— Как такое может быть?

— Не знаю. Краска, которой сделаны надписи и иллюстрации, всё ещё исследуется, по ней ничего сказать не могу.

— Это всё?

— Нет. Отпечатки пальцев. Конверты брало в руки слишком много людей, там всё глухо. Но на собственно листах кое-где отпечатки пальцев сохранились. Прошу извинить за столь плачевное состояние некоторых листов, группенфюрер. Поиски отпечатков пальцев на бумаге для самой бумаги весьма вредны. Но зато теперь у нас есть кое-что.

— Нашли?

— Да. Есть отпечатки трёх комплектов пальцев. На каждом, абсолютно на каждом листе есть отпечатки пальцев человека, которого мы условно назвали Альфа. Его отпечатки пальцев, как правило, встречаются на нижней и верхней части листа. Такое впечатление, будто он эти листы брал и по одному зачем-то переворачивал.

— Чтобы напечатать текст на тыльной стороне?

— Возможно, я тоже подумал об этом. Второй человек, названный нами Бета, брал в руки одиннадцать листов из восемнадцати. Кроме того, на одном из конвертов уцелел фрагмент отпечатка пальца Беты. Вероятно, именно он бросал конверты в почтовый ящик.

— А третий?

— Отпечатки третьего, Гамма, встречаются только один раз. Зато это очень хорошие и качественные отпечатки пальцев левой ладони. Отчего-то прямо в центре страницы. Он не держал лист, а опирался на него рукой.

— Ваши действия, Генрих?

— Почтовое отделение, куда первоначально попали письма, установили легко. Туда выехала группа. Они пройдут по адресам почтальонов, забиравших письма из почтовых ящиков, допросят их, и попробуют установить, в какой именно ящик бросил письма Бета.

— Вряд ли это получится. Если только он не идиот.

— Это дилетанты, шеф. У нас есть шанс.

— Дилетанты? С такой информацией? Не смешите меня, Мюллер.

— А я утверждаю, что это дилетанты.

— С чего Вы это взяли?

— Возраст. Отпечатки пальцев всех троих — Альфы, Беты и Гаммы — это отпечатки пальцев детей в возрасте от одиннадцати до пятнадцати лет. Вероятнее, двенадцати — четырнадцати…

Ночью я проснулся от запаха дыма. Горит, что-то где-то горит. По причине тёплой погоды, окно мы на ночь не закрывали, и сначала я подумал, что горит на улице. Но нет, что-то как-то слишком сильно дымом несёт. Я аккуратно выпутался из Вовкиных объятий, подошёл к двери и на всякий случай выглянул в коридор. Мама! Да там всё в дыму!

— ПОЖА-А-АР!!! — немедленно изо всех сил заорал я.

Включив свет в нашей комнате, увидел, как батя резко вскочил с кровати, как мамка села и ошарашено смотрит по сторонам, как Вовка, улыбаясь во сне, всё так же продолжает обнимать мою подушку. Плевать он хотел на любые пожары.

А Ленка? Ленка где? Она на Вовкиной кровати спала, а сейчас её там нет. Платье её старорежимное на стуле висит, чулки её валяются (один на полу), а её самой нет. Куда делась?

В коридоре захлопали двери, послышались возбуждённые голоса соседей. Дядя Серёжа сказал, что нужно выключить свет, так полагается при пожаре, огонь ведь может провода повредить и лучше их заранее обесточить. Быстро погасили свет в коридоре и комнатах. Я в нашей комнате тоже свет погасил на всякий случай. Батя полез в шкаф за керосинкой, мама подошла ко мне, а Вовка повернулся на другой бок.

Тут батя зажёг керосинку, стало светло. Ну, не так светло, как при электрическом свете, но всё равно лучше видно. В принципе, уже светает, в комнате и так серый свет был, но в коридор без освещения не пойдёшь, там-то окон нет.

Вышли мы все втроём в коридор, другие соседи тоже стали подтягиваться потихоньку. Тётя Зина с керосинкой, как у нас, дядя Серёжа с канделябром аж о пяти свечах. Так что горит-то? Откуда дым идёт?

Смотрим, вроде как с кухни дымом тянет. Но огня не видно пока нигде. На кухне кашляет кто-то и ещё звуки непонятные, вроде шипения. Зашли на кухню, там в дыму всё. Дым клубами в открытое настежь окно вываливается. Впрочем, достаточно быстро мы поняли, что пожара никакого нет и не было, а потому можно свет включить. Включили. Нда, картинка.

