллу, за его к ним доброту, признали другом. Еще и тогда подкуп был многим неведом: всякую щедрость полагали знаком искреннего благожелательства, любой подарок — свидетельством доброго расположения. Итак, послы открыли квестору поручение Бокха и просили у него покровительства и совета. Одновременно они превозносили богатство, верность, могущество своего государя и прочие его достоинства, как им представлялось, — завидные и способные доставить Бокху благоволение римлян. На все просьбы Сулла отвечал согласием и научил их, как держать себя с Марием и как говорить перед сенатом. Всего они провели в ожидании около сорока дней.
CIV. Марий исполнил свой замысел, вернулся в Цирту и, узнав о прибытии послов, вызвал их из Утики вместе с Суллою; приглашены были также претор Луций Беллиен182 и все, кто принадлежал к сенаторскому сословию, и вместе с ними Марий выслушал предложения Бокха, в числе которых было пожелание, чтобы консул дозволил послам отплыть в Рим, а пока установил перемирие. Сулла и большинство совета одобрили эти условия, и лишь немногие выдвигали требования более суровые, — разумеется, по неопытности в делах человеческих, всегда таких непрочных, шатких, склонных к переменам в дурную сторону.
Мавры достигли своего, и трое из них выезжают в Рим с квестором Гнеем Октавием Рузоном, который доставил в Африку жалованье, а двое возвращаются к царю. Среди прочих вестей, которые они привезли, особенно приятною для Бокха оказывается расположение и радушие Суллы. А в Риме послы молят о прощении, признавая, что царь заблуждался, что виною всему — злодейство Югурты, молят о дружбе и союзе и получают такой ответ:
«Сенат и народ римский привыкли держать в памяти и добрые дела, и обиды. Однако же, принимая в рассуждение раскаяние Бокха, они прощают царю его провинность. Союз и дружба будут ему даны, как скоро он этого заслужит».