Все искренне рассмеялись.

— Иного я не ожидал от моего доброго Робера! — воскликнул Ричард. — Как просто и изящно. Он угадал, мама?

— Увы, нет, — откликнулась вдовствующая королева Англии.

— Жаль! — вздохнул Ричард, — Мне бы хотелось, чтоб Саладин был столь же прямодушен, как Робер. Приятнее всего воевать с людьми честными и прямодушными.

— Роджер Говден предложил Саладину такую надпись: «Пусть сей меч служит славе Саладина так же, как твой язык, болван!» — сказал Амбруаз.

— Отменно! — похвалил король Англии. — Особенно хорошо довешивается в конце слово «болван».

— Тоже не угадано, — отказала Роджеру Говдену в своем подарке Элеонора.

— Король Ричард, по прозвищу Львиное Сердце, — продолжал Амбруаз, — дал мечу Саладина такую надпись: «Когда прочтешь эту надпись, отрежь себе этим мечом своего главного врага». Хм!..

— Чересчур замысловато, сын мой, — не похвалила Ричарда мать. — Саладин гораздо прямодушнее тебя, как выясняется.

— К тому же, — подал голос оруженосец Люк де Пон, — позволю себе заметить, что болтун Эска… бурьян — так, кажется? — был охотник до замужних красоток, и он может неправильно решить, что именно ему советуют отрезать — язык или иную часть туловища.

— Стало быть, и я промахнулся, — со смехом покачал головой король Ричард, — Кто-нибудь-то угадает или нет?

— Предположение вдовствующей королевы Сицилии, — огласил Амбруаз: — «Что сеет меч и твой язык, да наводит страх и ужас на врагов Саладина, и пусть сей меч, как и твой язык, служит и далее вящей славе султана Саладина».

— Жа-а-анна! — укоризненно покачала головой Элеонора. — Так длинно! Да подобная надпись ни на одном бы мече не уместилась. А что придумала наша Беранжера, Амбруаз?

— Принцесса Наваррская дала такое предположение: «В подарок от Саладина — лучшему сочинителю небылиц о Саладине».

— Умница! — похлопала в ладоши Элеонора. — В самую точку попала. Именно такую надпись прочитал болтуну Эскалибуриано переводчик с арабского.

— Постойте, — рассмеялся Амбруаз. — Самое смешное то, что летописец Герольд де Камбрэ предложил точно такую же надпись: «Тому, кто лучше всех сочиняет небывальщины про Саладина, дарит меч свой Саладин».

— Ну уж нет! — возмутилась Элеонора. — Подарок у меня один, и я вручаю его принцессе Беранжере. К тому же у нее надпись все равно получилась изящнее. Впору ей писать летописи, а не Герольду де Камбрэ.

— Что же это за таинственный подарок? — спросил Ричард, — Нам всем не терпится узнать.

— Это очень ценная вещица, — сказала вдовствующая королева Англии, открывая шкатулку и извлекая из нее некий желтый костяной предмет в виде кисти руки с вытянутым вперед указательным пальцем. В кончике пальца и в запястье были высверлены дырочки.

— Что это? — с улыбкой принимая дар от будущей свекрови, спросила Беренгария.

— Свисток короля Дагобера, — ответила Элеонора. — Он вырезан из бивня древнего слона. В свое время им владел сам Карл Великий, который, как известно, всю жизнь мечтал иметь у себя при дворе слона и в конце концов заполучил его. Потом, после смерти Карла, свисток куда-то исчез. Я же купила его за немалые денежки у одного знатного тамплиера.

— Могу даже угадать, у какого именно, — сказал Робер де Шомон.

— Неужели у Жана де Жизора? — спросил Ричард.

— Да, а как вы оба догадались?

— Это не важно, мама, — махнул рукой Ричард. — И чем же так хорош сей свисток?

— Есть легенда, — отвечала Элеонора, — что если ты невыносимо жаждешь видеть какого-то очень близкого тебе человека, то достаточно свистнуть в свисток Дагобера, и этот желанный человек вскоре явится к тебе. Правда, — добавила он с грустью, — у меня это никогда не получалось. Как видно, к тому времени, когда я купила этот свисток, у меня не осталось близких мне людей. А впрочем, — Элеонора весело встряхнула своими рыжими с проседью волосами, — я страстно мечтала повидаться напоследок с моим рыжим жаворонком, свистнула и сама приехала к нему в Мессину. А ведь могло бы так случиться, что хорошая погода и попутный ветер унесли бы Ришара из Тринакрии в Левант. И мы бы не повидались. Стало быть, свисток Дагобера действует. Владей им, Беранжера, и пусть он заботится о том, чтобы твои разлуки с Ришаром быстро заканчивались радостными встречами.

