Дед лежал недвижимо, закрыв веки. Она погладила крупную морщинистую руку с искривленными артрозом пальцами и неслышно заплакала:

— Деда, ты у меня один. Мне никого больше не надо.

— Надо, — хрипло шепнул дедушка, и Наташа с радостью увидела, наконец, осознанность в глазах.

— Давай еще давление померим?

— Давай.

— Улыбнуться можешь?

Дедушка изобразил улыбку. Не инсульт пока, Бог миловал.

Скорая не ехала. Сообразив, что можно позвонить кардиологу, Наташа с массой извинений проконсультировалась у Степана Тиграновича и выполнила все его указания. Дедушке вроде бы стало легчать.

— Как там твой бал? — прерывисто спросил он.

— Хорошо, деда, очень хорошо. Но дома лучше.

— А жених твой где?

— Ой, я и забыла о нем, — спохватилась Наташа, — сколько я тут уже с тобой, час?

— Не знаю. Вот я старый черт! Опять все тебе испортил.

— Ну и хорошо, ну и порть, только будешь еще так меня пугать, поругаю. Ты знаешь, в гневе я страшна, — Наташа сгримасничала, строя из себя тирана по примеру деда.

— Ой, боюсь-боюсь, — шутливо пробурчал тот. — Иди. Я в порядке. К бою готов.

Наташа встала.

— Какой там бой! Ты полежи, я отойду на минутку.

Юрий и Ирочка сидели за кухонным столиком над тарелками с оливье. Увлеченные беседой и друг другом, они не заметили, как вошла Наташа. Обсуждали они маринады и специи, и казалось, что обсуждать это могли всю ночь и два дня. Две противоположности — белесый, краснокожий медведь и маленькая, черноволосая вдова армяночка — отчего-то так ладно смотрелись друг рядом с другом, что Наташе не хотелось ни словом, ни жестом прерывать их разговор. Вот она, химия, — улыбнулась она, счастливая, что не стала занимать не свое место.

Наконец, они ее заметили. Юрий Васильевич покраснел и подскочил:

— Как там Василь Иваныч?

— Спасибо, уже лучше, намного.

— Вах, слава Богу! — подняла руки Ирочка и покачала головой: — Какая же ты красивая, Ната! Как королевична!

Наташа подошла к ней и обняла сердечно:

— Если бы не ты… Спасибо! И вам, Юрий, спасибо, что привезли нас так быстро. Даже не знаю, что делала бы, если бы с дедом…

— Ну вот, и хорошо, что мы рядом оказались. Все, что ни делается, к лучшему. Вот. А мы немного похозяйничали, уж простите, — смущенно показал на остатки еды Юрий.

— И хорошо, — улыбнулась Наташа, — я же обещала угостить вас оливье.

— А как же теперь с балом быть? — пробормотал нехотя грузный мужчина и снова вспотел.

— За праздник и приглашение вам огромнейшее спасибо! — искренне сказала Наташа. — Но вы же понимаете, мне теперь придется остаться с дедушкой и скорую дождаться, наконец. Может, к утру приедут?

— Точно помощь не нужна?

Наташа покачала головой.

Ирочка оправила юбку на широких бедрах и затеребила смоляную косу:

— Наточка, мне домой пора, дети вернутся, испугаются, куда я пропала.

Юрий Васильевич подхватился вслед за ней.

— Наташа, вы не будете против, если я провожу вашу подругу? Ночь на дворе. Метель. Опасно одной.

— Буду только счастлива и благодарна, — ни капли не соврав, сказала Наташа. — Мы с вами прекрасно провели время, но теперь я вас отпускаю. С Новым годом!

Юрий расшаркался, затем заботливо подал Ире дубленку, и переваливаясь, будто ручной медведь, потащился за вдовой. У входа он обернулся:

— Я позвоню завтра. Про деда узнать.

С навигатором в руке Калганов шагал по кривым улицам старого Ростова, отчаявшись поймать здесь такси. Мороз крепчал, снег забивался в уши и за шиворот, но Игорь шел. «Как вам такой квест — добраться в другой город в Новый год, скажите-ка, кто похвастается таким приключением?» — мысленно обращался он к гуляющим в элитном ресторане московским друзьям, и отсчитывал скользкие, нелегкие километры. «Забавно будет, если она уже уехала. Пойдешь обратно?» — издевался где-то над левым ухом внутренний бес. А Игорь шел.

