Я сообщил ему все, что я знал, вернее, чего я не знал, и в свою очередь спросил его, что он слышал или видел со своей стороны.

— Ничего не видел, ничего не слышал, — отвечал канадец. — Даже из команды судна никто мне на глаза не попался. Неужто и экипаж электрический?

— Электрический!

— Ей-ей, в это можно поверить! Но вы, господин Аронакс, — спросил Нед Ленд, одержимый своим замыслом, — вы-то можете мне сказать, сколько людей на борту? Десять, двадцать, пятьдесят, сто?

— Не могу вам на это ответить, Нед! И послушайте меня, выбросьте-ка из головы вашу затею овладеть «Наутилусом» или бежать с него. Судно — настоящее чудо современной техники, и я очень сожалел бы, если б мне не довелось с ним ознакомиться. Многие пожелали бы оказаться в нашем положении, хотя бы ради возможности поглядеть на все эти чудеса! Поэтому успокойтесь и давайте наблюдать за тем, что происходит вокруг нас.

— Наблюдать! — вскричал гарпунер. — Да разве что увидишь в этой железной тюрьме! Мы движемся, мы плывем, как слепые…

Не успел Нед окончить фразу, как вдруг в салоне стало темно. Светоносный потолок померк так внезапно, что я почувствовал боль в глазах, как это бывает при резком переходе из мрака на яркий свет.

Мы замерли на месте, не зная, что нас ожидает, — удовольствие или неприятность. Но тут послышался какой-то шорох. Словно бы железная обшивка

«Наутилуса» стала раздвигаться.

— Конец конца! — сказал Нед Ленд.

— Отряд гидромедуз! — бормотал Консель.

Внезапно салон опять осветился. Свет проникал в него снаружи с обеих сторон, через огромные овальные стекла в стенах. Водные глубины были залиты электрическим светом. Хрустальные стекла отделяли нас от океана. В первый момент я содрогнулся при мысли, что эта хрупкая преграда может разбиться; но массивная медная рама сообщала стеклам прочность почти несокрушимую.

Морские глубины были великолепно освещены в радиусе одной мили от «Наутилуса». Дивное зрелище! Какое перо достойно его описать! Какая кисть способна изобразить всю нежность красочной гаммы, игру световых лучей в прозрачных морских водах, начиная от самых глубинных слоев до поверхности океана!

Прозрачность морской воды известна. Установлено, что морская вода чище самой чистой ключевой воды. Минеральные и органические вещества, содержащиеся в ней, только увеличивают ее прозрачность. В некоторых частях океана, у Антильских островов, сквозь слой воды в сто сорок пять метров можно прекрасно видеть песчаное дно, а солнечные лучи проникают на триста метров в глубину! Но электрический свет, вспыхнувший в самом лоне океана, не только» освещал воду, но и превращал жидкую среду вокруг «Наутилуса» в жидкий пламень.

Если допустить гипотезу Эремберга, полагавшего, что вода в морских глубинах фосфоресцирует, то надо признать, что природа приберегла для обитателей морей одно из самых чарующих зрелищ, о чем я могу свидетельствовать, наблюдая игру световых лучей, преломляющихся в грани тысячи жидких алмазов. Окна по обе стороны салона были открыты в глубины неизведанного. Темнота в комнате усиливала яркость наружного освещения, и казалось, глядя в окна, что перед нами гигантский аквариум.

Создавалось впечатление, что «Наутилус» стоит на месте. Объяснялось это тем, что в виду не было никакой неподвижной точки. Но все же океанские воды, рассеченные форштевнем судна, порою проносились перед нашими глазами с чрезвычайной скоростью.

Очарованные картиной подводного мира, опершись на выступ оконной рамы, мы прильнули к стеклам, не находя слов от удивления, как вдруг Консель сказал:

— Вы желали видеть, милейший Нед, ну вот и смотрите!

— Удивительно! Удивительно! — говорил восторженно канадец, позабыв и свой гнев и свои планы бегства. — Стоило приехать издалека, чтобы полюбоваться на такое чудо!

— Да, теперь мне понятна жизнь этого человека! — воскликнул я. — Он проник в особый мир, и этот мир раскрывал перед ним свои самые сокровенные тайны!

