Империя обладала собственными разработками в этой области, впрочем, как и в большинстве других, однако не столь продвинутыми. Максимум, чего пока достигли инженеры — огромные, условно мобильные машины, в боевом виде напоминающие семилепестковый цветок. Лепестками были резонаторы, а в центре размещалась вакуумированная рубка с расчетом. Сейчас эти неуклюжие сооружения, не обладавшие даже противопульной броней, отчаянно пытались защитить людей. Они работали в противофазе, подавляя наиболее опасные частоты, приводящие к безусловной гибели. Экипажи этих машин, по сути, являлись смертниками. Они знали, на что шли. Их никогда не брали в плен, так же, как 'белые колготки' и огнеметчиков. Даже тень дыхания дракона оставляла от 'Иерихона' лишь оплавленные комки жести. Плюс к тому, для выхода на режим им требовалось около минуты, и свыше десяти секунд для смены частоты — а драконы были быстрее на порядок и применяли все свое оружие одновременно. Эту битву они выигрывали.

Делать было нечего, и командование отдало приказ о срочной эвакуации вниз. Кто не мог уже идти сам, тех тащили другие, покрепче. У многих шла носом кровь, и из ушей тоже. Но никто не бежал в панике. Страх подступал на мягких лапах, однако все люди носили погоны и присягали Империи, они готовы были умереть на своем посту, но не покинуть его. Прошедшие горнило множества битв, солдаты еще и хорохорились, мол, встречали врага и пострашнее костлявых ящериц. Кое у кого рукава были покрыты нашивками Переходов выше локтя, а на груди сиял 'Крест и пламя'.

Через пару минут погиб последний 'Иерихон'. Горчаков еле сдерживал страшную злобу в груди, он ненавидел, когда умирают его люди. Генерал сидел каменным изваянием, боясь нечаянно расплескать эту злобу, лишь дыхание с присвистом вылетало из его груди, выдавая клокочущий внутри гнев. Враг обладал невероятно мощным оружием, но в сердце истинного сына Империи не возникло и тени страха. Генерал давно уже ничего не боялся, и при каждом новом сюрпризе противника думал только о том, как вернее его одолеть и использовать самому. Расчеты инфразвуковых установок погибли все до единого, но они выиграли время, золотое время, чтобы командование успело найти способ противостоять тварям, и Горчаков теперь не имел права не сделать этого. Он сидел, насилуя свой мозг, десятки и сотни вариантов действий проносились в отточенном сознании стратега, отбрасываясь в итоге коротких вспышек-размышлений. Затем произошло два события, давших пинок его затормозившей мысли.

Сначала полковник Горченко вновь подтвердил свою репутацию человека, иногда совершающего невозможное. Он попал в дракона снарядом РАЦ. В маневрирующую скоростную воздушную цель. Не у одного оператора ЦБУ отвисла челюсть при виде этого. Поковник долго следил за тварями, пока не утвердился в съеме всех типовых маневров и выработке алгоритмов упреждения. Потом дал залп. Долгие мгновения полета, пока сходятся в одной точке пересекающиеся траектории. Две коррекции. Попадание! Вот тебе и «урезанные противовоздушные возможности»… Твердосплавные иглы пробарабанили по щиту, и последний снаряд в очереди смог прорваться дальше. С жутким хрустом 'Муравей' проткнул чешуйчатую броню, сломал несколько ребер и канул вглубь тела твари, похожей на летающую 'свиноматку'. А миг спустя триста килотонн тротилового эквивалента рванули где-то внутри. Даже это не сразу убило дракона. Его не испарило в термоядерном огне и не разорвало на атомы — триста метров магически упрочненного материала, до пределов возможного насыщенные силой, могли сопротивляться даже таким ударам. И его даже не вздуло взрывом, похоже, что внутри дракон был гораздо больше, чем снаружи. Однако 'Муравей' нарушил что-то в тонкой вязи заклятий, составлявших ядро сущности твари, и гигантские потоки сил, вложенные эльфийскими магами, сорвались с узды.

