Я терялся в догадках, зачем ей понадобился. За последние два года встречались мы раз двадцать, но никакого внимания она на меня не обращала, и у нее я никогда не бывал. Впрочем, известно, как трудно залучить к чаю мужчин, и хозяйка, которой в последний момент их недостало, могла решить, что студентик-медик все-таки лучше, чем недобор; но, судя по тексту телеграммы, в виду имелся не прием.

Хирург, которого я сопровождал на обходе, был нуден и многоречив. Освободиться я смог только в половине шестого и еще добрых двадцать минут добирался до Челси. Миссис Бартон Трэфорд жила в многоквартирном доме на набережной. Было около шести, когда я позвонил в дверь и спросил, дома ли она. А когда меня проводили в гостиную и я стал объяснять, почему опоздал, она меня прервала:

— Мы допускали, что вам не удалось вырваться. Это неважно.

Ее муж тоже был здесь.

— Вероятно, он не откажется от чашки чаю, — сказал он.

— О, для чая уже поздновато, не так ли? — вежливо посмотрела она на меня полными доброты, кротко блиставшими глазами. — Ведь вам не хочется чаю?

Я хотел и пить и есть, поскольку завтрак мой состоял из лепешки с маслом и чашки кофе, но не желал в том признаться и отказался от чая.

— Вы знакомы с Олгудом Ньютоном? — спросила миссис Бартон Трэфорд, указывая на человека, сидевшего в большом кресле, когда я входил, и поднявшегося мне навстречу. — Полагаю, вы встречались с ним у Эдварда.

Встречались. Заходил он изредка, но я знал его имя и помнил в лицо. Он действовал мне на нервы, и не думаю, чтобы я когда-нибудь с ним разговаривал. Теперь он совершенно позабыт, а в те времена это был известнейший в Англии критик. Крупный тучный блондин с полным бледным лицом, седеющей шевелюрой и бледно-голубыми глазами, он обычно носил бледно-голубой галстук, дабы подчеркнуть цвет своих глаз. Он по-свойски держал себя с писателями, которых встречал у Дрифилда, и говорил им приятные и хвалебные слова, а стоило тем удалиться, на все лады проходился на их же счет. Он говорил тихо и вкрадчиво, отлично выбирая слова: никто не мог с большей точностью опорочить собственного друга.

Я обменялся рукопожатием с Олгудом Ньютоном, а миссис Бартон Трэфорд с обычной своей обходительностью взяла меня за руку и, чтобы я не чувствовал стеснения, усадила рядом с собой на диван. Со стола еще не убирали, и она, взяв сэндвич с вареньем, стало деликатно откусывать по кусочку.

— Вы виделись с Дрифилдами в последнее время? — спросила она, будто бы просто ради разговора.

— Я был у них в минувшую субботу.

— А с тех пор никого из них не встречали?

— Нет.

Миссис Бартон Трэфорд стала безмолвно бросать взгляды то на Олгуда Ньютона, то на мужа, словно прося их помощи.

— Околичности бесплодны, Изабел, — отчеканил Ньютон, верный своей манере выражаться точно, и злоумышленнически подмигнул.

Миссис Бартон Трэфорд обратилась ко мне:

— Тогда вам, значит, не известно, что миссис Дрифилд сбежала от мужа.

— Что?!

Ошарашенный, я не верил своим ушам.

— Пожалуй, будет лучше, Олгуд, если вы ему изложите, как все было, — сказала миссис Трэфорд.

Критик откинулся в кресле, сомкнул кончики пальцев и умильно заговорил:

— Вчера вечером я должен был свидеться с Эдвардом Дрифилдом относительно статьи, которую я для него готовлю, и после обеда, поскольку погода была хорошая, я решил пройтись пешком до его дома. Он ожидал меня; кроме того, мне было известно, что по вечерам он никуда не выходит, разве только по таким важным поводам, как банкет у лорда-мэра или обед в Академии. Представьте мое удивление, нет, скорее мое явное и полное замешательство, когда я, подойдя к его дому, увидел, как дверь открывается и выходит Дрифилд собственной персоной. Вам, конечно, известна привычка Иммануила Канта выходить на ежедневную прогулку в один и тот же час с такой пунктуальностью, что у жителей Кенигсберга было заведено сверять в этот момент свои часы, и когда однажды тот вышел из дому часом раньше обычного, все похолодели, поскольку сочли, что такое могло случиться только по причине некоего ужасающего события. Они были правы: Иммануил Кант получил тогда весть о падении Бастилии.

