— Да, он говорил кое-что про мамину болезнь, про то, как мы с ним познакомились. Самое странное, что я таким образом, через Интернет, действительно познакомилась с одним человеком. Его тоже звали Григорий. Только с ним у нас ничего не сложилось. И я, знаете, когда поверила, что живу в другой реальности, даже подумала, что вот она, развилка событий...

— Вот о развилке поподробнее. Кто знал про другого Гришу? — оживился Севка. Лазанью он уже умял и теперь смотрел на Риту поверх бокала с минералкой.

— Никто. Я ведь в Рязани близкими знакомыми так и не обзавелась, не до того мне было. Только Женька знала, но она вне подозрений, и она в Африке.

— А Женька у нас кто? И почему она в Африке?

— Женька — моя подруга. Мы с детства дружим, с детского сада. Когда папа умер и мы с мамой уехали из Тюмени, мы с Женькой все равно остались подругами. Мы по электронной почте дружили. Все-все друг другу писали. Она про мух своих замечательных, я — про мамино здоровье и попытки в личной жизни. Она ко мне заезжала несколько раз, когда в Москву приезжала, денег однажды дала маме на лекарства. Женька мне как сестра. А сейчас она в джунглях в экспедиции, изучает какую-то очень редкую муху, диссертацию по ней пишет.

— Так, а этот ваш Григорий номер один, с которым не срослось... Он мог знать о вас всякие подробности?

— Вообще-то мог... Но вряд ли он возьмется за такую аферу, фантазии не хватит. Я, кстати, хотела ему позвонить, когда эта каша с другой реальностью заварилась. Хотелось хоть какие-то якоря найти. А тут ящик на мейле пустой, от Женьки всего одно письмо, последнее. Записная книжка с телефоном Марии Сергеевны потерялась, и по Гришиному телефону говорят, что я номером ошиблась.

— Вот! Теперь у нас и Мария Сергеевна появилась! А вы говорите — нет близких знакомых, — оживился Севка.

— Мария Сергеевна — это медсестра из больницы, она меня иногда подменяла возле мамы. Про Гришу-первого она не знала, но я у нее хотела про Гришу-второго спросить. Он говорил, что мы сыграли очень скромную свадьбу, без гостей, только вдвоем. Но ведь раз я в ЗАГС уходила, я же должна была маму с Марией Сергеевной оставить! И объяснить ей, что замуж выхожу!

— А про квартиру в Москве она знала?

— Знала, только без подробностей. Я ведь старую квартиру продала, почти все деньги отдала за долги и кредиты. И Марии Сергеевне долг тоже отдала, рассказала, что в Москву переезжаю.

— Ничего себе, Рита, вы сколько долгов наделали, что все деньги от продажи квартиры ушли! — удивился Севка.

— Так в Рязани же квартиры гораздо дешевле московских, а я за свою двушку вообще всего пятнадцать тысяч долларов получила. Там ремонт нужен капитальный, и вообще, мне некогда было ждать, — объяснила Рита. — На маму очень много денег уходило, я столько не зарабатывала, приходилось одалживать. И Мария Сергеевна в последние несколько месяцев за мамой в долг присматривала. Очень порядочная женщина, не думаю, что она тут замешана.

— Понятно. И что, список близких лиц иссяк?

— Рит, а Тамарочка? Она много о тебе знала? — вмешался Матвей, который до сих пор молча слушал их с Севкой диалог.

— А кто у нас Тамарочка? — повернулся к нему Севка.

— Тамарочка? Это соседка по площадке. Вообще-то она с тетей Таей дружила, присматривала за ней, — призадумалась Рита.

— Это вам тетя Тая рассказывала? — спросил Севка.

— Нет, сама Тамарочка. А тетя Тая ни мне про Тамарочку, ни Тамарочке про меня ничего не говорила. Тамарочка даже не знала, что у тети Таи кто-то из родственников есть. Она ее без меня кремировала и очень удивилась, когда я в эту квартиру жить приехала. Думала, что я аферистка, участкового на меня напустила!

— А сожитель ее, Иволгин, как на вас среагировал?

— Толик? Да никак. Я с ним и не разговаривала почти, так, здоровалась несколько раз на лестнице. Когда новоселье отмечала, звала зайти по-соседски. Тамарочка пришла, а Толик не захотел. Ой, Всеволод, Толик ведь сыном тети-Таиного мужа оказался! — вспомнила Рита.

— Правда? — Севка быстро взглянул на Матвея. — Почему вы так решили?