Небо потемнело. Драконы прекратили обрабатывать УР плазмой и инфрой и споро рванули подальше от обреченного собрата. Несколько секунд третий неподвижно висел в окаменевшем в предчувствии беды воздухе, а потом начал быстро светлеть. Он как будто становился стеклянным, полу— а затем и совсем прозрачным, а изнутри него прорывался наружу ослепительно-белый свет. Интенсивность его быстро нарастала, словно там зажигалась ядерная лампа газофазного космического двигателя, а секунду спустя свет стал Светом. Все обзорные экраны ЦБУ залил ровный белый фон, и все камеры проходящих спутников, обращенные к драконам, тоже ослепли. Магия, рвущаяся на свободу магия, она корежила самое пространство, заставляя землю и воздух трястись в эпилептическом припадке, при том, что ни один предмет в бункерах не сдвинулся с места.

Кто-то вернул предпоследний кадр на большой экран, и Горчаков вдруг заметил нечто странное на снимке. Улепетывающие драконы закрыли все четыре глаза тяжелыми броневыми веками, а хвост держали чуть опущенным, чтобы он хоть немного прикрывал задние лапы.

Когда экраны прояснились данными с новых подошедших спутников и восстановившихся радаров, обе цели обнаружились довольно далеко от места вспышки. Та вызвала большие последствия. Неистовый световой поток воспламенил лесные рощи и степные травы на огромной площади. В эпицентре образовался двухкилометровый угольно-черный круг спеченной почвы со рдеющим пятном в середине. Впрочем, пожар довольно быстро пошел на спад, сожрав прошлогоднюю и новую траву, лишь продолжали полыхать островки бывшего леса. Степь стала черной. Технике тоже в большинстве своем было все равно, только выгорело множество оптических приборов. Облупились лопасти радаров, их чуть повело от нагрева, однако электроника быстро восстановила конфигурацию. Современные системы могли продолжать работу даже при семидесятипроцентном повреждении излучающих элементов.

А вот оставшиеся два Пепельных дракона перенесли вспышку гораздо, гораздо хуже. Плачевно выглядели куцые ошметки хвостов, истончившиеся, словно от тифозной горячки, задние лапы, лишенные полотнищ мембран крыльевые конечности. Странно и жутко смотрелись по-прежнему мерные взмахи худых костистых 'рук' с неимоверно длинными пальцами. По сути, крылья как таковые исчезли, однако драконы держались в воздухе вовсе не ими. Словно бы в прострации, твари медленно и безучастно кружили в воздухе, одна — крутя 'восьмерку', вторая — неровный эллипс.

План возник в голове Горчакова сразу, вмиг, спрессовав поток перешедшей в новое качество информации.

— КП ПКО. Павел Сергеевич, сделаем вот как…

Высоко над Седьмым сектором кружил большой самолет, движимый на первый взгляд допотопными винтовыми двигателями. При взгляде более пристальном обнаруживалось, что лопасти винтов отличаются очень сложным профилем, изготовлены они из самых прочных материалов и приводятся в действие мощнейшими электродвигателями малого диаметра. Ток для них поставлял твердотельный реактор прямого преобразования, изначально космическая технология, получающая все большее распространение во всех видах техники.

Винты выли. Выли так, что их было отлично слышно из пятикилометровой выси, а для кабины пилотов потребовалась специальная звукоизоляция. Они тянули огромное тело самолета, похожего в плане на распластанную лягушку, со скоростью в шестьсот километров в час. В принципе, могли бы и тысячу с лишним свободно дать, просто для барража этого не требовалось. Самолет мог летать так, неделями не касаясь земли, а экипаж был снабжен всеми удобствами для длительного нахождения в воздухе. Это была одна из многочисленных модификаций чрезвычайно удачного сверхтяжелого транспортника 'Борей', вариант 'Мамонт'. В широком фюзеляже, плавно переходящем в толстые крылья, таились от восьмидесяти крылатых ракет до трехсот класса 'воздух-воздух'. Поскольку для размещения ракет определяющим фактором является объем, а не вес, оставался солидный запас по массе, позволявший на внешней подвеске нести еще и что-нибудь тяжелое и габаритное, навроде сверхдальнобойных ракет 'воздух-воздух' или противоспутникового оружия.