— Ладно, забей пробкой и вылезай быстрее, — посоветовал механик.

Провозившись минут пять в бензоотсеке, юнга с трудом вскарабкался наверх. От бензиновых паров он словно опьянел: ноги подкашивались и все кружилось перед ним, как на каруселях. Боясь упасть, Степа уцепился за боцмана.

— Вот ведь голова пустая!.. — принялся корить себя Гвоздев. — И в мысль не пришло, что парень одурманиться может.

Он подхватил Степу на свои сильные руки, как это делал когда-то отец, отнес к рубке и уложил на разостланный брезент. И там, с необычной для боцмана ласковостью, сказал:

— Полежи на ветерке, продует... А чуть оправишься — давай в кубрик, на койку. Наработался ты сегодня, хватит.

Но отдыхать юнге не пришлось.

Днем бой несколько утих. Город целиком был занят черноморцами. Фашисты, отстреливаясь, отступали в горы.

Лейтенант Шентяпин получил приказание принять на борт раненых и сопровождать госпитальное судно в Новороссийск.

Раненые, стекавшиеся со всех улиц задымленного города в порт, заполнили кубрики, кают-компанию и палубу «морского охотника». Всюду белели повязки. Степа едва успевал разносить в чайнике пресную воду. Бойцов мучила жажда, многие проголодались, просили есть. Им пришлось открывать консервы и раздавать белые галеты. К вечеру Кузиков так измотался, что, усевшись на ящик из-под патронов передохнуть, не смог больше подняться. Он уснул сидя, склонясь на плечо раненому пехотинцу.

Спал Степа крепко и долго. Прибывшие на катер новороссийские санитары не могли растолкать его. Приняв юнгу за раненого бойца, потерявшего сознание, они уложили парнишку на носилки и потащили в санитарную машину.

Хорошо, что в эту пору у трапа стоял глазастый боцман. Разглядев неподвижную ношу санитаров, он не на шутку рассердился:

— Куда тащите юнгу! Тоже мне медики! Сонного от раненого отличить не могут.

От беспрестанных бомбежек и обстрелов в Севастополе во всю длину горели улицы, рушились дома. Черный удушливый дым стлался по холмам. Казалось, что в этом аду невозможно устоять человеку. Но севастопольцы не сдавались. Укрываясь в траншеях, штольнях, казематах и пещерах, они отражали по пятнадцать-двадцать атак в сутки.

Штурм затянулся. В осажденном городе не хватало воды, приходилось экономить горючее, беречь сухари и консервы, потому что крупные черноморские корабли не могли уже войти в бухты. В Севастополе оставались только катера. Но и они в светлое время не смели выйти на заправку бензином, пересечь бухту, показаться на фарватере. Моментально появлялись пикирующие самолеты и принимались гоняться за ними, стрелять из пулеметов и пушек.

Катера МО, сняв мачты, весь день прятались в тени обрывистых берегов, а вечером отправлялись проверять фарватеры, обстреливать берега, спасать прижатых к морю бойцов и встречать корабли, прибывавшие с «Большой земли».

В один из последних дней обороны, когда фашистами была занята Северная сторона и бои шли у Малахова кургана, из Новороссийска прибыли крупные корабли. «Морской охотник», стоявший в Камышовой бухте, получил приказание выйти к ним на разгрузку.

Катер на полном ходу проскочил обстреливаемую горловину бухты и направился к Херсонесскому маяку. Он шел зигзагами, обходя освещенные пожаром участки фарватера. Фугасные снаряды порой разрывались так близко от него, что катер встряхивало и обдавало брызгами.

Прибывшие из Новороссийска быстроходные тральщики и миноносцы покачивались в затемненной части моря на таком расстоянии от берега, что их не могли нащупать лучи прожекторов противника. Между кораблями и бухтами сновали «морские охотники» и железные катера, прозванные «полтинниками». Они перебрасывали из Севастополя эвакуируемых бойцов и принимали на свои палубы снаряды, продовольствие и горючее.

«Морской охотник», приняв с дрейфующего тральщика тяжелые ящики с гранатами, консервами и минами, помчался в Казачью бухту, где у полуразрушенного каменного причала его уже ждали раненые. Во мгле белели их марлевые повязки.

Сбросив на берег груз, катерники начали переправлять на корабли измученных, изнывающих от жажды и ран бойцов.

