Иван Семенович грозно надул щеки. «Увозить надо Анку скорее, — думал он, глядя, как спускается она с мостика по трапу. — Если парень даже и выскочит, так ведь на ногах ему уже не стоять… Что ж красавицу такую к мужниной коляске, что ли, приставить? Увозить надо девку скорее… И так уж много дней потеряно. Пришлось в порт Дальний завернуть, прибуксировать поврежденное бомбежкой судно, китайское. Теперь скоро Владивосток, передача там „Дежнева“ новому капитану…».

Аня шла по палубе навстречу Кандерблю и Сурену Авакяну, о чем-то жарко спорившим.

Следя за ней из-под насупленных бровей, Иван Семенович недовольно хмыкнул: «И этот еще американец навязался на седую голову. Не пожелал в Дальнем сойти. По радио с самим командующим американским военным флотом в Тихом океане связался. Тот за ним эсминец высылает. Скоро в море встреча произойдет. Видать, важная птица!.. Карты-то, небось, пришлось раскрыть. Вот такие и втираются, шпионят…»

Аня подошла к американцу. Иван Семенович плюнул от злости. Плюнул и отвернулся. Ветер ударил ему в лицо…

Аня была уверена, что Андрею необходим инженер, могущий влить в него новые силы. С Андреем уже случилось чудо, и Аня научилась верить. Еще недавно лежавший в гипсе, как в гробу, он был далек от всех живых. И вот — брошенный ему линь, линь его собственной дерзкой идеи, помог ему выбраться из небытия. Он снова живет и не только на корабле, но и в будущем, для которого проектирует грандиозное сооружение… А теперь, во время работы, у него, естественно, появились сомнения… Потому ему и нужны сейчас поддержка и признание, нужны, как укол камфары… иначе он выпустит линь из рук. И отец не единственный инженер на корабле. Есть и помоложе. А задуманное Андреем только молодым и строить!

Кандербль, споривший с Суреном о том, кто начал войну в Корее, не обратил на Аню никакого внимания.

Аня гордо вскинула голову.

— Вы знаете, — обратилась она к Авакяну, — я к вам с очень важной просьбой. Навестите нашего раненого, Андрея Корнева.

— Корнева? Слушай! — обрадовался Сурен. — Это очень хорошая идея. И знаешь, мы с этим американским инженером вместе пойдем. Он захочет. Я ему сейчас скажу.

«Американский инженер! — У Ани даже сердце остановилось. — Ведь мост-то — в Америку! А вдруг забракует, убьет тем Андрея. Вот он, какой бурбон… Будто и не видит никого, кто около него стоит».

Сурен уже говорил Кандерблю о посещении лазарета.

— О’кэй, — сказал Кандербль и равнодушно скользнул взглядом по девушке.

Вместе с Суреном, впереди Ани, он размашисто зашагал в лазарет. Но там им встретилась врач Барулина. Она растерялась, узнав, что американец хочет идти к больному, который что-то там чертит…

— Прошу извинить, господа, — сказала она, почему-то обращаясь так не только к Кандерблю, но и к побагровевшему Авакяну, — раненый в очень тяжелом состоянии. К нему нельзя… Нет, нет, к нему решительно нельзя.

Кандербль разозлился. Видимо, он совершенно не привык к отказам и ограничениям. Грубо повернувшись спиной, он зашагал прочь.

— Вас одного я пущу, — не дав Сурену выговорить и слова, вполголоса сказала Елена Антоновна. — А насчет американца, простите, должна посоветоваться с капитаном. Аня, проведи товарища… — И Елена Антоновна виновато улыбнулась.

Сурен уже не мог на нее сердиться. Она проводила его до изолятора, многозначительно приложив палец к губам. Потом дружелюбно кивнула. Сурен приободрился и взялся за ручку двери.

— Ва! — воскликнул он, распахивая дверь. — У вас что, сестричка, потолок протекает? Почему без зонтика входим?

Аня рассмеялась:

— Я вам все объясню. Он изобретатель. А это лечение.

— Почему доской изобретателя лечишь? Что за медицина?

— А смотрите, как он окреп, как повеселел!

— Чего он там делает под доской, в подполье?

— Он чертит.

— Слушай, смеяться хочешь, пойдем на палубу. Там громче можно. Зачем больного тревожить?

— Нет, вы посмотрите, что он начертил.

Сурен недоверчиво подошел к койке, заглянул под доску.

