Степа подтащил шлюпку и спустил ее на воду. Сима помогла ему усадить раненого, уложила забинтованную ногу на анкерок и посоветовала меньше шевелиться.

Прощаясь с ней, юнга смущенно предложил:

— Хотите вот это на память?

Он протянул ей свой нож с костяной ручкой, на которой были выжжены его имя и фамилия.

— Зачем же?.. У меня есть свой, — смутясь, отказывалась девушка. — Разве только обменяться, но мой простой, школьный...

— Ничего, подойдет.

Степа спрятал в карман полученный от нее крошечный перочинный ножик, еще раз неловко стиснул мягкую руку девушки и, столкнув шлюпку на глубокое место, погнал вдоль берега.

За поворотом шлюпку встретил ветер открытого моря. Он кренил ее и сносил на уступы скал, о которые в брызги разбивались волны. Идти мористее юнга не решался, боясь самолетов. Напрягая все силы, он старался удержать легкое суденышко под обрывом.

Панюшкин, видя, что одному юнге не справиться с ветром, взял в руки доску и, чертыхаясь от боли, стал помогать ему. И все же двигались они очень медленно.

Ветер усиливался. Откатная волна создавала пенистые водовороты. Вихлявшую шлюпку бросало с волны на волну и обдавало брызгами.

Наконец показались своды пещеры. Друзья облегченно перевели дух. Теперь осталось немного. Еще несколько гребков — и их подхватят заботливые руки.

Но катера в пещере не оказалось. На плоском выступе влажной стены белел лишь прилепленный тетрадочный лист.

Здесь волны раскачивали шлюпку еще яростнее, норовя подбросить ее и разбить о камни. Ветер завывал в глубоких трещинах, гудел под сводами. Вода плескалась, взлетала брызгами, шипела и крутилась.

Упираясь в скользкую стену, юнга веслом содрал записку. В ней было несколько слов: «Уходим в Камышовую бухту. Добирайтесь своим ходом». Внизу стояла боцманская подпись с крупной закорючкой.

— Что же нам теперь делать? — растерянно спросил Степа.

— Здесь не переждешь, о камни разобьет. Надо в какую-нибудь тихую бухту пробираться, — озабоченно хмурясь, сказал комендор. — Давай, брат, выбираться, отстоимся где-нибудь.

— Тебя же в госпиталь надо.

— Ладно, потерплю.

Панюшкин помог Степе преодолеть накатную волну, и шлюпка вновь закачалась на зыби открытого моря, взлетая с гребня на гребень.

Укромных мест по пути не попадалось. Раненый матрос первое время греб доской, потом устал и отвалился на корму. Он лежал с запрокинутой головой и дышал открытым ртом. Лицо его пожелтело, осунулось, нос заострился.

Юнге хотелось пить и есть. Руки ломило от усталости. С каким бы наслаждением он выкупался и полежал бы в тени на прибрежной гальке! Но разве позволишь себе это, когда в шлюпке стонет и бредит товарищ!

От палящего солнца, блеска воды, кружения пены у Степы разболелась голова. В глазах мелькали то темные, то огненные полосы, в висках стучало, уши наполнял монотонный шум, вызывавший тошноту.

Степа не заметил, как приблизился к сторожевому катеру, укрывавшемуся в тени обрыва. Он вздрогнул, услышав оклик:

— На шлюпке!.. Подойдите ко мне!

Юнга обернулся и, разглядев на мостике «морского охотника» хорошо знакомого ему лейтенанта Шиманюка, в радости так затабанил, что брызгами осыпал Панюшкина.

Подойдя на несколько метров к сторожевику, он поднялся и по всем правилам доложил:

— Юнга двадцать первого катера Кузиков! Возвращаюсь с мыса Фиолент в базу. Имею на борту раненого. Прошу оказать помощь.

Ему разрешили подойти с подветренного борта. Матросы в несколько рук подхватили раненого и помогли вскарабкаться на палубу Степе.

Командир, приказав отнести Панюшкина в кают-компанию, строго обратился к юнге:

— Где вы болтались столько времени? Ваш катер прошел в седьмом часу.

Рассказав о происшедшем, Степа набрался храбрости и спросил:

— Товарищ лейтенант, нельзя ли подкинуть хоть к Херсонесскому маяку? У наших воды нет. Там я один дойду.

— Подкинем. А водой придется поделиться. Много ли у вас?

— Один анкерок.

