— Нет, солнышко. — Он горестно покачал головой и устало опустил плечи. — Я собирался тебе рассказать, когда мы подойдем ближе… Честно говорю, собирался. Я хотел тебя подготовить. Только мне не хотелось говорить об этом посередине улицы. — Он взял руку Катарин и сказал размеренным голосом: — Терри не просто попал в переделку, девочка, он получил ножевое ранение.

Его слова не сразу дошли до нее. Катарин смотрела на него с широко раскрытыми глазами, не понимая, а затем на ее лице появилось выражение ужаса.

— Ножевое ранение, — повторила она слабым голосом. Сердце внезапно учащенно забилось. Она прислонилась к стене, вздрогнув всем телом от полученного известия. — Но с ним все в порядке? — спросила она.

— Да-да, с ним все в порядке, — быстро заверил ее Норман. — Прости, что выложил это таким образом. Я не хотел расстраивать тебя. У него рваная рана на предплечье. Не очень глубокая, слава Богу. Там моя жена. Она когда-то работала медсестрой, и ей удалось быстро остановить кровотечение. — Норман вздохнул и добавил: — Врача там нет. Я не посылал за врачом.

Увидев выражение гнева и панику на побледневшем лице Катарин, он торопливо воскликнул:

— Я не мог этого сделать, Катарин! Любой доктор обязан сообщать полиции о фактах ножевого ранения. Началось бы расследование, и дело получило бы огласку. Ты же знаешь этих газетных шакалов, когда они унюхают что-нибудь подобное!

— Но ты уверен, что с ним будет все в порядке? — настаивала Катарин. — Уверен? — повторила она, сжимая руку Нормана и пытаясь поймать его взгляд.

— Да, уверен. Клянусь, солнышко. Пенни тоже уверена. Я сказал тебе, что она остановила кровь и наложила ему повязку, когда я уходил. Рана несерьезная. К счастью. К этому времени, я надеюсь, ей полностью удалось привести Терри в чувство.

Какое-то время Катарин не решалась заговорить, осознав всю серьезность положения. Ее переполняли самые разные эмоции, главной из которых был страх. Будучи женщиной смелой, она тем не менее питала отвращение к любому насилию, будь оно словесное или физическое. Сталкиваясь с ним, она чувствовала свою беспомощность. Сейчас ее даже подташнивало. У нее началась головная боль. Но, видя умоляющие глаза Нормана, Катарин взяла себя в руки и медленно сказала:

— Он действительно не может выйти сегодня, Норман, даже если успокоится. Он не доведет спектакль до конца.

Норман согласился.

— Я надеюсь, тебе удастся убедить Терри. Тебя он послушается. Это основная причина, по которой я потащил тебя сюда. Ты же попробуешь, да, дорогая? — добавил он умоляющим тоном.

— Я сделаю все, чтобы помочь ему. — Она заколебалась, прежде чем задать следующий вопрос, однако, собравшись с духом, осторожно произнесла: — Норман, как ты думаешь, кто ударил Терри?

Норман скорчил гримасу и покачал головой.

— Я не мог ничего понять из того, что говорил Терри.

— Ты не думаешь, что это была Алекса Гарретт? — Катарин понизила голос.

— Нет, я уверен, что это была не она, — ответил Норман, но его слова прозвучали неубедительно. Он отвел глаза в сторону, стараясь не встретиться с испытующим взглядом Катарин.

— Тогда кто? — допытывалась она.

— Я… я… Честно, я не уверен. — Норман подумал секунду и мрачно добавил: — Там была какая-то драка. Много чего побито. Джона, чёрт побери, хватит удар, когда он увидит. Он сдал Терри свою квартиру исключительно по своей доброте, а теперь половина его ценностей уничтожена. И уехал-то он всего на несколько недель!

— Неужели разбито что-нибудь из нефритовых и фарфоровых статуэток в гостиной, Норман? — спросила Катарин с недоверием.

Он кивнул, не в силах ответить.

Катарин вскрикнула:

— Но это же ужасно, Норман! Ужасно. Джон потратил годы, собирая эти прелестные вещицы, и он так гордился ими! Терри обязан возместить все, — решительно закончила она.

