«Ник — лучший друг, который у меня когда-либо был», — сказал Виктор самому себе, опускаясь в кресло. Единственный настоящий друг. Он мгновенно поправил себя: не считая Элли. Да, Элли ему все еще не хватало после всех этих лет. Немая боль, точившая Виктора со дня ее смерти, внезапно усилилась, и он плотно сжал веки. Неужели он никогда не освободится от этого страшного чувства утраты, этой неутихающей боли? Трудно сказать. Элли была настоящим другом в его жизни, незаменимой ценностью, и она обладала редчайшим человеческим даром — абсолютной добродетелью. Второй Элли в его жизни уже не будет. Такого везения не бывает даже в карточной игре.

Боль, поселившаяся много лет назад в его сердце, вновь напомнила о себе, безжалостно исказив красивое лицо: его черные глаза подернулись дымкой печали. Элли была единственным человеком, заслужившим часть его славы, комфорта и привилегий, появившихся, когда он разбогател, поскольку она работала, как одержимая, помогая ему во всем. Однако ей не дано было увидеть его на вершине славы и насладиться заслуженными ею наградами. Было время, когда ему казалось, что его слава бессмысленна, потому что он не чувствовал присутствия жены за своей спиной. В некотором роде он считал свой успех аномалией. Когда первоначальная эйфория прошла, его успех уже не имел для него значения — не было рядом того, кто стоял у истоков его славы, кто доподлинно знал, сколько головной боли, жертв, борьбы и неустанного труда было в него вложено. И позже Виктору пришлось приложить немало усилий, чтобы удержаться на гребне успеха. Это, пожалуй, было самым трудным — удержаться. В жизни все было таким эфемерным. И на вершине было одиноко. Давным-давно, когда он был Виктором Массонетти, строительным рабочим, простым американским парнем итальянского происхождения из Цинциннати, штат Огайо, он недоверчиво усмехался, слыша, когда кто-то произносил эти слова. Теперь он знал, что они были правдой. Виктор вздохнул и полез в карман белого шелкового халата, пытаясь своей большой рукой выудить оттуда пачку сигарет. Он закурил и в тысячный раз подумал, какой пустой была его жизнь без Элли. Двух его других жен можно было не принимать в расчет вовсе. Единственное, что они сделали, так это усугубили его страдания, и ни одной из них не было дано стереть из памяти образ любимой им Элли или хотя бы в отдаленной степени занять ее место. Но у него, по крайней мере, есть сыновья-близнецы. Он подумал о Джеми и Стиве, вернувшихся в Штаты, и тотчас боль отступила, как это было с ним всегда. И если бы существовала жизнь после смерти, Элли бы видела, что ее мальчики любимы, защищены и так будет до скончания его дней. Мысли переключились на сыновей, затем он сделал попытку подняться, в надежде избавиться от подавленного настроения, охватившего его так внезапно.

Через некоторое время он овладел собой и вновь углубился в цифры, но не успел дойти до второй колонки, как громкий стук в дверь нарушил тишину. Виктор удивленно поднял глаза и нахмурился. В этом отеле самое быстрое обслуживание, какое я только знаю, подумал он, двигаясь к двери. Он распахнул ее и застыл от удивления.

Перед ним стоял Николас Латимер, прислонившись к косяку двери и широко улыбаясь.

— Действительно, быстрее, чем я думал! — воскликнул Виктор обиженным тоном, глядя на Ника. Однако он только притворялся раздосадованным, на самом деле его лицо подергивалось от смеха.

— Я знаю, можешь не говорить. Я ублюдок и поступил по-детски, проделав с тобой этот трюк, — заявил Ник. Они пожали друг другу руки, грубовато обнялись, и Виктор сказал:

— Ладно, не стой здесь, клоун. Входи.

— Утром я сел на первый самолет из Парижа. Я приехал в отель совсем недавно, — начал объяснять Ник, широко улыбаясь, — я звонил внизу, как ты, возможно, догадался. Не мог ничего с собой поделать, дорогой.

Он прошел в гостиную и огляделся.

— Да. Неплохо. Этот номер мне больше нравится, чем прежний. Он больше в твоем стиле.

Ник опустил свое длинное, худое тело в ближайшее кресло, уселся в него поглубже и небрежным движением бросил пакет из хорошей манильской бумаги на журнальный столик.