— Не жирно. Все же литров пять возьму. Люди у меня с вечера ничего не пили... Наполнить чайник пресной! — приказал Шиманюк катерному коку Сапурову. — И накормить раненого с юнгой.

Сапуров, осторожно отливая из анкерка воду, сказал Степе:

— Не бойся, нагоняя не будет. Ваш лейтенант велел подобрать шлюпку, если заметим.

— А почему они ушли из пещеры?

— Ветер выгнал, с моря задувает... О камни бить начало. Там можно стоять только в тихую погоду.

Пока катер на малом ходу продвигался вдоль высоких берегов, Степа успел поесть консервов с галетами и выпить полкружки воды, подкисленной клюквенным экстрактом.

Обрывистые скалы кончались, переходили в пологие берега. Лейтенант застопорил ход и сказал:

— Дальше нам нельзя. Сумеешь один добраться?

— Дойду, — твердо ответил Степа.

— Только тут не зевай. В случае чего — выбрасывайся на берег и шагай пешком. Вернее будет.

— А как же Панюшкин?

— Панюшкин у нас останется.

Юнгу пересадили в шлюпку. И он уже один отправился к задымленному Севастополю, откуда доносился тяжелый рокот, похожий на далекий гром.

Самолеты по-прежнему гудели в небе. Степа налегал на весла изо всех сил. Ладони у него горели: он натер кровавые волдыри.

«Не сойти ли мне на берег? — в отчаянии думал юнга. — Пешком быстрее доберусь... Нет, — тут же отбрасывал он эту мысль, — шлюпку не полагается бросать. Моряки так не поступают».

Вскоре берега опять стали крутыми. Шлюпка вошла в тень нависших скал. Здесь можно было не опасаться самолетов. Бросив весла, Степа лег на спину, закрыл глаза и так отдыхал несколько минут. Потом он разорвал остатки тельняшки Панюшкина на полосы, обмотал ими стертые ладони и двинулся дальше.

За поворотом открылась Казачья бухта. Вход в нее обстреливался. На берегу горела бензозаправка. Черный дым наискось тянулся к морю.

«Значит, ветер изменился, — понял Степа. — Пойду мористее. Дым прикроет меня».

Крепче упершись ногами в днище, он поправил повязки на руках, ловчее взял весла и, делая сильные взмахи, проскочил открытое место и вошел в полосу дыма.

Снаряды разрывались где-то правее. А Степа ничего уже не видел: от едкого дыма у него першило в горле и слезились глаза.

Продвигаясь в удушливой мгле, он думал лишь об одном: «Только бы не потерять направление... правильно повернуть к берегу. Неужели я не доставлю воду на катер? ..»

Юнга взмок, пересекая опасное место. Мышцы его плеч и рук ныли от напряжения. Но он больше не отдыхал. Очутившись под спасительным берегом, Степа поднялся во весь рост и принялся по мелководью толкать шлюпку вперед...

Подходя к Камышовой бухте, юнга услышал частую пальбу зенитных пушек и заметил в вышине несколько бомбардировщиков, кружившихся над одним местом. Они то взмывали вверх, то, кренясь словно на салазках, скользили вниз. Все небо вокруг было испятнано белыми клубками разрывов, похожими на снежки.

«Что там творится? Не бомбят ли наш катер?» — обеспокоился Степа и заработал еще энергичнее.

Добравшись к устью бухты, юнга невольно затабанил, прижался к берегу и схватился за автомат.

На плавучую зенитную батарею, прикрывавшую Севастополь с моря, с трех сторон пикировали самолеты. Фашистские истребители стреляли из пушек и пулеметов, а «юнкерсы» сбрасывали бомбы. Вода кипела и взлетала вверх вокруг батареи.

Зенитчики отбивались отчаянно: в оранжевом чаду пороховых газов так и сверкали вспышки залпов. Один из бомбардировщиков уже пылал на берегу. Но другие — их было не меньше дюжины — не переставали с ревом носиться над бухтой и сбрасывать бомбы.

«Утопят, сейчас утопят», — думал Степа, взводя автомат. Он видел, как ослабевает огонь зенитной батареи, как падают один за другим у пушек подкошенные пулями и осколками зенитчики.

И в это время из глубины бухты вдруг показался его родной МО. Не обращая внимания на близкие разрывы бомб, катер смело мчался к батарее, таща за собой хвост дымовой завесы. Его пулеметы и пушка стреляли.