Олгуд Ньютон сделал небольшую паузу, чтобы поглядеть, как воспринят его анекдот. Миссис Бартон Трэфорд с пониманием улыбнулась.

— Я не предвидел столь же всемирно важного катаклизма, когда увидел Дрифилда спешащим в мою сторону, но сразу меня осенило, что нечто стряслось. Он был без трости и без перчаток. На нем был его рабочий костюм, то есть не первой молодости пиджак из черной альпаки, и широкополая шляпа. Было нечто дикое в его облике и отчаянное в поведении. Зная превратности его супружеской судьбы, я гадал: то ли его гонят опрометью из дому матримониальные осложнения, то ли он просто торопится к почтовому ящику опустить письмо. Он несся, как быстроногий Гектор, благороднейший из греков. Казалось, он не заметил меня, и я заподозрил, что ему этого и не хотелось. «Эдвард», — остановил я его. Он остолбенел и, могу поклясться, некоторое время не узнавал меня. «Не мстительные ли фурии заставляют вас метаться по грешной округе Пимлико?» — спросил я. «А, это вы», — сказал он. «Вы куда?» — «Никуда», — был его ответ.

Я думал, что при таких темпах Олгуд Ньютон никогда не окончит свой рассказ, и миссис Хадсон выйдет из себя, раз я на полчаса задержу ее с обедом.

— Я рассказал ему, по какому поводу пришел, и предложил вернуться в дом, где будет удобней обсудить волновавший меня вопрос. «Мне тошно сидеть дома, — сказал он, — давайте пройдемся. По дороге расскажете». Выразив на то согласие, я отправился с ним на прогулку; он рвался вперед, а я упрашивал умерить шаг. Даже доктор Джонсон не смог бы вести разговор с собеседником, мчащимся по Флит-стрит со скоростью курьерского поезда. Эдвард держал себя так странно и был так возбужден, что я счел разумным увести его на менее оживленные улицы. Заговорил с ним о статье. Занимавшая меня проблема оказалась сложнее, чем это представлялось поначалу, и у меня явились сомнения, смогу ли я удовлетворительно раскрыть ее на страницах еженедельника. Я изложил ему дело полно и ясно и спросил о его мнении. «Рози ушла от меня», — отвечал он. Я не сразу понял, о ком речь, но незамедлительно вспомнил пышную и малоприятную особу, из чьих рук я порою брал чашку чая. По его тону я заключил, что он скорее ожидает от меня сострадания, нежели поздравлений.

Олгуд Ньютон снова сделал паузу, подмигнув голубыми глазами.

— Вы чудесны, Олгуд, — сказала миссис Бартон Трэфорд.

— Бесценны, — сказал ее муж.

— Усвоив, что требуется сопереживание, я сказал: «Мой дорогой». Он прервал меня: «Я только что получил письмо. Она убежала с Лордом Джорджем Кемпом».

Я шумно вздохнул, но промолчал. Миссис Трэфорд глянула на меня краем глаза.

— «Кто этот Лорд Джордж Кемп?» — «Он из Блэкстебла», — был ответ. Не располагая временем на раздумье, я принял решение быть откровенным и сказал: «И хорошо, что вы от нее избавились». — «Олгуд!» — вскричал он. Я остановился и взял его под руку. «Так знайте — она обманывала вас со всеми вашими друзьями. О ее поведении судачат на всех перекрестках. Мой уважаемый Эдвард, смиримся с фактом: ваша жена ничем не отличалась от заурядной потаскушки». Он вырвал руку и зарычал, как орангутан в лесах Борнео, когда того насильственно лишают кокосового ореха. И прежде чем я мог остановить его, бросил меня и скрылся. Мне, пораженному, осталось только слушать стенания и торопливые шаги.

— Не надо было его отпускать, — сказала миссис Бартон Трэфорд. — В таком состоянии он мог броситься в Темзу.

— У меня была такая мысль, но я обратил внимание, что бежал он не по направлению к реке, а вглубь улочек того квартала, которым мы шли. Кроме того, я сообразил, что в истории литературы нет прецедента, чтобы писатель совершал самоубийство в период работы над литературным произведением. При любых невзгодах он не пожелал бы оставить потомкам неоконченный опус.