— Где тут матросик, который нас из воды тащил? Ва! Замечательный парень! Слуший, что это у тебя нарисовано?

— Железнодорожный мост-туннель в Америку, — сказала Аня.

Сурен дипломатично закашлялся.

— Посмотрите, пожалуйста, — попросил Андрей.

Сурен сел на корточки и заглянул на доску снизу:

— Постой, подожди. Что такое? Ай-яй-яй!.. Это что? Под водой труба плавучая? Так ведь я же на такой трубе верхом сидел. Ай-яй-яй! Зачем же не я, а ты изобрел? Для чего меня инженерному делу учили, когда матрос мне чертежом горбатый нос утирает! Аи, матрос! Замечательный матрос!

— Ну, конечно, — за Андрея объясняла Аня. — Через весь Ледовитый океан от Мурманска до Аляски, прямо по меридиану протянется металлическая труба размером с туннель метро.

— Плавающий туннель, говоришь? Всплыть захочет. Чем держать будешь?

— Стальными тросами и якорями, брошенными на дно океана. Труба будет идеально прямой. Из нее легко можно удалить воздух.

— Конечно, можно. Зачем нам воздушное сопротивление!

— И никаких поворотов, уклонов, подъемов! — с воодушевлением продолжала Аня.

— Ва! — вскочил Авакян. — Понимаю! — и он протянул к Ане изогнутый крючком палец. — Прямое железнодорожное сообщение из СССР в Америку по плавающему подо льдом Арктики туннелю. Подводный понтонный мост!..

— На глубине ста метров, — вставила Аня.

— И поезда — как пули в стволе… Скорость тысяча…

— Две тысячи, — перебил теперь Андрей.

— Верно, браток! Две тысячи километров в час — и два часа езды. В Америку можно будет к теще чай пить ездить. Слушай… — он взъерошил черные волосы. — Очень просто, гениально просто! И, честное слово, осуществимо! Возьми к себе помощником!

Андрей, счастливый, закрыл глаза. Он выслушал первую экспертизу инженера, рассмотревшего его проект!

— Слушай, — продолжал Авакян. — Знаешь, у этого американского инженера не голова, а фонарь в две тысячи свечей. Попрошу капитана, чтобы позволил ему прийти к тебе. Идея у тебя — международная!

Возбужденный Андрей сделал попытку приподняться на локте.

Аня бросилась к нему:

— Что ты! Андрюша, милый! — А глаза ее сияли. Разве мог больной несколько дней назад сделать такое движение! Произошло чудо.

…Сурен Авакян сидел в салоне капитана и дымил трубкой. Грузный, седой Иван Семенович сердито расхаживал перед ним.

— Американцу? — остановился он перед Суреном. — Это ты подожди. Зачем американцу?

— А почему не показать ему корневскую идею? Ведь вы же говорите, что она выеденного яйца не стоит.

— Ты брось меня цитировать. Другими цитатами пользуйся. Видно, забыл, в какой обстановке живем. Холодная война! Самого только что в море искупали. Американцы!.. Видать, мало с ними дела имел.

— Знаю, знаю… враги и так далее… Простые люди везде хорошие. Сближаться с ними надо, общие интересы искать… Мост-то мы ведь к американскому народу строить хотим, а не к какому-нибудь сенатору. С врагом общих интересов не бывает! Понимаешь?

— Очень понимаю! — совсем рассвирепел капитан. — Так ты что же? — он выпрямился во весь свой гигантский рост и угрожающе подбоченился. — Ты что же, решил советские идеи разглашать, иностранцам передавать? Ты знаешь, какие у меня тут инструкции? — и он показал рукой на сейф.

Авакян отмахнулся.

— Ну, вот! Теперь сразу опасность разглашения. Чего? Бреда?

— Не знаю чего. Там разберутся. Важно, что разглашение.

Авакян в сердцах засунул горящую трубку в карман и поднялся:

— Далеко пойдешь, капитан. Ба-альшим начальником будешь… Инструкции умеешь выполнять!

И Сурен выбежал из салона…

Слепая ярость накатилась на Ивана Семеновича. Он мог бы сейчас заломать медведя, а не то что этого «горца кахетинского». Но как это ни странно, больше всего Иван Семенович негодовал на себя самого…

Американский самолет делал круг над «Дежневым».

От лежавшего в дрейфе советского корабля только что отошел катер с американского эскадренного миноносца, увозя инженера Герберта Кандербля…