Часа полтора противник не обнаруживал наших кораблей. Только к концу погрузки какой-то нудно гудящий в небе разведчик сбросил осветительную ракету. Раскачиваясь на парашютике и разгораясь, она медленно поплыла в воздухе, выхватывая из тьмы то разбегающиеся в стороны катера, то кишащие людьми палубы миноносцев и тральщиков.

Завизжали бомбы. Правее тральщика возникли белые водяные столбы. На миноносцах застучали пулеметы.

К прибывшим кораблям уже нельзя было приблизиться.

Зигзагами утюжа воду, отстреливаясь из пушек, они уходили все дальше от берегов Севастополя.

Катерники, надеявшиеся получить пресную воду у новороссийцев, роздали свои запасы раненым и сами остались с пустыми баками.

Воду требовалось добыть до рассвета, но команда МО не имела для этого времени: катер послали в ночной дозор к Балаклаве.

Обойдя опасный участок моря, «морской охотник» повернул обратно. Начало светлеть. Идти в Севастополь было опасно. Командир катера решил отстояться под обрывистыми берегами мыса Фиолент. Там находилась обширная пещера, в которой не раз прятались дозорные катера, не успевшие укрыться в бухте.

В мирное время, конечно, никто из командиров не решился бы пройти в глубь пещеры, но за дни обороны они приноровились проскакивать под каменные своды, даже не снимая мачт.

В пещере стоял голубоватый сумрак. Влажно поблескивали камни. Сюда сквозь толщу горы не проникали дневная духота и пыль. Здесь можно было спокойно поесть и отдохнуть.

Но как обойтись без пресной воды, имея на завтрак и обед лишь консервы да сухари?

— Я найду воду, — вызвался севастополец комендор Панюшкин. — Мы тут мальчишками все облазали. Знаю, где водятся колодцы.

С ним увязался и юнга — Степа Кузиков. Взяв с собой анкерок — небольшой плоский бочонок, несколько фляг, трофейный немецкий автомат, они уселись на шлюпку и, отталкиваясь о выступы скалистой стены, выбрались из пещеры.

С моря дул легкий ветер, прозрачная вода ослепительно блестела на солнце.

Панюшкин, налегая на весла, гнал шлюпку вдоль берега. Степа стоял во весь рост на носу и, осматриваясь вокруг, следил: не появится ли откуда опасность. Обрывистые скалы мешали разглядеть, что делается на суше. Юнга слышал лишь далекую стрельбу и скрипучие крики чаек, кружившихся над морем.

— Видно, бомбили здесь, рыбы глушеной много, — сказал он.

— Житье теперь чайкам! Ишь обжираются, — заметил комендор.

Длиннокрылые птицы, планируя над волнами, стремительно падали вниз, выхватывали из воды серебристых рыбок, взлетали и опять продолжали кружиться. Вдруг они как-то разом умолкли, обеспокоенно заметались и всей стаей шарахнулись в сторону.

Друзья не успели оглянуться, как со стороны берега вихрем вынесся самолет.

— Костыль... «Хеншель 126»! — определил Панюшкин. — Заметил нас!.. Разворачивайся!..

И он бешено заворочал веслами, стремясь быстрее уйти к нависшим скалам. Вода бурлила под носом шлюпки. Степа, помогая комендору, изо всех сил подгребал доской.

Самолет, сделав полукруг, ринулся наперерез шлюпке.

Панюшкин моментально затабанил, сдерживая ход. Пули ровной полоской вспороли воду прямо перед носом шлюпки.

— Промазал!.. Давай во весь дух! — крикнул комендор и с такой силой налег на весла, что они заскрипели в уключинах.

Шлюпка двигалась скачками. Приблизясь к берегу, друзья выпрыгнули на отмель и плюхнулись в воду между обломками скал.

Услышав вновь нарастающий гул моторов, Степа вдавил голову в какую-то каменную щель, зажмурился и боком прижался к скользкому подножию обросшей ракушками скалы. Когда грохочущий вихрь промчался над ним, он вскочил и первым делом кинулся к брошенной шлюпке, отгоняемой волнами от берега. Уцепившись за ее борт, он позвал на помощь Панюшкина, но тот не двинулся с места. Сидя в воде, он морщился, сжимая руками лодыжку левой ноги.