— Да, — ответил Норман. «Но чем? — подумал он. — У Терри ни черта нет, и он по уши в долгах. И по уши в дерьме, если уж говорить о его прочих проблемах». Норман уже собирался кое-что выложить Катарин, но внезапно изменил свое намерение. Терри из него кишки вывернет, если он раскроет его секреты, и к тому же надо для начала разобраться с его сегодняшним состоянием.

Норман быстро сказал:

— Пошли, любовь моя. Шевели ножками. Время бежит. И не пугайся, когда увидишь парня, Катарин. Он не совсем в себе, мягко говоря.

— Не беспокойся, — ответила она, подхватив его под руку. Они поспешно направились вниз по Пиккадилли. Теперь Катарин была не в меньшей степени озабочена тем, чтобы побыстрее добраться до квартиры.

Они были недалеко от Олбани. Дом был рядом с Берлингтонским пассажем и Королевской академией искусств, знаменитой картинной галереей. Олбани-хаус, фешенебельное здание на Пиккадилли-стрит, построенное лордом Мельбурном в 1770 году, было позже переоборудовано в жилой дом для богатых и превратилось в пристанище для английской аристократии и литераторов. Апартаменты, называемые обычно комнатами, а не квартирами, стали исключительно престижными местами обитания в последующие столетия, и те, кто жил здесь, считали это особой привилегией.

Норман провел Катарин через внутренний двор к стеклянным дверям здания. Она бросила на него взгляд и убедилась, что теперь, когда они добрались до места, он выглядит гораздо спокойнее. На входе их поприветствовал швейцар в униформе такого старинного образца, что можно было предположить, что он только что вернулся с битвы под Балаклавой.

Отделанный камнем холл был темным и безмолвным. Их шаги гулко раздавались в тишине.

Когда они добрались до двери квартиры Джона, Норман вставил ключ, и они вошли внутрь. Их спокойно приветствовала жена Нормана — Пенни, стоявшая в холле рядом с гостиной. Пенни — грациозная блондинка с приятными чертами лица — была бледна и явно озабочена, но она полностью контролировала себя.

— Ну что он, держится? — спросил Норман.

— Не слишком хорошо. У него очень нестабильное состояние. Но, к счастью, рука больше не кровоточит, — добавила Пенни, притворно бодрым голосом. Она кивнула в сторону гостиной. — Подождите здесь минутку, перед тем как войти к нему, я вас позову.

Войдя в кабинет, Катарин тотчас увидела, что Норман ни в малейшей степени не преувеличил, когда сказал, что квартира напоминает поле битвы. Он скорее приуменьшил последствия столкновения. «Похоже, здесь проходила крутая разборка», — сказала себе Катарин, поджав губы. Прекрасная комната, изысканностью и элегантностью которой она всегда восхищалась, буквально лежала в руинах. Две большие китайские фарфоровые лампы были разбиты, а их шелковые абажуры брошены в угол. Несколько маленьких античных столиков с отломанными ножками лежали на боку рядом с абажурами. Большое изумительной красоты венецианское зеркало, висевшее над камином из белого мрамора, было разбито. Трещина шла из середины вниз — видимо, в него что-то швырнули. Гордость Джона — коллекция китайских статуэток из жадеита — была безжалостно уничтожена. Осколки лежали на газете на круглом столике эпохи короля Георга, являя собой жалкое зрелище. Катарин показалось, что их невозможно будет восстановить. Бледно-голубой ковер был прожжен в нескольких местах сигаретами и залит красным вином. Несколько пятен от вина уродливыми кляксами расплылись на подушках дивана с обивкой из бледно-голубого бархата.

Катарин была потрясена. Совершенно очевидно, что Пенни или Норман пытались навести какой-никакой порядок, но от этого следы погрома стали еще более явными. Глаза девушки снова скользнули по комнате, и на ее лице отразилась боль.

— Как Терри мог допустить, чтобы это случилось? — крикнула она, повернувшись к Норману, стоявшему за ее спиной.

— Не знаю, — пробормотал он невнятно, — я тоже удивляюсь, как он дал ударить себя ножом.

Катарин мгновенно покраснела.

— О, прости, — сказала она, осознав, что ее фраза прозвучала так, как будто для нее ранение Терри гораздо менее важно, чем разбитые предметы. Она посмотрела на Пенни. — Ты сказала, что Терри еще плохо. Как ты думаешь, сможет он выйти на сцену сегодня вечером?