Дверца печки распахнута, изнутри валит дым. На железном листе рядом с печкой валяется в грязной луже и всё ещё слабо дымится одно мокрое полуобгорелое полено. Печь вся в воде, вода пополам с сажей густой жижей у неё из топки медленно стекает и расползается по полу. Лужа же на полу уже, пожалуй, половину кухни занимает. И в этой самой луже, прямо в наиболее грязной и глубокой её части рядом с плитой стоит на коленях, отчаянно кашляет и чёрными руками размазывает по грязным щекам обильные слёзы Ленка. Она в саже и копоти с ног до головы перепачкалась. Волосы у неё тоже в саже. А уж на что ночная рубашка похожа, словами и не передать. А ведь ей с вечера чистую дали, тётя Зина принесла, это её дочери рубашка.

— Извините, — сквозь слёзы прокашляла Ленка. — Я только чай вскипятить себе хотела…

Всех мужчин из кухни выставили вон, только женщины остались. Там Ленку купали в Вовкином корыте, как маленькую. Конечно, Ленка уже слишком большая, чтобы в корыте купаться, но в таком виде, в какой она привела себя, ей и до бани не дойти. Приходится купаться дома.

Женщины нагрели воду на плите (предварительно почистив топку, которую бестолковая Ленка водой залила), стянули с Ленки её грязные тряпки и засунули ту в корыто. А затем, не обращая внимания на её писки, отмыли Ленку с мылом. Пока мыли, моя мамка и тётя Зина ползали по полу с тряпками, убирая чёрную лужу, которую там сделала Ленка.

В общем, с пониманием все отнеслись, особо и не ругали больную на голову девочку. Так, поворчали просто для порядка немного и успокоились.

А вот одеть отмытую Ленку не во что было. Её возраста девчонок у нас не было в квартире. Идти в поисках одежды по другим квартирам в половине пятого утра не слишком удобно. У тёти Зины ночные рубашки её дочери оставались ещё, она дала одну (дочь у неё давно выросла и замуж вышла, но рубашки старые её остались), но белья не было. Вот тут-то я и отыгрался. Ленка мне тогда свои трусы приносила девчачьи. Ну, а теперь моя очередь! По размеру ей только мои вещи и подходят. И пришлось Ленке мои трусы и майку натягивать, а сверху уже ночную рубашку.

Ну, я думал, что она ночную рубашку наденет. На самом деле она своё платье старинное надела. Говорит, всё равно утро уже, вставать пора. И все остальные с ней согласились. Утро. Пока убирались на кухне да Ленку купали, совсем рассвело. Наступило утро. Только Вовка спит ещё, один во всей квартире.

А все остальные, кроме Вовки, на кухне собрались и сели завтракать. Понедельник, начинается новая рабочая неделя…

— … Ну, как же ты так, Леночка?

— Извините, тётя Зина. И вообще, я уже извинилась, и не раз. Может, хватит?

— Да просто у нас в голове не укладывается, зачем ты так кухню испоганила?

— Я что, специально, да? Специально?!

— Ну, ну, не шуми! Остынь. Никто не ругает тебя.

— Да откуда я знала, что там ещё какая-то чёртова «вьюшка» наверху есть? Её, оказывается, открывать нужно. А я знала? Я думала, дров напихать в печь, поджечь, она и греть станет.

— Леночка, ну как же без вьюшки? А дым куда пойдёт?

— В трубу.

— А труба этой вьюшкой и перекрыта, вот в кухню дым и пошёл.

— Да, я поняла. Просто я не знала раньше про вьюшку.

— Где же ты жила? У вас печки дома не было?

— У нас… эээ… а я не помню.

— Бедненькая. Ну, Леночка, забыла про вьюшку, бог с ней. Но зачем же воду в плиту лить было?

— А как она выключается? Я полено одно вытащила, так оно на полу гореть продолжило. Ещё пожар бы устроила. Залила полено, а потом и печку заливать стала из кастрюли. Чего смотрите? Ну, забыла я, как печку выключать! А по правилам как? Где у неё кнопка?

— Какая кнопка?

— Ну, как печку выключают?

— Нужно закрыть дверцу, дрова и прогорят со временем.

— Ага, закрыть, а дым куда?