По окончании «собора», где единодушно постановили: «быть земле русской монархией», отслужили торжественный молебен и совершили крестный ход по Владивостоку. Воевода Дитерихс и его предшественники братья Меркуловы, одетые в костюмы думных бояр, увешанные иконами, двигались впереди крестного хода под общий хохот населения. Эту комедию ее устроители разыгрывали с определенной целью — затуманить головы темной массе, играя на ее религиозных чувствах.

Каждый участник «земского собора» получил грамоту, на которой золотыми буквами было написано: «Умрем за царя!» Кстати, такая грамота имелась и у генерала Пепеляева, участника «собора»…

Обратный путь отряд совершил гораздо быстрее, так как двигался по протоптанной дороге. 12 января мы уже прибыли в Амгу.

В Якутск отправили подробное донесение о результатах поездки и о пленном пепеляевце. Через несколько дней был получен приказ командующего Байкалова:

«Отряду оставаться в Амге до распоряжения и немедленно приступить к укреплению слободы».

Отряд Артемьева, до сих пор не проявлявший активности и скрывавшийся где-то в районе д. Петропавловское, в последних числах ноября совершил нападение на небольшой отряд красноармейцев, следовавших из Петропавловского в Амгу. Из двенадцати бойцов, нарвавшихся на засаду, девять были убиты и трое попали в плен. Одного из пленных, раненого, артемьевцы прислали связанным на санях к нам на заставу в Абагу. При нем была записка, в которой они писали:

На словах они сказали раненому, что ими получен приказ (видимо, от Пепеляева. — И. С.), чтобы пленных не расстреливать. Конечно, мы хорошо знали, какова цена таких заверений, когда их делают белогвардейцы.

В первых числах декабря Дмитриев, командир стоявшего в Петропавловском батальона, узнал о том, что отряд Артемьева появился на реке Ноторе, в сорока верстах северо-западнее Петропавловского. Туда он немедленно выслал роту красноармейцев в семьдесят восемь штыков, с одним пулеметом Кольта и автоматом Шоша. Рота отправилась на подводах, в разведку от нее выслали десять человек верховых.

На первую ночевку остановились в поселении из двух юрт. Жители сообщили командиру роты Овечкину, что утром к ним приезжали пятеро белых, забрали трех лошадей и уехали в западном направлении. Отряд белых в восемьдесят — девяносто человек находился верстах в десяти от поселения.

Переночевав, рота выступила дальше. В предчувствии скорого боя настроение у всех было приподнятое. Красноармейцы верили в успех и горели желанием дать белякам бой.

Дорога шла лесом, переходившим иногда в густой кустарник. Высланная вперед разведка тщательно прощупывала подозрительные места. Так проехали верст семь. Противника пока нигде не обнаружили, но это лишь увеличило бдительность и настороженность. Разговоры и шум прекратились сами собой. И только игривый ветерок задевал в своем беге верхушки деревьев, легонько пригибал их, срывал комочки снега и уносился дальше, нарушая тишину таежных дебрей.

Но вот дорога вышла к опушке. Впереди на целую версту покрытый белоснежной скатертью раскинулся алас (луг). Рота остановилась. Красноармейцы торопливо слезали с саней, конные спешивались. Овечкин внимательно осмотрел равнину — на ней ни куста, ни деревца. Потом приставил к глазам бинокль и стал шарить по черным зигзагам противоположной опушки леса. И там никакого признака жизни не было.

Но каждый инстинктивно чувствовал близость врага. У кольта завозились пулеметчики, кое-кто из красноармейцев стал обтирать заледеневшие затворы винтовок.

Овечкин минут десять наблюдал, но ничего не обнаружив, приказал старшему конной разведки взять с собой пять всадников и осмотреть опушку леса по ту сторону равнины.

Старший разведчик вполголоса подал команду, и из чащи вынырнули пять всадников. Коротенькой змейкой они вытянулись вдоль дороги и тронулись шагом. Потом перешли на рысь и стали быстро пересекать равнину. Не доезжая шагов четырехсот до леса, разведка рассыпалась по обеим сторонам дороги в редкую цепочку. Красноармейцы сдернули из-за плеч винтовки. Кони, увязая в глубоком снегу, сразу сбавили ход.