— Но где же рыбы? — спрашивал канадец. — Я не вижу рыб!

— А на что они вам, милейший Нед? — отвечал Консель. — Ведь в рыбах вы ничего ровно не смыслите.

— Я? Да ведь я рыбак! — вскричал Нед Ленд.

И между друзьями завязался спор; оба они знали толк в рыбах, но каждый по-своему.

Известно, что рыбы составляют четвертый и последний класс позвоночных ^[12]. Им дано очень точное определение: «позвоночные — животные с двойным кровообращением и холодной кровью, дышат жабрами и приспособлены жить в воде». Рыбы подразделяются на костистых и хрящевых. Костистые — это рыбы, у которых костяной скелет; хрящевые — рыбы, у которых скелет хрящевой.

Канадец, возможно, слышал о таком подразделении, но Консель, более сведущий в этой области, не мог из чувства дружбы допустить, чтобы Нед оказался менее образованным, чем он. Поэтому он сказал:

— Милейший Нед, вы гроза рыб, искуснейший рыболов! Вы переловили множество этих занятных животных. Но бьюсь об заклад, что вы и понятия не имеете, как их классифицируют.

— Как классифицируют рыб? — серьезно отвечал гарпунер. — На съедобных и несъедобных!

— Вот так гастрономическая классификация! — воскликнул Консель. — А не скажете ли вы, чем отличаются костистые рыбы от хрящевых?

— А может быть, и скажу, Консель!

— А вы знаете, как подразделяются эти два основных класса?

— Понятия не имею, — отвечал канадец.

— Так вот, милейший Нед, слушайте и запоминайте! Костистые рыбы подразделяются на шесть подотрядов: primo, колючеперые с цельной и подвижной верхней челюстью, с гребенчатыми жабрами. Подотряд включает пятнадцать семейств, иначе говоря, почти три четверти всех известных рыб. Представитель подотряда: обыкновенный окунь.

— Рыба недурна на вкус, — заметил Нед Ленд.

— Secundo, — продолжал Консель, — рыбы с брюшными плавниками, расположенными позади грудных, но не соединенными с плечевой костью. Подотряд включает пять семейств, и сюда относится большая часть пресноводных рыб. Представители подотряда: карп, щука.

— Фи! — сказал канадец с пренебрежением, — пресноводные рыбы!

— Tertio, — продолжал Консель, — мягкоперые, у которых брюшные плавники находятся под грудными и непосредственно связаны с плечевой костью. Подотряд включает четыре семейства. Представители: палтус, камбала, тюрбо и так далее…

— Превосходные рыбы! Превосходные! — восклицал гарпунер, не признававший другой классификации рыб, кроме вкусовой.

— Quarto, — продолжал не смущаясь Консель, — бесперые, с удлиненным телом, без брюшных плавников, покрытые жесткой и слизистой кожей. Подотряд включает только одно семейство. Сюда относятся угревые: угорь обыкновенный, гимнот — угорь электрический.

— Посредственная рыба! Посредственная! — заметил Нед Ленд.

— Quinto, — говорил Консель, — пучкожаберные, с цельной подвижной челюстью; жабры состоят из кисточек, расположенных попарно вдоль жаберных дуг. В этом подотряде одно семейство. Представители: морской конек, летучий дракон.

— Мерзость! Мерзость! — заметил гарпунер.

— Sexto, — сказал Консель в заключение, — сростночелюстные, у которых кости, ограничивающие рот сверху, сращены, придавая полную неподвижность челюсти, — подотряд, порочащий настоящих рыб. Представители: иглобрюхи, луна-рыба.

— Ну, эта рыба только осквернит кастрюлю! — вскричал канадец.

— Вы хоть сколько-нибудь поняли, милейший Нед? — спросил ученый Консель.

— Нисколько, милейший Консель! — отвечал гарпунер. — Но валяйте дальше, любопытно послушать!

— Что касается хрящевых рыб, — невозмутимо продолжал Консель, — они подразделяются на три отряда.

— И того много! — буркнул Нед.

— Primo, круглоротые, у которых вместо челюсти одно срединное носовое отверстие, а позади черепа ряд круглых жаберных отверстий. Отряд включает лишь одно семейство. Представитель: минога.