— Я пытался дозвониться до тебя вчера вечером, но не застал. Итак… — Он пожал плечами. — Да, я решил вернуться. Я подумал, для тебя это будет сюрпризом.

— Ты угадал. Я рад, что ты здесь. А я только что заказал кофе. Хочешь кофе? А как насчет завтрака?

— Только кофе. Спасибо, Вик.

Виктор пошел к телефону, а Ник встал и снял твидовый спортивный пиджак. Он повесил его на спинку кресла и снова сел. Его светло-голубые глаза, обычно поблескивающие и озорные, были задумчивы. Не было и привычной улыбки, придававшей его мальчишескому лицу плутоватый вид. Теперь оно выражало озабоченность. Ник сидел с плотно сжатыми губами и встревоженно ворошил рукой вьющиеся светлые волосы. Он искоса посмотрел на Виктора, и его лицо осветилось нежностью. Он поступил правильно, приехав в Лондон. Дело было слишком важным, чтобы обсуждать его по телефону. И в данной ситуации две головы, несомненно, лучше, чем одна. Он закурил и посмотрел на горящий кончик сигареты, размышляя, как Виктор воспримет новость, которую он собирался выложить. Спокойно? Или его итальянский темперамент проявит себя, как это иногда случалось в спорах? Конечно, Виктор разозлится, и не без основания, но он умеет контролировать и подавлять свои эмоции, если хочет этого. Ник решил, что по-другому действовать нельзя.

Виктор сел напротив Ника, и его взгляд застыл на пакете.

— Это второй вариант сценария? — спросил он, не в силах сдержать своего любопытства.

— Да. Он более или менее готов. Мне осталось сделать несколько правок на последних шести страницах, но я могу сделать это завтра. Между прочим, это все твое. Ты можешь прочитать его позже.

Он замолчал, затягиваясь сигаретой.

— Я приехал на несколько дней раньше запланированного, так как хочу поговорить с тобой, — сказал он наконец приглушенным голосом.

Виктор удивленно вскинул брови и, вспомнив слова Катарин, сказанные прошлым вечером, произнес:

— Ты ведь слышал о таком человеческом изобретении, как телефонный аппарат, не так ли? — Он улыбнулся. — Ладно, можешь не отвечать. Совершенно ясно, что ты хочешь выложить что-то важное, иначе тебя бы здесь не было. Развлекался бы с Натали в Париже. Или ты привез ее с собой?

— Нет. К тому же ее нет в Париже. Ей пришлось уехать на побережье на съемки новой картины. Она уехала в середине прошлой недели.

Ник оглядел сервировочный столик со стоящими на нем бутылками ликеров и безалкогольных напитков.

— Я не думаю, что мне хочется кофе. Я предпочел бы выпить. Как ты?

Виктор посмотрел на часы.

— Почему бы и нет. Питейные заведения уже открыты, поэтому и я могу наливать. Что ты хочешь? Виски или водку?

— Водку с томатным соком. И сделай себе что-нибудь покрепче. Мне кажется, тебе это понадобится.

Виктор на полпути к бару обернулся, оценивающе посмотрел на Ника и осторожно спросил:

— Почему же?

— Я сказал тебе хорошие новости о сценарии… — Он попытался улыбнуться, но тотчас дрогнул: — У нас появилась проблема. Действительно серьезная проблема, дорогой.

— Рассказывай. — Виктор взял бутылку водки и приступил к приготовлению напитка для Ника.

— Майкл Лазарус в Париже…

— Лазарус? Но я же говорил с ним в прошлую среду, и он был в Нью-Йорке! — воскликнул Виктор.

Он поставил напитки на столик у камина и сел.

— Возможно. Но сейчас он уютно устроился в «Плаза Атен». — Заметив удивление на лице Виктора, Ник возбужденно продолжил: — Ты должен знать, что он за человек, Вик. Если бы ты был президентом многонациональной корпорации, как он, то был бы таким же вездесущим. Ты был бы везде. И нигде. А ему ничего не стоит сесть на личный самолет — в небесах он чувствует себя так же уверенно, как на дорогах Лос-Анджелеса.

Он поднял бокал:

— Твое здоровье!

— Выкладывай. — Виктор уперся взглядом в Ника. — У меня предчувствие, что ты хочешь сказать мне, что Лазарус вышел на тропу войны. В отношении фильма. Ну и что? Я готов с ним потягаться. И я тебе уже говорил, что знаю, как с ним обращаться. Поверь мне, это действительно так.