По мере приближения разведчиков к опасной черте рота все с большим и большим напряжением следила за ними. Но вот до леса осталось всего шагов восемьдесят.

— Видно, никого там нет, — проговорил кто-то из красноармейцев.

Но, как бы в опровержение его слов, в тот же миг над тайгой прогремели несколько винтовочных выстрелов.

Один разведчик, сраженный пулей, вывалился из седла и распластался на снегу. Лошадь его, подхлестываемая звуками выстрелов, металась из стороны в сторону на небольшом пространстве около убитого. Другой разведчик, раненный в шею, галопом возвращался назад и, подъехав к своим, свалился с коня.

Четверо остальных спешились и открыли огонь по предательской опушке.

По сигналу командира рота быстро рассыпалась в цепь и повела наступление прямо в лоб. Глубокий снег затруднял движение, особенно тяжело было тащить пулемет. Пулеметчики, не успевая за ротой, стали понемногу отставать.

Белые, засевшие на опушке, встретили наступающих редким огнем. Но он пока что был недейственным. Рота прошла больше половины расстояния, отделявшего ее от противника, а потерь все не было. Это воодушевляло красноармейцев, и они дружно шли вперед, не подозревая о близкой и неотвратимой опасности.

Взоры наступающих были устремлены вперед — туда, на опушку леса, откуда вели огонь скрытые кустарником белые. Никому и в голову не приходило обратить внимание на открытую местность на правом фланге. А там как раз и таилась опасность. Если бы кто из наступающих посмотрел направо, то, наверное, заметил бы черную шевелящуюся точку на снегу, которую сначала легко можно было принять за ворону. Но, присмотревшись, он обязательно узнал бы в этой точке голову человека, наблюдавшего за цепью бойцов.

В этом бою белогвардейцы применили хитрость. Оставив на опушке леса с десяток человек, главные свои силы они расположили вдоль берега реки Ноторы параллельно дороге, в двухстах шагах от нее. А правый фланг наступающих проходил и того ближе, всего в ста шагах от засады.

Когда красноармейская цепь оказалась прямо перед белыми, послышалась громкая команда и тут же затрещали выстрелы.

Красноармейцы попали в тяжелое положение. Чтобы ответить на неожиданный удар справа, следовало быстро перестроиться и повернуть цепь лицом к главным силам врага. Но тогда рота попадала под фланговый огонь с опушки леса. Однако другого выхода не было.

Подразделение быстро перестроилось и, не задерживаясь, рванулось в атаку. Но глубокий снег мешал. Увязая выше колен в снегу, бойцы продвигались вперед слишком медленно. Белые стреляли почти без промаху, на выбор. Не выдержав убийственного огня, красноармейцы остановились, а потом и совсем залегли — потонули в снегу.

— Пожалуй, до беляков теперь не дойти.

— По снегу разве добежишь! Всех перебьют, как куропаток.

— Вот, сволочи, жарят, вот жарят! Прямо спасу нет.

Отдуваясь и с трудом переводя дыхание, красноармейцы тихо переговаривались, обескураженные такой неожиданной встречей.

А впереди теперь, не более как шагах в семидесяти, чернели над белой гладью равнины головы хорошо укрытого врага. Красноармейцы стреляли, не целясь, желая прикрыть себя хотя бы огненным щитом пуль. Быстро таяли патроны, а пополнить их было нечем — запас остался в лесу на подводах.

С револьвером в руках, пренебрегая смертью, бегал по цепи командир роты, пытаясь организовать огонь.

— Товарищи, стреляйте только прицельно! Берегите патроны! Точнее бросайте гранаты! — старался Овечкин перекричать шум стрельбы.

Все напрасно. Бойцы потеряли самообладание и палили вовсю. Некоторые кидали гранаты, но они рвались на середине, не принося белым урона.