Наконец, дореволюционные дома с парадными крылечками и узкими окнами, обложенными кирпичом, показались знакомыми, как и тот старый, чуть согнутый временем фонарь. Игорь воспрянул духом: точно, именно здесь, они шли с Наташей из театра и так занятно вспоминали о советском детстве! То есть до ее дома рукой подать!

И только тут Игорь остановился и прикрыл замерзший нос рукой. А подарок? Принято же подарки дарить на Новый год, так что же он, растяпа?

Калганов растерянно огляделся. Нет, конечно, ни один ларек не будет работать сейчас, ни один магазин. Хотя покупать ей подарок в утлой лавчонке, брать походя ненужную ерунду — разве это не моветон? Калганов даже далеким знакомым не покупал подарки абы где. А Наташе надо было что-то такое, как она сама. Особенное, мягкое, нежное; чтобы смогло передать частичку той теплоты, которая поселилась в его сердце.

Ветер дунул в лицо, ударил по веткам, заставив отвернуться и вытряхивать из-за шиворота обрушившийся лавиной с огромной акации снег. Картонная коробка у старого дома перевернулась, и Калганов заметил шевеление. Кто-то жалобно пискнул, потом заскулил. Возможно, если бы Игорь не думал сейчас о доброте в Наташиных глазах, прошел бы мимо, подняв воротник. Взрослый Калганов так и поступал обычно. Это только он, маленький, тащил в дом всякую живность, хоть мама и не позволяла оставлять животных дома. Все давным-давно забылось, как подарки из Дворца спорта, как казаки-разбойники и модельки советских машин… Будто не нужное и не главное. Да разве нужно оно было в пластиковой искусственности современных офисов? И только Наташа умудрилась каким-то образом отыскать в душе менеджера сердечного мальчишку, того самого, бесшабашного и веселого, который нравился Калганову куда больше, чем этот взрослый карьерист. Потому Игорь наклонился и в старой тряпке нашел комочек. Маленький, скулящий, замерзший комочек с черным мокрым носом и обвислыми ушами.

— Привет, ты кто? — сказал Игорь, поднимая его под свет фонаря.

Дрожащий комочек оказался щенком с толстым пузиком, крупными лапками, вроде бы даже породистый.

— Ну что ж, я сегодня бомж, и ты бомж, иди сюда, — Игорь засунул под теплый шарф пискуна и пошел дальше. — По крайней мере, есть надежда, что нам с тобой позволят согреться. Даже вредный дед не выгонит нас с тобой обратно на мороз, — хмыкнул Калганов.

У старой калитки он остановился. Сердце его часто стучало, отдаваясь в ушах, но вовсе не от усталости. Что сказать ей? Как она примет его?

Отчего-то казалось невозможным, что она укажет ему на дверь, как тогда. Но что если все-таки укажет? Пожалуй, Калганов не волновался так раньше: ни когда поступал в универ, ни когда проходил ассесмент на руководителя департамента. Только пригревшийся на груди щенок, щекотясь лапками, успокаивал и отчасти погашал трепет, охвативший Игоря, будто влюбленного в первый раз юнца. Мимо пробежали подростки с шумным гоготом. В небе красным вспыхнула ракета и тут же погасла, унесенная метелью.

— Мне сорок пять, а не пятнадцать, — сказал Калганов и толкнул калитку.

Лопата стояла у крыльца, уткнувшись широким рылом во вновь нанесенный сугроб. Деду будет чем заняться… Игорь постучал в дверь дома, никто не ответил, но ручка поддалась под его нажимом.

Спят?

В любую другую ночь это было бы варварством, но не в новогоднюю, — решил он. Оглянулся на всякий случай и потер затылок, вспоминая опасного и непредсказуемого деда. Вошел.

Благостью, наполненной ароматами сдобы и ванили, тепло коснулось его лица. Казалось, все, что рядом с Наташей, было особенным, даже тепло. Дверь в зал была приоткрыта, и в коридор струился приглушенный, разноцветный свет, лилась негромкая музыка. Игорь закусил губу. Наташа могла быть не одна, но… Будь что будет!

— Наташа! — негромко позвал он.

Стоило бы из вежливости подождать, но страстное нетерпение увидеть ее, любую, в халате ли, в пижаме, в бигудях, да в чем угодно, лишь бы с доброй улыбкой в глазах, заставило его ринуться в зал.