— А я папку с фотографиями нашла, она из антресолей выпала! Там фотографии молодого профессора, его первой жены и их сына. И это — Толик, я его узнала, он очень на маму свою похож.

— Рит, но если это так, получается, что он тоже мог претендовать на вашу квартиру. Получается, что он — наследник! — Севка глядел на Риту остро и пронзительно. От сибаритской вальяжности не осталось и следа.

— Правда? Матвей, он действительно тоже наследник? — широко открыла Рита свои ореховые глазищи.

— Скорее всего, да. Думаю, он смог бы отсудить часть имущества покойного отца, — согласился Матвей.

— Какой суд? Зачем до суда доводить? — не поняла Рита. — Сказал бы мне, что сын тети-Таиного мужа, я бы и так с ним поделилась!

— А может быть, он не хотел делиться. Может быть, он всю квартирку хотел. Целиком! — сказал Севка. — Так что там ваша Танюшечка, Рита, много подробностей о вас узнала?

— Тамарочка. Не знаю, много, наверное. Мы часто с ней о тете говорили, о маме моей. А когда Женька у меня ночевала и Тамарочка в гости пришла, мы и про детство вспоминали, и про Гришу... Матвей, неужели это Тамарочкина комбинация? Не может быть!

Рита замолчала и задумалась, уставившись на свечу. В мозгу замелькали воспоминания: вот Тамарочка выспрашивает про Гришу, вот говорит, что Рита ей звонила из Праги насчет мужа, вот вызывает психиатра... И оригинал свидетельства о собственности на квартиру у нее оказался...

— Хотя вполне возможно, все сходится, — медленно сказала Рита и перечислила все, что только что вспомнила про Тамарочку. — Получается, когда Толик оступился и с лестницы упал, их планы тоже рухнули? И поэтому Тамарочка решила мне свидетельство о регистрации отдать? А зачем? Чтобы меня запутать? Или от его случайной гибели у нее тоже все в голове перепуталось?

— Ну-ка, ну-ка, подожди насчет случайной гибели! — сказал Матвей. Пока Рита бормотала, он еще раз вспомнил площадку у чердака, разные окурки и поймал-таки смутную мысль, которую тогда спугнул Севка своим звонком. — Севка, а я ведь осмотрел площадку у чердака. И нашел там разные окурки. Понимаешь, Тамарочка сказала, что Толик свои бычки обычно складывал в баночку. Там они и лежат, с белым фильтром. А на площадке возле баночки я нашел окурки и с белым фильтром, и с желтым. Как будто бы у чердака курили двое.

— И что? Думаешь, кто-то курил с ним, курил и вдруг спустил бедолагу с лестницы? — повел бровью Севка.

— Да. И Дунечка что-то такое говорила про мат-перемат и драку с поножовщиной...

Матвей достал мобильный, набрал номер и сказал:

— Дунечка, это я. Ответь мне на один вопрос...

— Самарин, ты? Никак решил выяснить наши отношения? Опоздал, дорогой! — Дунечкин голос в трубке звенел от триумфа.

— Нет, я не про наши отношения...

— Я, как ты видел, нашла себе более подходящего, чем ты, мужчину. Так что, дорогой мой, ты еще пожалеешь, что упустил такую женщину, как я, — не слушала его Дунечка, упиваясь реваншем.

— Да, возможно, я потом очень пожалею, что упустил такую женщину, как ты, я уже жалею, — подыграл ей Матвей. — И хочу тебя спросить...

— Вернусь ли я к тебе? Нет! — ликовала Дунечка, и Матвей поспешно продолжил, пока она еще не окончательно срослась с ролью роковой женщины:

— Дунечка, скажи, почему ты сегодня в фойе говорила о мате и драке с поножовщиной?

— Потому что наверху два каких-то урода ругались матом. В промежутках орали что-то про «выведу на чистую воду» и «все ей расскажу», — досадливо ответила Дунечка. Мол, не отвлекайся от основной темы!

— А когда это было? — быстро спросил Матвей.

— Да где-то в час тридцать. Мы с Жаком как раз из квартиры выходили, а в прихожей часы висят, я заметила. А почему ты спрашиваешь? Это ты, что ли, там орал? — поинтересовалась Дунечка с брезгливым интересом. Мол, не удивлюсь, если ты.

— Спасибо, Дунечка, ты прелесть, привет французу! — не стал объяснять Матвей. Дал отбой, посмотрел на Севку, потом на Риту и сказал: — Ребята, Дунечка сегодня слышала, как наверху ругались два мужика. Говорит, что орали в час тридцать. Она запомнила, потому что как раз выходила со своим французом из квартиры и машинально взглянула на часы.