— Благодарю! Благодарю вас, ваше величество! — воскликнула Беренгария, горячо припадая к руке Элеоноры и целуя эту руку, обласкавшую в своей жизни по меньшей мере тысячу любовников, двоих мужей и четверых сыновей.

Глядя на это трогательное проявление чувств, Ричард вдруг понял, что, какую бы надпись ни придумала Беренгария для меча, подаренного Саладином болтуну Эскалибуриано, свисток Дагобера все равно оказался бы присужденным ей. Тем более что нельзя было проверить, что же в самом деле было начертано на том мече. Ведь Элеонора не написала отгадку на отдельном листке.

— Могу даже сказать точно, почему сенешаль Жан де Жизор продал свисток Дагобера.

— Почему, сынок? — спросила Элеонора, растроганная благодарностью Беренгарии.

— Потому что ему-то он точно никогда бы не помог, — ответил король Англии. — У него нет и никогда не было людей, коих он мог бы считать близкими и любимыми.

— Да, это так, — кивнул Робер де Шомон.

— И все-таки для пользы дела следовало бы завести с ним хотя бы подобие дружбы, — сказала Элеонора. — От этого мрачного человека многое зависит в судьбах мира сего.

— Вот именно, — хмыкнул Ричард, — он, я в этом не сомневаюсь, якшается с князем мира сего.

— Кстати, я видела его здесь, в Мессине, — сказала Элеонора.

— Князя мира сего? — спросил Ричард.

— Да нет же! Жана де Жизора. Он прогуливался с королем Франции. Плохо, что он подружился с Филу, а не с тобой, рыжик.

— Плохо, что подружился с Филу, но хорошо, что не со мной, — возразил матери король Англии.

С наступлением Рождественского поста жизнь в греческом монастыре наступила строгая. «Но это и хорошо!» — сказал сам себе Ричард. Он твердо решил говеть вместе с монахами в том же смирении, которое проявляли они, хотя епископ Бове все больше выражал неудовольствия по поводу дружбы короля Англии со схизматиками[47]. Прошла неделя, другая, Ричарду понравилось довольствоваться лишь малосольной рыбой и легким пивом, которое дозволялось греками по воскресеньям. Он помногу молился и даже работал вместе с монахами, помогая им таскать строительные камни. К празднику Николая Мирликийского на Сицилии выпал снег, а в монастыре закончилось строительство гостиного дома, в коем Ричард намеревался прожить до весны. Каждое утро его львиное сердце наполнялось радостью от того, что сыпь на теле все больше и больше отступает прочь, что близятся радостные дни — скоро придет ответ от короля Санчо, можно будет сыграть свадьбу, а затем отправиться в Святую Землю.

Накануне Рождества в Мессину возвратился Гуго де Фонтеней. Его сопровождали трое наваррских рыцарей с небольшим отрядом лучников и пращников в тридцать человек. Кабальеро дон Антонио Никомедес д’Эстелья, сорокалетний исполин, возглавляющий это наваррское войско, торжественно вручил Ричарду письменное послание от короля Санчо. Сорвав печать с изображением восьмиконечной звезды, король Англии в великом волнении развернул свернутый в трубу пергамент и первым делом выхватил из всего написанного слова «великая честь» и «согласие», потом только прочел все с начала до конца, уже более спокойно. Конечно, другого ответа и не ожидалось, но неизвестно, каких чудовищных сплетен мог наслушаться о Ричарде король Санчо за последнее время!

— Что, эн Ришар? — спросила подошедшая Беренгария.

— Он благословляет наш брак! — воскликнул Ричард, целуя сначала пергамент, потом невесту. — Он называет меня великим государем, с коим породниться — великая честь. Вы слышите? Вы, все!

Ближайшие соратники Ричарда стали подходить к жениху и невесте с поздравлениями. Осмелился подойти и Гуго де Фонтеней: