В темноте, которая все же позволяет различать неясные очертания предметов, я отыскиваю его руку.

— Мне страшно.

— Ничего.

Внезапно я чувствую какое-то шевеление, какую-то возню справа и слева от нас. И в то же мгновение он выхватывает меч. Остро отточенное лезвие вспыхивает синеватым пламенем. Летят чьи-то головы, воздух дрожит от воя и визга. Скованная ужасом, я оседаю на каменные ступени, но мой проводник — высокий человек в черном плаще, с обнаженным мечом — протягивает мне руку.

— Пошли.

Я вижу эту руку, выныривающую из-под плаща. Только руку, не лицо. Лицо по-прежнему прячется в складках капюшона.

Эта рука… Я смотрю на нее, ни в силах шевельнуться. Узкая мускулистая рука с раскрытой ладонью, готовая принять и крепко сжать мою ладонь. Красивая рука с длинными загорелыми пальцами. На запястье — золотой браслет.

10

Непослушными пальцами я набрала телефонный номер и прижала трубку к уху. Висящее напротив зеркало тут же показало мне меня во всей красе. Волосы всклокочены, глаза опухли, как после пьянки.

— Нейл, это я. Прости, что разбудила, но мне приснился сон…

Он фыркнул. Зевнул.

— Сон? В самом деле? Ну, что тебе сказать… Самое время, детка.

Я глянула на часы. Четыре утра.

— Дело в том, что это необычный сон. Раньше мне такие не снились. То есть ДО ТОГО, как я узнала тебя.

— А ПОСЛЕ ТОГО, значит, уже снились?

— Да. Я знаю, бывают наведенные галлюцинации. Так почему бы не быть наведенным сновидениям?

Голова как чугунная. Что ты несешь, Елена, что ты несешь?..

— Скажи мне правду, Нейл. Это ты проецируешь в мое сознание всякие кошмары?

— Если ты спишь, при чем здесь твое сознание? — поинтересовался он с легким зевком. — Вспомни Юнга: «Как рассветное солнце поднимается из ночного моря, так же, онтогенетически и филогенетически, сознание рождается из бессознательного и каждую ночь вновь погружается в свое первичное состояние». Сны — это продукт коллективного бессознательного.

— Послание Космического Разума?

— Можно и так сказать.

Стоя вместе со мной на краю пропасти, он пытался воззвать к чему-то дикому внутри меня. К чему-то, выходящему за рамки обыденных представлений. Но я проявила лишь беспокойство и заботу о собственной безопасности, что научило его действовать более утонченно.

— А ты веришь снам?

— Ну, в пределах разумного.

Кажется, он окончательно проснулся. Я представила его, лениво потягивающегося под одеялом, и соски у меня мгновенно отвердели. Этот парень точно или колдун, или сам Сатана.

— Почему ты решила, что я посылаю тебе эти сны?

Потому что мне кажется, что и ты и тот устрашающий персонаж хотите от меня одного и того же.

— Ты левша. Твоими мыслями и твоими действиями управляет правое полушарие мозга. Твоя сфера — это сфера интуиции, а не сфера логики. Сфера бессознательного. Не удивлюсь, если узнаю, что ты умеешь предсказывать будущее.

— Умею, — радостно согласился он. — Хочешь, сделаю это прямо сейчас? Итак, ровно через две минуты ты положишь трубку на журнальный столик…

— Тоже мне предсказание!

— …примешь душ, причешешься, выпьешь чашечку кофе…

— Ничего подобного! Я собираюсь лечь в постель и проспать до обеда!

— …а через час с небольшим встретишь меня на террасе своего дома. Рассказывать дальше? Я сниму с тебя твой махровый халат…

— Ты, псих ненормальный! — заорала я не своим голосом. — Ты что, собираешься завалиться ко мне в шестом часу утра?

Именно это он и сделал.

Я выбежала на террасу в халате на голое тело и чуть не задохнулась от восхищения, увидев его — худого, красивого, своей небрежной походкой (руки в карманах, плечи развернуты) идущего ко мне по садовой дорожке, скалящего зубы в предвкушении очередного злодейства.

— Ты точно не в своем уме. Ты…

Ни слова не говоря, он сорвал с меня халат, отбросил в сторону, оставив только пояс, и этим длинным махровым поясом крепко-накрепко привязал мои руки к перилам. Все произошло за считаные мгновения. В который раз я недооценила его физическую силу. К тому же он возбужден до крайности, что делает его агрессивным, бесцеремонным, опасным.

Звонкий шлепок по заднице. Ого! Кем бы мне себя вообразить, чтобы извлечь из своего положения максимум удовольствия? Одной из безымянных рабынь, которых возжелали на пиру похотливые варвары?

— Стой смирно, — приказал Нейл.

Пальцы его, увлажненные слюной, прошлись по горячей ложбинке между моими ягодицами.

— Не смей, скотина!

Чтобы какой-то полоумный ирландец имел меня в зад, привязав к перилам террасы? Еще чего!

— Сейчас я уговорю тебя, моя крошка.

Резким движением он выдернул из петель ремень, и первый же удар дал мне понять, как мало я знаю о боли. Любопытство? Кажется, этот мальчишка говорил о любопытстве? В таком случае у него есть все основания гордиться собой. Чтобы не испытывать в такой ситуации ничего, кроме любопытства, нужно иметь мужество взглянуть на себя со стороны. Что мучает тебя сильнее всего, Елена? Господи, стыд! Стыд от сознания того, что вот этот щенок, до которого я снизошла исключительно от скуки, которого ради забавы пустила в свою постель, посмел поднять на меня руку. Поднять руку — еще слабо сказано. Хлестать меня ремнем, как какую-то служанку!

В этом-то все и дело. За это он и наказывает меня. Не за то, что я отказываюсь подставлять зад по первому требованию, а за то, что по привычке продолжаю считать себя важной птицей.

Я — знатная дама, а ты — мальчишка, паж. Так получай же, маркиза, по своей великосветской заднице!

— Нейл, — выдохнула я сквозь слезы. — Хватит, прошу тебя, остановись.

— А я хоть раз просил тебя остановиться? Весь мой гонор стремительно сходит на нет под ударами ремня. Какая ирония! В то же время я чувствую себя целиком захваченной этим процессом. Процессом мутации.

— Нет, не просил. Но, клянусь, еще попросишь!

— А я клянусь, что не попрошу. Так кто же из нас станет клятвопреступником?

Отбросив ремень, он жадно схватил меня за дрожащие бедра, и его нежность, вдвойне подкупающая после столь зверской прелюдии, едва не лишила меня сознания, накрыла с головой, сделала пьяной, глупой, распущенной, безотказной. Если бы в эту минуту вместо одного изнывающего от похоти мужчины передо мной оказались сразу два, думаю, я бы с готовностью отдалась обоим.

Нейл втащил меня в дом и швырнул поперек кровати, как тряпичную куклу.

— Не двигайся.

Я не двигаюсь, только слегка приподнимаю саднящие ягодицы, чтобы он смог наконец получить то, чего добивался. Мне нравится сознавать, что в моем разбуженном, открытом для наслаждения теле уже не осталось запретных зон. Что этот стройный юноша, бороться с которым мне не под силу, любую часть моего тела может сделать пригодной для совокупления, и отныне не существует ничего такого, в чем бы я посмела ему отказать.

— Я люблю тебя, люблю… — шепчет Нейл, впадая в то же экстатическое состояние.

Царапая простыни, я отвечаю пронзительным криком, потому что никакие слова не способны выразить мою ярость и мой восторг.

— Посмотри, что ты наделал. — Стоя перед зеркалом, я разглядываю длинные розовые полосы на своем бедре. — Придется весь день сидеть у бассейна. Не могу же я появиться на пляже в таком виде.

— А жаль. Ты бы пользовалась успехом.

— У кого? У таких же маньяков, как ты? Нейл лежит на кровати в одних только синих джинсах и, положив голову на согнутую руку, наблюдает за мной с нескрываемым ехидством.

— Их больше, чем ты думаешь, поверь мне.

— Хватит с меня одного.

— Обещаю, милая, к завтрашнему утру все пройдет без следа.

Я прыгнула к нему на кровать. Коварством завладела правой рукой и для начала ласково сжала его безвольные пальцы.

— Это было жестоко. Слишком жестоко, ты, гнусный насильник.

— Что? — Он запрокинул голову и расхохотался. — Жестоко? — И вновь этот оскорбительный смех. — Ты счастливая женщина, Элена. Ты не знаешь, что такое жестокость. Я просто приправил блюдо щепоткой перца — для твоего удовольствия. А ты говоришь о жестокости. Не смеши меня, детка.